Читать интересную книгу Убитый манекен : сборник - Станислас-Андре Стееман

— Но, повторяю, вы же сами сообщили жене, что сделали это! Правда?

— Это правда.

— Итак?..

Не отвечая, портной обхватил голову руками. Опять установилась тишина, на этот раз на более длительный срок, чем в первый раз. Внезапно раздался металлический голос Себа Сорожа:

— Где вы были в пятнадцатом году?

Лабар быстро поднял глаза. Лишь мгновение он поколебался, прежде чем ответить:

— В Штеенштрэте.

— В гренадерском?

— Нет. В 1-ом карабинерском.

— У вас есть еще вопросы, инспектор? — вмешался Эрали. Голос его звучал сухо — Или я могу продолжать?

Себ Сорож не смутился:

— Можете продолжать.

— Спасибо! — прошипел судебный следователь.

Он уселся поудобнее.

— Антуан Лабар, а в убийстве Артура Гитера вы признаете себя виновным?

— Великий Боже! — вскрикнул портной.

Он вскочил с места:

— Вы с ума сошли!..

Обыкновенно бледные щеки Эрали вспыхнули.

— Следите за своим языком, — взорвался он, — или он вас заведет за решетку!

Лабар снова сел.

— В конце концов, мне безразлично. Если вам это улыбается, повесьте на меня и это убийство… — Он обернулся к заместителю королевского прокурора, с интересом следившему за развитием допроса — Но… Не окажете ли мне милость?.. Я хотел бы видеть жену.

— Невозможно, — вмешался Эрали. — Во всяком случае, сейчас, когда скажете правду, всю правду… Ну, тогда посмотрим.

У Лабара вырвался резкий жест.

— Я никого не убивал, вот правда!

— В таком случае, зачем вы с сестрой бежали? Зачем было запирать жену, идти вместо нее на свидание с Виру, хвалиться перед ней, что задушили коммивояжера? Надо ли прибегать…

Эрали прикусил язык. Он чуть было не сказал: «Надо ли прибегать к очной ставке?» Но устроить ее означало осуществить желание Лабара: приходилось отказаться от очной ставки ради сохранения средства давления на последнего.

— Почему? — медленно проговорил Лабар. — Вы спрашиваете, почему я это сделал?..

Дрожь пробежала по всему его телу, он издал странный горловой звук и выдохнул:

— Я это сделал… из любви!

Себ Сорож резко отвернулся, почувствовав, что и его охватила дрожь. Как Лабар это сказал! Как хорошо он это сказал! С каким жаром, с какой сдержанной страстью! Конечно же, этот человек был способен убить, разрушить всю деревню до основания, с сердцем, полным любви. Его любовь опасней, фатальней, чем ненависть, и Сорож, со времени помолвки открывший для себя новый мир, не мог внутренне не пожалеть портного за то, что он благодаря своему сердцу обладал качествами, привлекающими женщин, и одновременно физическими изъянами, отталкивающими их.

Эрали издал короткий смешок.

— Прекрасно. Я вам верю, Лабар. Вы могли сделать это из любви… Но из тех же соображений вы могли и убить!

Мужчина понурил голову.

— Но я не убивал, — повторил он в изнеможении. — Я ведь уже предоставил вам алиби! Я…

— Ваше алиби ничего не стоит! — отрезал судебный следователь. — Ваша сестра ответит за лжесвидетельство. Я убежден, вы вполне могли убить Виру позапрошлой ночью на Центральной улице.

— Берта не солгала, — возразил Лабар. — Той ночью я выходил только в начале вечера. В одиннадцать часов я был у кровати моей жены…

Карандаш выпал из пальцев Эрали.

— А зачем, — спросил он, — вам нужно было так с ней обходиться, если не затем, чтобы помешать ей предупредить Виру о ваших преступных замыслах?

— Извините! — возразил Лабар. — Это я посвятил жену в мои «преступные замыслы», как вы говорите. Никто меня не принуждал! Если бы я в самом деле собирался убить Виру, я бы не стал предупреждать ее, как, впрочем, не стал признаваться в этом после… Мне хотелось припугнуть ее, вот и все. Я пробовал завоевать ее мягкостью… Тщетно! Тогда я подумал, что, возможно, угрозы подействуют лучше. Некоторым женщинам нравится, когда их бьют… Я также подумал на мгновение, что ее тронет глубина моей любви, если я признаюсь, что убил ради нее… Я разыгрывал комедию, когда клялся, будто задушу Виру, связывая ее в кровати, и лгал, что сделал это, обвиняя себя в убийстве при ее пробуждении… Я вообразить не мог, что она сбежит и выдаст меня…

Эрали опять начал играть своим карандашом.

— Я восхищаюсь вашим присутствием духа, — сказал он. — Ваша трактовка фактов весьма изобретательна, весьма… Но в ней остаются пробелы, Лабар! Например, я был бы счастлив услышать, как вы объясните, зачем напоили жену снотворным… Тоже чтобы припугнуть, завоевать, снова найти дорогу к ее сердцу?.. Ну же, говорите!

Лабар покачал головой.

— Если бы я ее не усыпил, она взбаламутила бы всех соседей своими криками. С другой стороны, жестоко было бы оставить ее связанной на всю ночь… Мне хотелось преподать ей суровый урок, но не мучить в течение долгих часов.

— Гм! — хмыкнул судебный следователь. — Но, допуская, что вы говорите правду (чего, заметьте, я не допускаю), как же вы не подумали, какой опасности подвергаете себя, признаваясь в убийстве, которого не совершали?

— Мне не верилось, что жене удастся бежать. Естественно, я собирался открыть ей правду, прежде чем освободить.

— А кто вам… вам сообщил об убийстве Виру?

— Сестра, вернувшись с рынка на следующее утро. Вся деревня только об этом и говорила…

— И вы, конечно, станете утверждать, будто не виделись с Виру в день его смерти?

— Как сказать… Через закрытые ставни я заметил, что он слоняется вокруг моего дома. О! Я довольно долго боролся с искушением зыйти и набить физиономию этому… этому…

Лабар чуть было не выругался, но сдержался и закончил:

— Я устоял. В глубине души я знал, что ничего серьезного не произошло между ним и моей женой. Будь что-нибудь, он бы уже не пытался заставлять ее покинуть семейный очаг и не стремился увести с собой. Личности вроде Виру не дают себе труда любить… Они забавляются, они боятся трагического… Трусы!

Он сжал кулаки:

— И почему, собственно, вам так хочется, чтобы именно я оказался убийцей? Я не единственный муж в этой деревне, кто с удовольствием отнесся к известию о его смерти.

Судебный следователь постучал ладонью по столешнице.

— Лабар, — жестко сказал он, — вам не поможет принятая вами абсурдная система защиты, я это гарантирую! Вы признались жене, что убили Аристида Виру, и я полагаю, в Сент-Круа только вы были заинтересованы в смерти Артура Гитера… Мой вам совет — признайтесь!

Черты Антуана Лабара отразили глубокое изумление. «Если его удивление наигранное, — подумал Сорож, — этот человек хороший актер».

— Послушайте, господин следователь, у меня не было ни малейшего повода желать зла Артуру Гитеру… Бедняга! Для него весь мир заключался в госпоже Гитер. Зачем бы я стал его убивать?..

Себ Сорож глубоко вздохнул. Он набил свою коротенькую вересковую трубку и закурил.

«Бог мой, — размышлял он, — это никогда не кончится! Лично я вижу еще минимум 150 вопросов, которые можно задать. Этот Эрали явно провозится с ним до утра и, готов поклясться, что Лабар проявит меньше воли к сопротивлению, чем козочка господина Сегэна…»

Он пустил к потолку колечко дыма:

«А кроме того, есть ведь еще отличная приманка — красавица Жюли… Готов спорить, Лабар еще до полуночи сознается в чем угодно!»

Инспектор поднял глаза. Часы, расположенные над дверью, показывали пять минут одиннадцатого.

XV. Опасность снаружи

Газовая лампа мягко светила, привычно пофыркивая. Она плохо освещала мебель из красного дерева, обитые зеленым плюшем сиденья, дешевые безделушки, не украшавшие каминную полку, и так называемые «художественные» фотографии в позолоченных рамках.

Штора на единственном окне была спущена, от тихо потрескивавшей печки воздух пропитывался угарным газом…

Сидевшая у стола с вязаньем женщина взглянула на стенные часы позолоченной бронзы, высившиеся на почетном месте, глубоко вздохнула и отложила рукоделие. Задумчиво смотрела она на мужчину, уминавшего толстым пальцем табак в трубке; ее взгляд скользил, не видя, по низкому упрямому лбу, пересеченному глубокими складками, приплюснутому носу, толстым губам, по шее, выпирающей из рубашки без воротника в крупную красно-белую клетку, по мощному торсу, мускулистым рукам и ладоням, спокойно лежащим на коленях. Женщина еще раз вздохнула и через силу произнесла:

— Но, раз ничто не заставляет тебя выходить…

Она не закончила фразу из врожденной лености. Она не любила говорить, как, впрочем, и он. А уж когда решалась, казалось, не могла делать еще что-либо одновременно, и потому отложила вязанье.

Мужчина вынул изо рта трубку, и сквозь опущенные веки блеснул взгляд его маленьких серых глаз.

— Я считаю это шуткой, — произнес он густым голосом. — Говорю тебе, шуткой!.. Никто не осмелится!..