ее губ настолько привыкли к положению вниз, что теперь отказывались подниматься. Он любовался бы и дольше, но ему пришлось отвлечься: толпа с противоположной стороны помоста странно загудела, зашевелилась и отхлынула в стороны, освобождая путь самому знатному человеку Торикина. Даже не способный увидеть новоприбывшего сквозь загораживающий помост, Вогт догадался, кто это. Поднявшись по приставным лесенкам — сначала на помост, а затем и на постамент — градоправитель занял место на троне, расположившись выше всех, как при его чине и положено. За ним мышью проследовал проворный маленький человечек — лицо опущено, не рассмотреть; седые волосы стянуты в хвост. Человечек пристроился на низенький стульчик возле постамента, градоправитель дал отмашку, судья грохнул по столу деревянным молоточком, и суд начался.
Суд проводился в полном соответствие букве закона — публичный так публичный. Любой пришедший на дворцовую площадь и пробившийся ближе к помосту ценой синяков, вывихов, а может даже парой-другой сломанных ребер, мог поглазеть, как хмурый Обвинитель с лицом таким же темным, как его одеяние, зачитывает с листка обвинение, суть которого и так все знали. Тот, кто обладал зоркими глазами, мог различить движение губ Судьи, задавшего несколько кратких уточняющих вопросов. Ну или насладиться зрелищем, как преступнице, посмевшей огрызнуться, прилетает размашистая затрещина от стражника. Все это при должном усилии можно было рассмотреть, но вот расслышать хотя бы одно слово с такого расстояния да под гул толпы было абсолютно невозможно.
Не знай Вогтоус заранее, что дело нечисто, то заподозрил бы, что им есть что скрывать. Контролирующие толпу стражники не позволяли сделать и шагу вперед. Они следили за этим так тщательно, как будто от соблюдения приказа зависела их собственная жизнь — скорее всего, так оно и было.
Одно слово до публики все-таки долетело.
— Вранье! — пронзительно закричала Наёмница, предпринимая попытку разорвать сковывающие ее путы, одновременно отчаянно отбиваясь от пытающегося обуздать ее стражника. В следующую минуту налетело подкрепление в виде дополнительной пары стражников, и втроем им таки удалось повалить ее на пол.
Вогтоус снова ощутил колкий, стремительно разрастающийся внутри холод. Казалось, само его сердце того гляди обратится в лед. «Довольно», — произнес он вслух, занырнул под ограду и с невиданной прытью побежал к помосту, в полной мере воспользовавшись промедлением контролирующих толпу стражников, впавших в растерянность от неожиданности. Все на помосте застыли, и только Наёмница вскочила на ноги, неуклюжая с заведенными за спину руками. Пришедшие в себя стражники устремились за Вогтом, и Наёмница вскрикнула.
Вогтоус никогда не был хорош в беге. Однако, стоило стае стражников с пиками погнаться за ним, как его внезапно озарило: самое время открыть в себе новый талант. Один из стражников, задыхаясь и разбрызгивая капли пота, все-таки настиг его. Вогтоусу хватило секунды, чтобы остановиться, обернуться, выхватить у стражника пику с такой легкостью, с какой он выдернул бы соломинку из стога сена, а затем мстительным пинком толкнуть стражника на мостовую. Наёмница ликующе завопила:
— Так его, этого (…) ублюдка!
Надзирающий предпринял попытку врезать ей в очередной раз, но Наёмнице все это надоело окончательно, так что она увернулась, подставив тем самым под удар стражника, который стоял позади нее.
— Ты че, (…), делаешь? — схватившись за подбитый нос, вголосину заорал стражник.
На мгновенье внимание всех присутствующих на помосте переключилось на вопящего — Вогтоусу хватило этой заминки, чтобы оказаться на помосте. Впоследствии он и сам не мог понять, как сумел это сделать — лестница находилась с противоположной стороны, следовательно, он как-то умудрился прыгнуть и взобраться.
Лица у всех на помосте стали совершенно дикие — кроме просиявшей Наёмницы и Судьи, который даже глазом не моргнул. Встав у постамента, Вогтоус задрал голову, бросив краткий взгляд на градоправителя. Знакомые глаза-дыры и зияющий месяц рта, а все же выражение совсем другое: куда меньше восторга, куда больше страха. Когда под угрозой оказалась его жизнь, Правителю Полуночи это вовсе не понравилось.
Стражники, пыхтя, приблизились к помосту и нерешительно замерли — они должны броситься спасать градоправителя или уже поздно? Хотелось надеяться, что поздно…
Казалось бы — дальше некуда, но Вогт рассердился еще больше.
— Спокойно! — разгневанно закричал он, обращаясь сразу ко всем.
Правитель Полуночи нервно дернулся на своем троне. В толпе, навалившейся на загородку, послышались сдавленные взвизги. Наёмница, уже погасив улыбку, хмуро рассматривала синяки и ссадины на лице Вогта.
— На данный момент я вовсе не собираюсь добивать вашего последнего градоправителя! — проорал Вогт.
В толпе кто-то осуждающе засвистел, но свист сразу оборвался. Вогт вдруг осознал, что по-прежнему сжимает в левой руке трофейную пику.
— А-а-а, — понимающе протянул он и метнул пику, прицелившись в одного из стражников внизу. — Промахнулся, — печально констатировал он и затем заявил: — Это неправильный суд.
— Могу я спросить вас, что именно вы считаете неправильным? — безразлично осведомился Судья — чисто чтобы поскорее покончить с инцидентом.
Судья вообще отличался тотальным безразличием ко всему и вся, за исключение собственных физических ощущений (черта, благодаря которой он и сидел за этим столом сегодня и всегда). Утро у него выдалось сильно так себе: перебрав накануне с вином, Судья проснулся куда позже, чем следовало, и прибыл в зал суда с опозданием, так что на рассмотрение четырех дел, предшествующих публичному заседанию касательно убийства градоправителя, ему оставалось не более получаса. Это-то ладно — отказавшись от размусоливания никому не нужных деталей, он с легкостью уложился в отведенное время, приговорив всех к пожизненным принудительным работам. Расстраивало другое: в спешке ему пришлось пропустить завтрак, и сейчас тоскливые завывания в желудке не давали ему покоя, отвлекая на себя большую часть его внимания.
Вогт не потрудился ответить на вопрос Судьи. Его волновали его собственные.
— Что все это означает? — спросил он градоправителя.
В дневном свете Правитель Полуночи, все так же облаченный во все фиолетовое, не производил столь зловещее впечатление как в тот вечер, когда Вогт рассматривал его, стоя на арене. Обычный человек, настолько худощавый, что кожа плотно обтягивает кости. У него были черные волнистые волосы с проседью, запавшие темные глаза и чуть длинноватый нос. Сжимая губы, Правитель Полуночи молчал и был бледнее полотна. Вероятно, он тоже узнал Вогта и вовсе не горел желанием ощутить эту некогда столь возбудившую его силу на себе.
— Полагаете, если вы взобрались на пьедестал и сидите там, как кура на насесте, то вы выше закона? — спросил Вогт.
— Говорите по существу, — буркнул Судья, тоскливо обведя взглядом волнующуюся толпу, которая, злоупотребляя замешательством стражи, уже просочилась сквозь ограду и теперь стекалась ближе к помосту.
— Ах, да, — Вогт вспомнил