А значит, Настоящий Гад попросту мог нарочно зарядить револьвер плохими патронами. Однажды он уже одурачил Детту; почему бы снова не обвести ее вокруг пальца? На сей раз Детта не поленилась проверить, чем заполнен барабан - пустыми стреляными гильзами или чем-нибудь посерьезнее - и пули показались ей настоящими, да; однако это не означало, что так оно и есть. Ведь Настоящий Гад не мог рискнуть даже тем, что хоть один патрон окажется достаточно сухим, чтобы выстрелить. Быть может, он что-то с ними сделал (в конце концов, револьверы - его бизнес). Зачем? Ну как же разумеется, чтобы обманом заставить ее обнаружить себя! Тогда Эдди возьмет ее на мушку того револьвера, который действительно стреляет, и, усталый или нет, не повторит свою прежнюю ошибку. Собственно, Эдди постарается избежать этого главным образом именно потому, что устал.
"Хорошая попытка, беложопый, - думала Детта в своем тенистом логове, в этом тесном, но по непонятной причине успокаивающем темном местечке, где землю ковром устилали размягчившиеся, гниющие косточки мелких зверюшек. Классная попытка, но меня на такое дерьмо не купишь".
В конце концов, стрелять в Эдди не требовалось. Требовалось только ждать.
Детта опасалась только одного: как бы стрелок не вернулся раньше, чем Эдди уснет. Однако стрелка все не было. Безвольное тело у подножия двери не шевелилось. Не исключено, что с добыванием нужного лекарства возникли сложности... насколько понимала Детта, сложности какого-то иного рода. Мужики вроде этого находят неприятности так же запросто, как сука в течку - похотливого кобеля.
Прошло два часа. Эдди бродил вверх и вниз по невысоким холмам в поисках женщины, которую называл "Одеттой" (о, как Детта ненавидела звук этого имени), надсаживаясь так, что в конце концов потерял голос и кричать стало нечем.
Наконец Эдди сделал то, чего она дожидалась: спустился на песчаный клинышек и, безутешно оглядываясь по сторонам, сел рядом с инвалидным креслом. Юноша тронул колесо - почти ласково, словно погладил. Потом рука Эдди соскользнула, и он испустил глубокий вздох.
При виде этого в горле у Детты заныло, появился металлический привкус; в голове полыхнула-метнулась летняя зарница острой боли; почудился некий зовущий голос... зовущий, а может быть, настойчивый и вопрошающий.
"А вот и нет, - подумала она, понятия не имея, кого имеет в виду или к кому обращается. - Нет, ничего у тебя не выйдет, не в этот раз, не сейчас. Не сейчас, а может быть, уже никогда". Голову опять вспорола стрела боли, и Детта сжала кулаки. Ее лицо тоже сжалось в своего рода кулак, его исказила глумливая гримаса сосредоточенности - выражение удивительное и приковывающее к себе внимание смесью злобы и почти блаженной решимости.
Пронизывающая боль не возвращалась. Как и голос - тот, что порой, мнилось Детте, говорил с ней во время таких приступов.
Она ждала.
Эдди подпер подбородок кулаками, и все равно голова его вскоре начала клониться на грудь, а кулаки поехали вверх по щекам. Детта ждала; черные глаза мерцали.
Голова Эдди дернулась кверху. С трудом поднявшись на ноги, молодой человек спустился к морю и плеснул себе в лицо водой.
"Правильно, молодой-холостой. До смерти досадно, что у них тут нету таблеток от сна, а то ты бы и их нажрался, верно?"
Эдди, усевшийся теперь уже в инвалидное кресло, очевидно, обнаружил, что устроился немного слишком удобно. Поэтому после долгого взгляда в открытую дверь (что ж ты там видишь, сопляк белопузый? Расскажи - получишь двадцатку, Детта хочет знать, что там) он опять плюхнулся задом на песок.
Снова подпер голову руками.
И вскоре опять начал клевать носом.
На сей раз беспрепятственно. Подбородок Эдди лег на грудь, а храп молодого человека Детта услышала даже сквозь шум прибоя. Очень скоро Эдди повалился на бок и свернулся калачиком.
Почувствовав внезапный укол жалости к лежащему внизу белому парню, Детта была удивлена, раздражена и испугана. Эдди походил всего лишь на маленького нахала, который в новогоднюю ночь силился не заснуть до полуночи, но сошел с круга. Потом Детта вспомнила, как этот сопляк с Настоящим Гадом пытались заставить ее проглотить отравленную еду и дразнили своей, хорошей, всякий раз в последнюю секунду выхватывая кусок у нее из-под носа... по крайней мере до тех пор, пока не перепугались, что она может отдать концы.
Если они испугались, что ты можешь умереть, почему прежде всего они попытались отравить тебя?
Вопрос напугал Детту не меньше, чем мимолетное чувство жалости. Она не привыкла задавать себе вопросы, и более того, звучавший у нее в голове вопрошающий голос, кажется, вовсе не походил на ее собственный.
"Стало быть, ухандокать меня этой отравленной жратвой они не хотели. Хотели, чтоб мне поплохело, вот и все. Чтоб сидеть тут и ржать, покамест я буду блевать да стонать, вот чего".
Выждав минут двадцать, она двинулась вниз, к песку, цепляясь пальцами за землю, подтягиваясь на сильных руках, по-змеиному извиваясь и ни на секунду не спуская глаз с Эдди. Она предпочла бы подождать еще часок, даже полчаса: лучше бы сопливый гаденыш углубился в царство снов не на одну-две мили, а на десяток. Но Детта просто не могла себе позволить такую роскошь, как ожидание. Настоящий Гад мог вернуться в любой момент.
Приближаясь к тому месту, где лежал Эдди (он все храпел; звук напоминал жужжание циркулярной пилы, которая вот-вот сдохнет), она подобрала обломок камня, подходяще гладкий с одной стороны и подходяще зазубренный - с другой.
Ее ладонь обхватила гладкий бок камня, и Детта, с тусклым блеском убийства в глазах, ползком двинулась дальше, туда, где лежал Эдди.
План действий Детты был жесток и прост: изо всех сил бить Эдди зазубренной стороной камня до тех пор, пока и он не станет таким же мертвым, бесчувственным и недвижным, как камень. Тогда она заберет револьвер и дождется возвращения Роланда.
Когда его тело примет сидячее положение, Детта предоставит Роланду выбирать: вернуть ее в ее родной мир или отказаться и быть убитым. "Тебе со мной все равно подыхать, заинька, - скажет она. - А хахаль твой приказал долго жить, стало быть, из того, про что ты тут языком махал дескать, хочу то, хочу се - ничего боле не выйдет".
Если бы револьвер, который Настоящий Гад дал Эдди, не сработал (такая возможность существовала - Детта никогда не встречала человека, которого бы боялась и ненавидела так, как Роланда; она считала его способным на любую низость, на любое коварство), она бы все равно разделалась со стрелком, прикончив его камнем или же голыми руками. Стрелок был болен, у него недоставало двух пальцев - Детта сумела бы справиться с ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});