Валера подумал какие-то секунды и, ругнувшись звучно, направился к постам, вытянувшихся по стойке «смирно» при его приближении.
Саша частично, но прав; Космос уже был в черте города, уже вёз Делажа на переговоры, и сейчас только Анна — даже вздёрнутая до напряженных слёз, бегущих по щекам — была их соломинкой, за которую хватались утопающие.
И эту соломинку, грозящуюся от тяжести чужого веса с хрустом разломаться, они никак не могли упустить.
Вите смертельно захотелось прикурить. Он снова щёлкнул у кончика сигарета огнивом. Очередные клубы дыма, почти не разгоняемые вентиляционными трубами, устремились к потолку, к коридору, в котором скрылась Князева.
Князева, которую он должен был догнать.
Горечь от никотина стала казаться приторной сладостью в сравнении с вяжущим привкусом на кончике языка Вити, каким всегда ощущалась собственная ошибка.
Князева влетела в туалет на такой скорости, что, если б перед ней вырос внезапный поворот, то Аня не успела бы затормозить, впечаталась бы в стенку, раскрывая самой себе череп — в кровь, в кости, мясо. И она бы тому не особо расстроилась, наверное.
По крайней мере, в двадцать первый день рождения — точно.
Уборная встретила тишиной и пустотой. Анна чувствовала, как бронхи тряслись, словно при приступе пневматического кашля, мешая дышать ровно, но привычно кинулась вдоль кабинок. Старалась не сопеть даже, чтобы не прослушать случайно чужого дыхания.
К счастью девушки, она одна была.
Она на каблуках, какие вдруг стали казаться невообразимо высокими, неустойчивыми ходулями, направилась к зеркалу во всю стену. Руки тряслись, как после жесткой попойки, когда Князева поставила клатч на раковину, открутила вентиль холодной воды на кране во всю силу, чтоб брызги в стороны от кафеля полетели. Аня едва ли не отпрыгнула в сторону от ледяной воды, но быстро засунула под струю, способную заставить пальцы отучиться гнуться.
Холод должен привести в себя. В порядок, в норму, в ресурсное состояние…
Князева чувствовала, что задыхалась от мыслей, подкрадывающихся хищником, готовым растерзать — в клочья, на месте.
Хватаясь за отголоски спокойствия, она оглянулась в затравленности по сторонам. Заметила у соседней раковины бумажные полотенца. Оторвала сырыми пальцами одно, два, пять квадратных кусков, погрузила в воду, быстро отжала. Бумага стала податливой, едва ли не рвалась в кулаках Анны, но девушка прижала полотенца в шее, смачивая кожу.
Князева прижала комки полотенец к шее так, что тонкие ручейки потекли по ключицам. Пришлось ловить капли, чтобы не намочить платье; девушка ахнула, словно мокрые дорожки на атласе в тот миг были самой страшной вещью, какая могла только с ней приключиться, и поднялась импровизированной тряпкой вверх, утёрла следы от слёз.
Тушь смазалась с нижних век, делая их тёмными, отчего взгляд становился тяжелым — даже для самой Анны.
У неё дрогнули пальцы, когда Князева в осторожности постаралась стереть разводы под глазами, но вместо того чуть ногтём не задела глаз. Она дышать хотела ровно, словно саму себя за слёзы стыдила, и отводила в бесконечности взгляд в стороны, то в угол пялясь, то на ткань платья.
В таком состоянии ей в зале для переговоров делать нечего…
Страшное слово молнией ударило, которая ток пустило ровехонько по позвонкам. Анна на миг испугалась серьёзно, что разучилась дышать.
«Какие переговоры?.. Я не хочу, не смогу!».
Девушка оторвала новое полотенце, высморкалась, чтобы дышать было легче, быстро выбросила бумагу в ведро. Руками крепко-крепко сжала края раковины, поднимая, всё-таки, взгляд на себя.
С другой стороны зеркальной глади на неё смотрела девушка, какую Князевой хотелось назвать незнакомой. Хотела не знать напряжения во взгляде, не знать чувства тяжело поднимающейся от злобы, страха грудной клетки.
Но Анна себя бы обманула, если б не признала в заплаканной, вздёрнутой, почти двадцати однолетней девушке себя.
И благодарить, вероятно, за это стоило Сашу.
«Нет», — качнула головой Князева, отгоняя дурные мысли. «Он ни при чем. Он… совершил ошибку, да, когда договаривался об одном переводчике, но это проблема двух сторон! Форс-мажор!.. Саша бы не… поступил так со мной»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она раскачалась взад-вперёд жестом сумасшедшей, одетой в смирительную рубашку. Хотелось себя обнять, с силой обхватывая собственную грудь — будто под под рёбрами пряталась добрая половина мира во всех его материальных и эмпирических проявлениях.
А потом Аня усмехнулась, едва не захлёбываясь смехом, собственным мыслям и сравнениям. Какая наивность, какая простота!..
Князева в который раз перевела дыхание и схватилась за мокрый ком бумаги, бросила его в урну так, словно во всём виноват были именно полотенца. В ярости, какую раньше душила всегда, прятала глубоко под скелет в ожидании естественного успокоения, прорычала что-то грубо. И сама того не заметила.
Соберись, Князева!..
Анна продолжала раскачиваться на месте. Сорвала новые полотенца, намочила их так же, отжала, прижимая ко лбу.
Что там Ольга тебе сегодня желала?.. «Чтобы маленькие трудности делали сильнее?», да?
Холодная влага могла, наверное, обернуться паром от температуры её кожи. Девушка посмотрела на себя и заметила вдруг, как от высыхающих от собственного запала слёз ресницы склеились, а глаза стали почти прозрачными, ловя свет высоких ламп.
Так это — первая трудность. Маленькая. Перенесёшь — и тебя сломать никто не сможет.
Ещё одно полотенце полетело в сторону бака, смятое в ком. Ещё одно полотенце намокло под мощным напором ледяной воды, раздражающей кожу вплоть до появления мелких трещинок, и смыло остатки туши, ложась под красные веки.
Страх не должен тормозить. Страх должен тебя вынуждать двигаться, Анна, двигаться, а не прятаться в туалете, подобно соплячке!..
Она закатила глаза к потолку, придавливая мокрые полотенца под веки. Капельки побежали по щекам, заменяя слезинки, и холодом своим снова вынудили мурашки атаковать, поднимая волосы на затылке.
Ты же хотела быть полезной.
Князева вдруг выдохнула в нетерпении и переступила с ноги на ногу, стуча каблуками.
Это — твой шанс доказать свою важность. Самой себе показать, что способна не только переводы второсортных пьес озвучивать.
Девушка перевела вздох и осознала совершенно стороннюю, лишнюю сейчас мысль, что у неё вся косметика дома осталась.
Если Саша правду сказал, то стрельба будет, если ты не выйдешь на переговоры.
Повезёт, если завалялась помада в дальнем кармане клатча.
Ты готова всех под дуло подставить из-за своего бзика? Двоюродного брата, у которого без поддержки мать и жена рискуют остаться? Валеру, так и не ставшего отцом? Космоса, у которого папа потери не перенесёт?
Помада и карандаш… Может, всё-таки, пудра есть?..
Пчёлкина хочешь подставить? Дурная, глупая!!! Витей хочешь так рисковать из-за своего страха? Ему, думаешь, не страшно, хорошо сейчас?!
Глаза уже не спасти, это точно. Лучше смыть тушь, чтобы не напугать никого из делегации Делажа тенями на нижнем веке.
Аня, это на полтора часа максимум.
Князева снова рыкнула в ярости, что достигла апогея своего где-то под рёбрами, сдавливая лёгкие вплоть до желания кинуть чем-то тяжелым в зеркало. Посмотрела на отражение так, словно ожидала, что точная копия по ту сторону глади засмеется в неразделённом веселье, и в напряжении Анна перевела дыхание.
Соберись, Анна!!!
Она наконец закрыла вентиль крана. Стало так тихо, что девушка услышала, как в водосток утекал её страх — точнее, его остатки, сожженные злобой Князевой до состояния пепла.
Ты всё сможешь, Княжна.
Девушка выбросила в мусорку полотенце, оставляя после себя почти идеальный порядок — как в санузле, так и во вдруг опустевшей голове. Пальцы дрогнули лишь единожды, и то от холода воды, покалывающего верхние слои эпидермиса.
Аня подхватила клатч, подтёрла остатки туши. Поправила волосы, делая их распутанными, что могло сойти — при желании — за специально созданную укладку, и, достав из кармана помаду, какую ей подарил Пчёла, проговорила себе под нос выученное на зубок приветствие на французском языке.