Ты же понимаешь, что я все равно получу от тебя то, что хочу.
С чего бы?
Ты не всегда сможешь прятаться за их спины. Ты должна понять, кто ты и чего ты стоишь.
Самоутвердиться хочешь? Как мальчишка? Корин, в твои годы уже можно быть поразумнее.
Я разумен. Настолько, что тебе этого просто не постичь. Ты должна знать свое место.
А что у меня за место? Разве я не доказываю всем, что я самая обыкновенная женщина? Мне не нужен этот почет, не хочу я, чтоб мне смотрели в рот в ожидании, пока я изреку какую-то великую мудрость, потому что я не умею изрекать мудрости. И учиться не хочу.
Мне нет дела до всех. Они могут верить во что угодно, считать тебя богиней, сошедшей с небес на землю. Ты, именно ты должна осознать, что ты — ничто.
В той же мере, что и ты. Я — просто человек. Ты — просто эльф. И ты, и я ничто перед историей или вселенной.
Я? О нет, я не ничто. Я великий маг, который осознанно пользуется своей магией. Я могу созидать и разрушать. По своей воле. Своим трудом. А ты только на одно годишься — давать свою силу магам.
Не много на себя берешь — решать за меня?
Ты что, и впрямь веришь в свое высокое предназначение?
Не хочу даже и думать о нем. Хочу жить мирной обывательской жизнью. Иметь любимого, друзей и собаку. Мне больше ничего не надо.
Ты ничто, женщина.
Ты хочешь в этом убедить себя? Повторяешь так настойчиво, потому что знаешь: это не так? Потому что я могу помешать тебе?
Все плывет и кружит, медленно, словно нехотя, словно карусель только набирает ход, но вот сейчас сорвется и полетит, полетит, а если запрокинуть голову… Если запрокинуть голову, унесешься к звездам, далеким незнакомым и знакомым. Как небо может быть одновременно и своим, привычным, и чужим? Как можно одновременно видеть звезды и слепнуть от солнечного света?
Ну чего ты ко мне привязалась? Вредная баба. Сказал же — отвали.
Почему ты не хочешь поделиться хотя бы минимальной информацией?
Потому что многия знания — многия печали. Вот! Видишь, какой я образованный.
Был бы еще более образованный, если бы я больше хороших книг читала.
Э-э-э, женщина, ты на что намекаешь? Что у меня ворованная образованность? Щас скину к черту! Петлю Нестерова тебе скручу, сама свалишься.
Давай. Интересно даже. Птицы пузом кверху не летают, а у тебя центр тяжести как раз в пузе. Перевернешься — и в штопор.
Да от тебя мокрое место останется!
А от тебя — озеро. То есть кратер от удара такой туши о землю и мокрое место.
Почему я тебе все это прощаю?
Потому что любишь. Но информацией делиться не хочешь. Почему?
Потому что у тебя не хватит мозгов воспользоваться информацией. Ты себя умной возомнила? Зря. Чего нет, того нет. Учишься ты быстро, о чем жалею. Но знать многого тебе пока не стоит. Не по силам, понимаешь? И все. Вопрос исперчен. И посолен. Тем самым пудом, который я с тобой уже сожрал. Мне пора на бессолевую диету.
Американские горки. Лена очень хотела на них покататься — и очень боялась, все обещала себе: потом, потом даже подходила к кассе, видела только зеленый молодняк, чавкающих жвачкой девочек, уверенных, что после двадцати наступает глубокая старость, а после тридцати — климакс и немедленная смерть, — и уходила, припомнив, какая дата стоит у нее в паспорте. Ну вот, дождалась. Американские горки. Почему там всегда восторженно визжат? Голос умирает в горле от ужаса…
Кто ты, Кристиан?
Зачем тебе это знать? Просто любопытство?
Нет, не просто. Хочу понять.
Меня?
А это невозможно?
Не знаю. Давно никто не пытался.
А братья Умо?
Я понадеялся…
Нечего было Книгу Лены писать!
Ее неправильно поняли…
Тишина такая, что слышно, как течет по жилам кровь. Не пульс, а ровное течение. Тихо и холодно. Может, это просто смерть? Та самая, которой не боятся эльфы. Фаталисты эльфы, любящие жизнь больше людей, или нет, не так — привязанные к жизни больше, чем люди, привыкающие к жизни больше, чем люди. И готовые умереть… Так легко готовые умереть.
Почему вы такие, Ариана? Вы так равнодушны к смерти, что это пугает.
Это пугает людей. Потому что люди боятся жизни.
Ариана, объясни, откуда это? Я никогда не пойму эльфов. Никогда. Я понимаю, Владыка готов к смерти, Гарвин, ты наконец — вы пожили немало и насыщенно, даже Милита могу понять… Но Кайл! Откуда у Кайла то же самое равнодушие?
Это не равнодушие. Мы не хотим умирать, как и люди. Просто понимаем, что это необходимо. Что это приходит рано или поздно, ну что ж, если рано… Значит, судьба. А бывает, что смерть предпочтительнее жизни.
Нет.
Да. И Маркус это понимает, хотя и человек. Ты живешь, потом приходит время — и ты умираешь.
Маркус это понимает, потому что прожил, как эльф. Откуда этот фатализм у Кайла? Паира? Вианы?
Я никогда не пойму людей. Если я даже тебя не понимаю… Почему тебя не удивляет, что мы радуемся жизни, любим, рожаем детей, а удивляет, что мы умеем умирать? Достойно. Жить достойно и умирать достойно. И это вовсе не означает стремления к смерти! Ни в коем случае.
— Лена, видишь меня? Гарвин! Гарвин, она меня услышала!
Гарвин мгновенно оказался рядом, и такими теплыми оказались его слишком светлые голубые глаза, что Лена заплакала. Просто так. С всхлипываниями, шмыганьем носом и подвывом. Шут поднял ее, прижал к груди, как ребенка, и укачивать начал тоже, как ребенка. Лена обрыдала ему всю рубашку, и свежий шрам на горле, и руки, которыми он вытирал ей слезы. Кто-то помогал ей плакать. Подвывал и скулил. И тыкался здоровым — холодным и мокрым — песьим носом в руку.
— Почему она плачет?
— Откуда я знаю? Пусть выплачется. Этому миру не повредит.
— Почему? — в нос спросила Лена.
— А он пустой. Все? Проревелась? Умываться будешь? А то можно и помыться. Вода теплая-теплая.
Лену качало, и шут повел ее к берегу, раздел, наспех скинул одежду, поддерживая ее одной рукой, усадил на дно у самого берега и принялся намыливать ей все, что торчало из воды. Лена не сопротивлялась не только потому, что не имела сил, но и потому, что это было так хорошо… Болезнь смывалась с нее. Если это была болезнь. Очень уж реальными были разговоры. Очень уж реальными были картины, которые она видела, но не запомнила, ушли, словно сон, и Лене казалось, что ей просто повезло, что они ушли…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});