Директор решил сыграть со мной без свидетелей в своем кабинете, и вскоре смешал фигуры и промямлил:
— Да, я вижу… у вас талант. Но вы как-то странно начинаете партию… Вам следует подогнать теорию дебютов. Запишитесь в наш клуб, послушайте мои лекции…
Король, оказывается, уже знал непечатные слова и одним из них поделился со мной.
— Конкретней, маэстро, — перебил я. — Что нужно делать, чтобы сыграть с чемпионом мира?
— Вы не понимаете, что говорите! — вскричал маэстро. — На каждом уровне есть квалификационные турниры, и их надо пройти.
И он стал твердить про какой-то коэффициент, который высчитывается из выигрышей, проигрышей, турниров, в каких ты участвовал и не участвовал, из квалификации соперников и прочей ерунды, и вообще он пугался в словах, не зная, как говорить с талантом.
— Ни один гроссмейстер не согласится с вами играть!.. — вот чем он кончил.
— Но ведь вы-то согласились?
Он разъярился; мы опять расставили шахматы, и на двадцатом ходу я, начиная матовую атаку, сказал:
— Кстати, мне понадобится тренер…
— Хорошо, — ответил он, сбрасывая фигуры. — У меня еще остались кой-какие связи, и я могу вам кое-что посоветовать.
Мы поехали в столичный шахматный клуб, и он представил меня как провинциала с задатками, которого он сейчас готовит к открытому чемпионату страны. Это здорово понравилось неиграющим старичкам, зато молодые гроссмейстеры подняли меня и тренера на смех. Тогда я предложил дать им одновременный сеанс на тридцати досках, чтобы их всех скопом зачли в тот самый коэффициент. От обиды они пошли на все. Король был в ударе, и после сеанса президент шахматной федерации (не называю имен) сказал, что всему миру надоело видеть на троне исключительно русских чемпионов, и похлопал меня по плечу.
Мне разрешили играть на чемпионате. Во время турнира пришла телеграмма от отца, я все бросил и уехал, но в живых его не застал. На похороны сбежалось много народу, чтобы поглазеть на меня. Король плакал. Я впервые подумал, что у нас с ним один отец…
Я стал чемпионом страны, хоть и пропустил четыре тура. Но на межзональном турнире на меня поначалу не обратили внимания. Мне было все равно. Я уже понимал, что ввязался в очередную глупую историю. Шахматисты ничем не отличались от простых смертных, к тому же они были вспыльчивы, подозрительны и терпеть не могли чужого успеха. Узнай мою тайну, они бы меня разорвали!
У Короля на этом турнире стал портиться характер. То, что у него оказался характер, удивляло даже отца, но, как видно, это свойство — характер — присуще всякому настоящему разуму. Король любил иронизировать над соперником, и многие возненавидели меня за похохатывание во время игры. Он был горяч, остроумен, и вскоре у него появились нешахматные интересы. Отчасти я сам был виноват. Однажды я читал перед сном и оставил книгу открытой. Король никогда не спал, утром он попросил перевернуть страницу — это была сказка Андерсена «Голый король» — и дочитал ее до конца. Потом он, смущаясь, попросил сшить ему какой-нибудь чехольчик, и я с трудом убедил его, что шахматному королю не нужны одежды.
С той поры им овладела страсть к чтению биографий своих коллег — Бурбонов, Стюартов, Габсбургов; и он злился, когда не было новых книг. Однажды, после очередного хода соперника, я не услышал его ехидного замечания и поковырял а ухе, думая, что отказал приемник. Партнер злобно глядел на мое ковыряние — о моем некорректном поведении уже ходили анекдоты. Я смотрел на доску, пытаясь что-то сообразить, но бесполезно. Впервые я так долго думал. Вдруг я остановил часы и убежал за сцену, вызвав полный переполох — ведь до победы мне оставалось сделать несколько вполне очевидных ходов. Тренер за кулисами сунулся было ко мне, но я затопал ногами и прогнал его.
Король очнулся только в гостинице.
— Где ты был? — нервно осведомился я. — Мы проиграли!
— Не мы, а ты проиграл, — уточнил он. — Разок полезно и проиграть. Я вот о чем думаю… одному Бурбону нагадали, что его отравит таинственный король бубен. Это кто такой?
— Это ерунда, — объяснил я. — Книг о королях больше не будет.
— Тогда принеси мне шахматные книги, — невозмутимо ответил он.
— Зачем?
— Чтобы пополнить образование.
Против образования я не мог возразить, и утренним самолетом нам доставили целую библиотеку шахматных книг и журналов. Этим же самолетом прибыл обеспокоенный моим проигрышем президент шахматной федерации. Он вызвался быть моим тренером, опекуном, отцом родным. Я не знал, как от него отделаться, и со мной вдруг началась истерика. Он побежал от меня в коридор, там шныряли репортеры со своими пулеметами — и в газетах появились фоторепортажи о том, как я бил своего президента.
Я закрылся в комнате и весь день ублажал Короля, листая ему шахматные книги. Не надо было этого делать! Я не обратил внимания, что многие авторы пишут не шахматные статьи, а сводки с фронтов. Короля потрясли перлы, вроде такого: «Невзирая на близость противника, король перебросил кавалерию во вражеский тыл и продолжал развивать прорыв на ферзевом фланге».
Через месяц Король потерял все свое остроумие, сентиментальной задумчивости как не бывало, и утром он орал: «Подъем! По порядку номеров р-рассчитайсь! На принятие пищи ша-агом марш!»
Я подстроился под режим военной казармы, ибо мне тогда это было на руку, а Король взялся за шахматы со всей ответственностью солдафона. Игра его поскучнела, исчезли жертвы и быстрые комбинации, зато все внимание он уделил стратегии. Матч с одним из претендентов превратился в нудное маневрирование с обязательным откладыванием каждой партии. Мой соперник, человек в летах, уставший от всей этой черно-белой жизни, совсем не ожидал такого поворота. Перед матчем он бахвалился, что мои некорректные жертвы и комбинации против него не пройдут, — но жертв с моей стороны не было.
В первой же партии Король воздвиг такую оборону, что мой соперник вскоре предложил ничью. Я отказался, и Король выиграл эту партию через два дня вариантом в 96 ходов. Матч закончился досрочно, потому что мой партнер заболел тяжелой формой невроза. Потом он говорил в интервью, что я гипнотизировал его за доской.
Однажды Королю попалась книга из истории шахмат, и он впервые увидел фигурки королей, выполненные древними мастерами. Его загрызла черная зависть. Мне пришлось пойти к ювелиру, и Король заказал себе огромного золотого жеребца со сбруей. На бриллиант ему прицепили придуманную им корону, похожую на шапку-ушанку Третьяковского (чемпиона мира он увидел в кинохронике). В одной руке Король держал то ли скипетр, то ли пюпитр, а в другой