что тогда?
— Что? Бабке бы шею свернул!
— Э-э, за что?
— Дак а чё она мне правду-то не сказала? Уж теперь-то могла бы, а ежели молчит, значит, и её вина, что Рада водяницею стала! — убеждённо сказал Тихомир и хлопнул по столешнице ладонью.
Василий вздохнул и задумался.
— А ты, когда жена ушла, не искал её? — спросил он затем. — Ну, тебя же не сразу в ссылку отправили, время было. Не ходил на берег, не пробовал поговорить?
— Как же! — обиделся староста. — Ходил, и звал, да почитай что жил на берегу, токмо не вышла она!
— Хм, а это... А что ты, например, говорил? Какими словами звал?
— Какими-какими! — Тихомир заметно смутился и отвёл взгляд. — Ну, какими жену зовут, ежели она от мужа сбежала...
Василий молча ждал. Староста ещё налил себе, выпил, утёр усы и сознался:
— Ну... «Выходи, паскуда», орал. Марьяшку притаскивал, в воду толкал, кричал, пущай она и её забирает, чего на меня-то бросила! Горло надрываю, Марьяшка ревёт. Это ж и вовсе сердца должно не быть, чтоб не откликнуться!
Василий молчал, только смотрел.
— Ну, чё уставился? — прикрикнул на него Тихомир. — В чём я неправ, а как ещё-то надобно?
— Ну да, действительно, — сказал Василий. — Как ещё? Может, попробовать спокойно поговорить, разобраться, что вообще случилось? Да нет, кто же так делает. Надо сходу обвинять, кричать...
— Да чё ты понять-то можешь! — заорал староста, поднимаясь. — Ишь, сопля, ни жены, ни детей, поучать меня будет!
— Ещё скажи, что я неправ, — упрямо продолжил Василий. — Ты же и сам понимаешь, почему она к тебе не вышла. Если ты, к примеру, случайно узнаешь, где её искать, что ты сделаешь?
— Что? Да за косы её из воды выволоку да дурь-то эту русалью из неё выбью!
— А, ну отлично. Ты вообще нормальный?
— А чё? — заревел Тихомир, надвигаясь на него. — Она мне женою быть клялась, не покидать, и покинула! Я в своём праве!
— Ясно тогда, почему бабка тебе... — запальчиво начал Василий, понял, что едва не проговорился, и исправился: — В общем, никто тебе ничего не скажет, даже если узнает, пока ты не поумнеешь. Да хотя бы подумай, если она водяница, с ней вообще так можно? Или ты думаешь, она после такого опять человеком станет?
— Да нешто я знаю, — убито сказал староста.
Всего мгновение назад Василию казалось, Тихомир набросится на него с кулаками, но нет, он сдулся, как проколотая шина.
— Я ж её, любушку мою, и пальцем никогда... Разве ж я мог бы так-то?
И тут же добавил, опять горячась:
— А, может, и стоило бы!
Дальше особого разговора у них не вышло. Тихомир сказал, что Василий ничего не понимает и не поймёт, и лучше бы он толковал с Добряком, хотя и тот доброго совета не даст — сам вон с жёнкой своей не управится. Подытожив, что зря он сюда приходил, староста забрал недопитую медовуху и ушёл.
Волк тявкнул ему вслед, но за ним не пошёл, в эту ночь остался с хозяином. А Василий опять пытался думать над рекламой, но сердился, и в голову лезло другое. Например, Марьяша, которая вдруг осталась без матери и вот с таким отцом, озверевшим от горя.
Наутро они с Горыней поехали по окрестным сёлам заниматься продвижением. У семьи Добряка имелась гнедая лошадка, крепенькая, низкая, с густой чёлкой и длинной гривой, её и взяли, впрягли в телегу. Василию бы не дали, да он и править не умел, а Горыня попросил — и сразу всё получил. Похоже, если бы он попросил Умилу в жёны, то ему бы и её отдали с радостью. Василий об этом сказал, когда они отъехали от холма.
— Что же, она девка справная, — сказал Горыня, задумавшись. — Матери да отцу не перечит, вид имеет скромный, и когда я их вёз, сундуки с рукоделием грузить помогал. Хороша мастерица, и как у печи хозяйничает, я уж видел. Добрая жена будет. Пожалуй, и потолкую с её батюшкой, как с колдуном управимся.
— Э, вот так просто? — опешил Василий. — А любовь?
— Любовь, — сурово наставил его Горыня, — есть выдумка, коей распутники блуд свой оправдывают. А меж мужем да женою должно иметься уважение, более ничего не надобно.
— А если ты ей вообще не по нраву?
Тут опешил уже Горыня, похлопал глазами.
— Это как это — не по нраву? — спросил он слегка обиженно. — Я ж богатырь, да и всем хорош, где она лучше меня-то найдёт жениха? Уж не откажется!
Василий поразился такой наивности, но Горыня, напротив, считал наивным именно его, так что они начали было спорить, но тут Василию стало не до споров.
Телега, раскачиваясь, выбиралась на дорогу в том самом месте, где он в первый раз пытался одолеть зачарованную границу. Мысли об этом пришли в последний момент, горло стиснули неприятные воспоминания, накатил страх, что держала его здесь, может, не только бабкина куколка, и сейчас он как свалится овощем и даже заговорить не сможет, а Горыня и не поймёт...
— Стой!