— Солнце почти село. — Кукушонок прищурился на запад. — Мы собираемся и дальше шарахаться по лесу? В темнотище?
— Иди… на фиг, — прохрипела я. — Малыша надо найти… сегодня. Как можно… скорее. Я… буду искать. А ты… иди на фиг.
— Кончай ругаться. Отыщем твоего Малыша. Вон от него колея какая. Словно табун коней прогнали. Глянь, как он тут все распахал.
Я сплюнула.
— Это… другой разговор. Малыш просто перепуган. Если бы… я была с ним рядом… а не трепалась с тобой, я бы успокоила его. Амаргин сказал… Ай-яй!
— Я же говорю — ты лежишь на муравейнике.
Я переползла в сторону, села, принялась отряхиваться.
Грозу унесло на север, тучи разметало по небу, сильный юго-восточный ветер высушил вершины холмов Соленого Леса и нашу одежду. Умытое небо гасло, от солнца осталась только пара угольков на горизонте. По краю холма, в мертвой траве, оглушающе стрекотали кузнечики.
— Однако… если мантикор эдак перепуган, — пробормотал Ратер после паузы, — не след бы нам с тобой за ним по пятам гоняться. Я смекаю, это его еще больше напугает. Вот за тобой бы так гонялись, а?
— Малыш знает меня. Мы с ним разговаривали. Он знает меня.
— Надо бы ему дать передохнуть. Чтоб он полежал под кустом, оклемался, огляделся…
— Я же не из-за собственного каприза за ним бегаю, Ратер! А если его кто-нибудь увидит? Он же чудовище! Его убьют тут же, на месте!
— Эт верно… А еще скорее, он сам кого-нибудь от большого испуга порешит.
— И за ним начнут гоняться охотники похуже, чем мы с тобой… Ну, всё. Отдых окончен. Встаем, идем дальше.
— Это ты вставай, я-то уже стою. Так куда, говоришь, идти?
— А ты не видишь? Вон туда, где деревца поломаны.
Некоторое время мы пытались спуститься там же, где это сделал Эрайн. Но одно дело — залезть на крутизну, и совсем другое — по крутизне спуститься. А у мантикора, кроме пары рук, есть еще четыре когтистые лапы и хвост, которым можно за что попало цепляться.
Я остановилась над отвесным участком. Ну, если он и здесь умудрился не скатиться кувырком, то у него, наверное, еще и крылья ко всему прочему имеются, только я их раньше как-то не замечала.
— Там, внизу, того, — прокряхтел Кукушонок, — болото внизу.
— Какое еще болото?
— Ну, болотце. Жабий Ручей, он в Мележку впадает, вон там. — Ратер махнул рукой куда-то в темноту. — Трясины нет, но грязищи по пояс будет. Особенно сейчас, после дождя. И крапива там знатная.
Я задумалась. Свалиться с кручи в мокрое и грязное болото как-то не улыбалось. Даже если в нем нет трясины.
— А обойти его можно?
— Болото-то? Можно, почему нет. Вдоль старого русла пройти, и вон туда, к Мележке, выйти. Там хороший песчаный овраг. Я б на месте мантикора туда бы и побег, и там бы заночевал.
— Малыш не знает здешних мест. Разве не видишь — он прет напролом, куда глаза глядят. Боюсь, он здесь сверзился прямо в болото.
— Если и сверзился, то давно из этого болота вылез. И бродит сейчас где-то совсем в другом месте. Или в овраге спит.
— Ладно, — решилась я. — Веди к этому оврагу хваленому. А то ребрами гребеня считать в самом деле как-то не тянет.
Мы залезли обратно на вершину, прошли по гребню на север и спустились по гладкому удобному склону. Кукушонок неплохо ориентировался в Соленом Лесу, я неплохо видела в темноте — и вместе мы продвигались довольно резво. Правда, мокрая трава и размеренный шаг после беготни сказались не в лучшую сторону — мы оба начали мерзнуть.
По правую руку кромешной стеной стоял лес, по левую меж деревьев проглянуло небо в белесых перьях облаков.
— Ага, — сказал Ратер. — Похоже, мы правильно идем. Овраг должен быть прямо впереди.
— Постой, — я схватила его за руку. — Послушай…
За деревьями, на прогалине, надрывался коростель, но за его нескончаемым "спать пора" странным, неуместным фоном доносилось…
— Музыка?
Кукушонок уставился на меня, глаза его блеснули белками. Я пожала плечами в темноте:
— Точно, музыка. Похоже, здесь где-то гулянка в лесу.
Мы еще послушали далекое пиликанье виол, чьи-то нестройные голоса, пьяный хохот…
— Я знаю, кто это, — заявил вдруг Кукушонок.
— Да ну? Какие-нибудь разбойники с большой дороги?
— Почти угадала. Это ее высочество сотоварищи. Шабаш у них.
— Какой еще шабаш?
— Ну, не шабаш, а эта… как ее… орания… оргация?
— Оргия?
— Во, во. Благородные развлечения, сопровождаемые ором и гиканьем.
Я нахмурилась, почесала нос.
— Знаешь что… пойдем-ка отсюда. Мантикор туда, где шумно точно не сунется. Он или удрал подальше, или отлеживается где-нибудь в тихом месте. Здесь ни ему, ни нам делать нечего.
— Я вижу огонь, — сказал Ратер. — Во-он, внизу, смотри… Они совсем рядом. Просто они ниже нас, в самом овраге.
— В овраге?
— Стань ко мне, отсюда видно.
А и правда, овраг-то оказался прямо перед нами, в двух шагах. Темный его зев загораживали склоненные деревья, куполом нависающие над высохшим ложем ручья. Снизу листву подсвечивали гуляющие оранжевые блики. Серый с подпалом дым, словно зверь, карабкался по противоположному склону, прижимаясь к крутизне. Самого пламени видно не было.
— Я слышал, принцесса и приятели ее… того… — Ратер щелкнул пальцами. — На шабашах своих через костер прыгают. Голышом.
— Ну и пусть себе прыгают. Тебе-то что?
— Говорят, она ведьма.
— Мораг — ведьма? — Я покусала губу, потом все-таки сказала: — "Ведьма" — это не совсем правильно. Она не ведьма. Она… эхисера.
— Что?
— Ну… волшебница. Магичка.
— Да ты что? — Ратер схватил меня за рукав, развернул к себе. — Значит, это правда? Не враки?
— Что — правда?
— Что она колдунья!
— Ратер, все не так просто. Я тебе потом объясню. Пойдем отсюда.
Я потянула его прочь, но парень стоял столбом.
— Колдунья… Я так и знал. Так и знал, что тут не без нечистого… У нее ж на лице написано… Душу свою бессмертную продала за силу колдовскую!
— Да ну тебя, Ратер, ерунду городишь. Все было не так.
— А как?
— Мать ее, королева Каланда, была эхисера. Настоящая эхисера, без всяких там… — Зачем я это ему рассказываю? Тем более — откуда я это знаю? Но вот же знаю, и рассказываю, черт за язык тянет… или старая неизжитая зависть, или тоска неуемная? — Я думаю, это она принцессу к волшбе причастила, обряд провела, гения дарующий.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});