У меня сложилось впечатление, что Далама несколько побаивался Мботы и его головорезов. Да так оно и было. Правда, у Даламы перед Мботой было одно несомненное преимущество – ему доверяли те, кто давал деньги на эту войну, спонсоры, по-нынешнему. А Мботе, по всей видимости, не доверяли – слишком страшная была у него репутация.
В тот день Даламы в лагере не было, он улетел на очередные переговоры. Спонсоры требовали решительных действий, требовали подготовки сначала полной блокады, а затем и штурма столицы. И были правы: на севере и в центре страны стояла засуха, грозившая очередным и тотальным голодом, последствия которого режим мог легко возложить на повстанцев: помощь этим районам оказать было невозможно из-за постоянных диверсий. Будь пропаганда со стороны режима грамотнее и активнее, повстанцев бы ненавидела вся страна и наша война была бы обречена. Но, слава Юпитеру, режим занимался своими внутренними проблемами – бывшие соратники нескончаемо делили и делили шаткую власть.
Перед строем мботовских бойцов отдельной шеренгой стояли мои мальчики. Перед ними – сам Мбота и пара офицеров.
Когда я подошел ближе, Мбота что-то отрывисто крикнул, и весь парадный строй повернул лица в мою сторону, шваркнув ногами о пыльную землю. Меня приветствовали.
Мбота властным движением руки дал мне знак присоединиться к нему. Я стал рядом.
– Бойцы! Братья по оружию! Братья по справедливой борьбе! – хрипло и с неожиданным для меня пафосом провозгласил Мбота. – Сегодня у нас великий день! День, который приближает нашу общую победу! Мы вернулись домой, совершив великую победу, разгромив врага, отомстив ему за наших друзей, наших братьев, наших соратников!
Бог ты мой, про какую победу он говорит? Нет, я, конечно же, знал, что Мбота вернулся из очередного набега, вернулся довольный, его «полк» всю прошлую ночь гулял и буйствовал, но так было всегда.
– Вот перед вами стоит славный команданте Бен, вы все прекрасно знаете о его доблестях и победах. Но война – есть война. И отряд команданте Бена ждала неудача: его отряд предательски окружили и… нанесли ему большой урон (вот ведь – пожалел, не унизил моего достоинства, не сказал прямо – «разгромили», а всего лишь «нанесли большой урон»!). Многие наши соратники, наши братья по оружию погибли той ночью, немногим довелось вернуться из того боя. Но справедливая борьба с прогнившим антинародным режимом (этой риторики он нахватался за время службы тому самому режиму!) не стоила бы ничего, если бы не взаимовыручка, если бы не наша беззаветная дружба, наше единение перед звериным оскалом врага!
Я, хоть и не слишком хорошо знал еще португальский, понимал буквально каждое слово в речи Мботы: эту риторику я тоже впитал, впитал волей-неволей с самого своего ростовского советского детства.
– И мы отомстили, мы отомстили! Наше священное мщение было беспощадным и великим! Ни один предатель не ушел от возмездия, ни один!
(Какой предатель? Только теперь я стал понимать, что именно произошло два дня назад. И ощутил внутреннее содрогание, представив себе «поле боя»: десятки трупов мирных крестьян гниют под африканским солнцем, мириады мух роятся в полуденном мареве, сотни грифов переваливаются от закуски к закуске на кровавом пиру.)
Табло «Пристегните ремни» погасло. Я встал, пошел к кабине пилотов. Мария стояла спиной ко мне, возилась с напитками. Спиной я ощутил на себе любопытствующий взгляд Онвалы.
– Мария, – тихо позвал я.
Шумели двигатели, заглушая дрожь в моем голосе.
– Мария, простите меня, я не должен был этого говорить. Это мои проблемы, и они ни в коем случае не должны вас беспокоить.
Мария обернулась, профессиональной улыбки на ее лице не было, и это вселило в меня надежду. Она смотрела на меня растерянно, не зная, что ответить. Сказала только:
– Хотите сока? Или, быть может, колы?
– Да, спасибо, просто воды, просто воды.
– Садитесь, я принесу.
– Нет-нет, командир пригласил меня в кабину, я хочу посмотреть, как работают летчики.
Она наконец улыбнулась и повернула ручку замка в кабину пилотов. Что-то спросила. Потом отступила в сторону, приглашая меня войти.
И я вошел.
Жозе Арналду обернулся мне со своего кресла, широко улыбнулся. «Знает – не знает?» – пытался понять я.
– Добрый вечер, – сказал я, как мог, весело.
– Добрый вечер, – откликнулись второй пилот и бортинженер.
– Садитесь в мое кресло! – пригласил Жозе Арналду. – Когда-нибудь сидели в кресле пилота?
– Никогда.
– Не беспокойтесь, мы включили автопилот, можете сидеть спокойно, вы никому не помешаете.
Я сел. Впереди по курсу – звезды, много звезд.
– А где океан? Его видно? – спросил я.
– А вон там, видите?
Слева темнота была явно другого свойства, чем справа, она как бы светилась, отражая, вероятно, свет Луны, которой я не видел. Командир показал мне Южный Крест, он висел над океаном, попытался показать и комету Галлея, но я так и не разобрал точно, где она висит среди множества звезд, хвост ее был неразличим. Впрочем, меня интересовало не небо, а земля. То, что на ней. А на ней была полная африканская темень – ни одного огонька внизу.
– А где же столица? – спросил я. – Ее еще не видно?
– Нет, пока нет. Мы увидим ее примерно через полчаса, когда будем в ста километрах.
– Понятно. И как же вы ориентируетесь в этой тьме? По компасу? – спросил я как бы наивно.
– Можно сказать и так. На самом деле мы скоро начнем принимать сигналы дальнего привода, они подведут нас к аэропорту, а потом и ближнего – для глиссады и посадки. Все очень просто.
Потом я стал расспрашивать его о профессии летчика, о странах, о приключениях, обо всем, что приходило в голову – я тянул время, мне нужно было поймать момент, когда во мраке проявятся столичные огни.
– Все в порядке, командир? – раздался сзади вальяжно-властный голос.
– В полном порядке, господин министр!
– Не господин – товарищ министр! Пора привыкать, командир.
И смех, меленький. Онвала стоял в кабине как раз за креслом, где я.
Я привстал:
– Хотите сесть, сэр? – спросил по-английски. Министр не понял английского. Жозе Арналду перевел мой вопрос на португальский.
– Нет-нет, сидите, сидите (мне)! Пусть ваш друг сидит (летчику). Я ведь просто так зашел… Мария, – позвал он (вот ведь, уже узнал ее имя!) – принесите-ка нам что-нибудь выпить. Выпьете со мной? – спросил меня.
– С удовольствием выпью джин-тоник, – я отвечал на английском, упорно делая вид, что португальский понимаю с большим трудом.
– А мне виски. Летчики не пьют, я надеюсь! Ха-ха-ха! Мария принесла напитки, и Онвала начал разглагольствовать.
– Летчики – самые смелые люди на земле! Я бы сам ни за что не смог стать летчиком! Признаюсь, я и летать побаиваюсь. Особенно – на вертолетах. Но ничего – разгромим эту нечисть, этих гиен (он показал пальцем вниз), и перестанем бояться. Вот вы не боитесь, что они пульнут в вас ракетой? Нет? А напрасно, эти гиены способны на все! Они не жалеют ни детей, ни женщин! Они хотят взять нас в блокаду! Не выйдет. Скажу по секрету, мы готовим сейчас решительное наступление на их базы. Мы уничтожим их. Выметем их с родной земли.
Жозе Арналду кивал, я тоже. Онвала говорил по-португальски просто, четко, без затей, как ребенок.
Я сидел в очень неудобной позе, вынужденный повернуть голову к министру, шея моя затекла. И, конечно, я не мог пропустить момент появления огней столицы. Мне важно было узнать, на каком расстоянии они видны ночью. А он все болтал и болтал и – вот удача! – выбалтывал отнюдь небезынтересные вещи:
– Сил у нас достаточно. Даже несмотря на то, что их поддерживают империалисты… У нас тоже есть друзья! И советские люди, и кубинцы…
– Господин министр, – спросил Жозе Арналду (на сей раз Онвала пропустил мимо ушей обращение «господин»). – Но ведь у нас есть сильная авиация, я сам видел на военной базе и боевые вертолеты, и самолеты. Почему мы до сих пор не можем разгромить их базы?