– Пари? – спросила я.
Уилл рассмеялся.
– Да, – ответил он. – Ставлю дамское седло (я уже нашел его, только нужно будет его привести в порядок) против… – он замолчал. – Так, чего же я хочу?
Его глаза блеснули. Я обнаружила, что улыбаюсь в ответ.
– Не знаю, – сказала я. – Не знаю, чего ты хочешь.
Внезапно его глаза потемнели.
– Будь вы обычной девушкой, – посерьезневшим вдруг голосом сказал он, – я бы поехал с вами наперегонки за поцелуй. Вот чего я от вас хочу!
На мгновение между нами повисла тишина, совсем не игривая, и я уже не улыбалась.
Я собиралась сказать: «Но я не обычная девушка»… – но Уилл прервал меня, прежде чем я заговорила:
– Но раз уж вы не обычная девушка, я вовсе не хочу от вас поцелуя. Вместо этого я попрошу, чтобы вы разрешили мне прочесть вам лекцию о корпорациях и корпоративных фермах.
Я захлебнулась смехом. Уилл был мошенником и плутом – я вдруг подумала, как бы он понравился Дэнди, и знакомая боль застучала у меня в животе.
– Что случилось? – быстро спросил Уилл, увидев, как изменилось мое лицо. – Что такое, Сара? Это же просто шутка.
– Дело не в этом, – сказала я.
Я попыталась изобразить балаганную улыбку, которая могла скрыть все на моем лице, ничего при этом не знача.
– Ничего. Просто живот немножко болит.
Лицо его было очень ласковым. Он протянул ко мне руку, но потом остановился, вспомнив, что я не люблю, когда меня трогают.
– Сможете ехать? – спросил он.
– Да, – ответила я, берясь за поводья Моря. – Пройдет. И мы поспорили!
Уилл крикнул:
– Раз, два, три, пошли!
И я пришпорила Море.
Дорожка, по которой мы скакали, была широкой песчаной противопожарной полосой, которая тянулась через выгон на много миль. Я скакала первой, когда мы вырвались из-под деревьев, но когда мы выехали на пологий склон, лошади пошли голова в голову.
Море тяжело дышал, он ненавидел вязкие дороги, но лошадка Уилла шла ровно и легко, словно пожирая землю шагами. Когда склон стал круче, она немного вырвалась вперед, потом еще.
Я поднялась в стременах и прикрикнула на Море, заглушая звук скрипящей кожи, молотящих копыт и разлетающегося песка, и Море, вытянув шею, прибавил ходу. Я вывела его на обочину, где зеленеющий вереск лучше держал копыта, и его сильные белые ноги рванулись вперед, он погнал от души, и мы снова вырвались вперед с торжествующим криком.
– Вы выиграли! – крикнул Уилл, когда холм выровнялся, и я придержала Море.
Он тяжело дышал, его бока потемнели от пота.
– Вы выиграли! – повторил Уилл. – И я заплачу, хотя скакать по краю полосы – это жульничество.
Я ему улыбнулась.
– Я всегда жульничаю, – сказала я. – Особенно если ставки высоки.
Уилл кивнул.
– Надо было догадаться. Во что вы играете, Сара? В кости?
– В карты, – ответила я.
Уилл рассмеялся, и мы повернули лошадей к дому.
– Где научились? – с веселым любопытством спросил он.
Солнце грело мне спину, мне было так хорошо среди холмов. Справа от нас громко и ровно куковала кукушка, воздух сладко благоухал первым дроком. Уилл на своей лошадке поравнялся с Морем, и мы по-приятельски поехали бок о бок, пока я рассказывала ему про па и его мошенничество по придорожным харчевням. Я рассказала, как меня, совсем маленькую, научили заходить за спины игрокам и смотреть, какие у них карты, чтобы дать знак па. Рассказала, как па посылал меня за свежей колодой к хозяину и как я научилась растасовывать их под па, кто бы ни сдавал.
– И вас ни разу не поймали? – изумленно спросил Уилл.
Я рассмеялась оттого, какой он простофиля.
– Конечно, ловили, бывало! – сказал я. – Я была малышкой, и мои руки были слишком маленькими, чтобы спрятать подтасовку. Но, как правило, никто не замечал. И она тоже была с нами…
Я запнулась.
Я хотела сказать, что она тоже была с нами, пела или плясала, тряся юбками, и что мужчины, достаточно глупые, чтобы садиться играть с па, были довольно глупы и для того, чтобы отвести от него глаза, если женщина, пусть даже еще девочка, плясала на столе, и они могли заглянуть ей под юбку.
Я потеряла нить рассказа, и лицо мое стало печальным.
– Не помню, о чем я… – пробормотала я.
– Ничего, – отозвался Уилл. – Может быть, расскажете в другой раз.
– Может быть, – сказала я.
Я знала, что никогда не расскажу.
Уилл глянул на небо.
– Около полудня, – сказал он. – Мне нужно позднее подняться на Гряду, посмотреть, как там овцы. Там сейчас ягнята – хотите со мной поехать? Они славные.
Я уже хотела согласиться, но вспомнила про леди Клару.
– Не могу, – сказала я. – Днем нас приедет повидать леди Клара, мне нужно переодеться в амазонку.
– Тогда я провожу вас домой, – сказал Уилл, разворачивая лошадь. – Нельзя заставлять господ ждать.
– Я сама доеду, – ответила я. – Я знаю дорогу.
Уилл, помолчав, взглянул на меня.
– Болит? – спросил он, понимая своим быстрым умом, что у меня ничего не прошло, что бы я ни говорила.
Он не знал, как знала я, что эта боль никогда не пройдет. Живот мне разрывал не кусок испорченного мяса, а то, что я потеряла ее, это каждый раз било меня заново, каждый раз, когда я смеялась или видела что-то, что могло бы ее порадовать.
– Нет, – сказала я, отрицая его догадку и отказываясь от утешения, которое он мог бы мне дать. – Не болит. Я вполне могу добраться домой одна, а ты можешь заняться своей работой.
Он кивнул, но не трогал лошадь, пока я ехала прочь.
Я чувствовала спиной его взгляд и выпрямилась в седле, даже запела, чтобы ветер отнес ему мою песню и он понял, что на сердце у меня легко. То была песня, которую заказывал Роберт, если находил скрипача, чтобы играл на выход пони. Песня из представления.
Моя жизнь по-прежнему была представлением.
Я медленно ехала домой, глядя на высокий зеленый горизонт и на медленно двигавшиеся по Гряде белые пятнышки, которые и были овечьими стадами Уилла. Гряда стояла вокруг этой деревушки, как стена, держала ее, словно в горсти, как что-то редкое и диковинное, вроде бабочки или крохотного яркого жучка.
Я проехала на выгоне мимо нескольких человек, собиравших хворост и дрок. Они махали мне, когда я проезжала, и кричали: «Добрый день, Сара!» – и я улыбалась им в ответ своей пустой улыбкой и кричала: «Добрый день!» – думая, что прошла такой чертовски длинный путь, а приставки к имени так и не получила.
Дорога привела меня к заднему крыльцу, где была низкая стена сухой кладки, через которую Море перемахнул, почти не сбившись с шага. Я выехала к конюшням и сама поставила Море в денник, Сэма он все еще не любил. Удивительно, что он позволял к себе прикасаться Уиллу.
Я чистила его, насвистывая сквозь зубы, а он поворачивал голову и жевал мои кудри, когда я услышала шум колес на гравии аллеи и, выглянув поверх двери, увидела, что к воротам подъезжает карета.