брови:
— Вот оно что! Ну, не взыщи, господин дьяк, заодно и спрашивать будем…
Дьяк упал к ногам атамана:
— Неправда… Оговорили меня…
— Молчи, род гадючий! — грозно прикрикнул на него Булавин и обратился к крестьянам: — Эй, народ! В чем боярин повинен? Кажи, не таись…
Петро видел, как дрогнула толпа крестьян, одетых в худые зипуны и лапти, как пламенем полыхнула ненависть в глазах людей. И тут же выложили мужики, не таясь, все, что на сердце лежало. И как мучил боярин людишек своих тяжкими работами, и как Ивашку-холопа батогами до смерти забил, и как терзает народ за каждую малую провинность.
Атаман слушал жалобы молча, сдерживая гнев. Потом шагнул к Салтыкову, багровое лицо которого покрылось испариной.
— Слышал вины свои, боярин?
Салтыков, собрав силы, приподнялся, затряс бородой, злобно выдохнул:
— Воры, бунтовщики!.. Не вам судить…
— Нам! Кончилось ваше царство! — стукнул кулаком по столу Булавин. — Возьмите и боярина, и дьяка! В воду обоих! — повернулся он к крестьянам.
Мужики живо скрутили своих обидчиков, потащили к реке…
До рассвета гулял народ, выкатив из боярских погребов бочки с вином.
— На бояр больше не пахать, на господ не работать, — разъясняли булавинцы. — Созывайте круг, изберите атамана, живите вольно. А кто похочет с нами идти — всем рады. В Пристанский городок собирайтесь. Пока не переведем изменников старши́н, бояр и панов, оружия не сложим…
Петро Колодуб видел, как светлели угрюмые лица крестьян, как радостные слезы катились по впалым щекам… Когда-то то же самое наблюдал он и в своем селе. Всем одинаково дорога была вольная волюшка.
И чувствовал Петро, как все сильнее охватывает его чувство братской любви к обездоленному люду, жившему на российских землях…
…Между тем события развивались своим чередом.
В апреле 1708 года Булавин «сухим и плавным путем» идет к Черкасску, разбивает войско вышедшего навстречу атамана Лукьяна Максимова и, уже не встречая более никакого сопротивления, занимает столицу донского казачества.
Он казнит изменников старши́н, сажает на цепь и высылает многих знатных казаков, раздает голытьбе их посевы, пожитки и церковную казну, вводит дешевые цены на хлеб.
Многолюдный круг, собравший представителей ста десяти станиц, единодушно избирает Кондратия Булавина атаманом всевеликого Войска Донского…
Царь Петр встревожился. Для усмирения бунта он посылает на Дон несколько полков, назначив вышним командиром майора гвардии князя Василия Долгорукого, родного брата убитого когда-то Булавиным полковника.
«Мин гер, — пишет майору Петр, — понеже нужда есть ныне на Украине доброму командиру быть, того ради приказываем вам оное… изволь отправлять свое дело не мешкая, дабы сей огонь зараз утишить…»
Жестокий и мстительный князь, разбив несколько булавинских отрядов, начинает свирепую расправу. Тысячи людей посажены на кол. Дотла сожжены десятки станиц. Вниз по Дону, один за другим, плывут плоты с повешенными за ребра бунтовщиками. Вышний командир порешил разными способами тридцать тысяч виновных и невиновных…
Булавин сидел в Черкасске. Домовитые, зажиточные казаки относились к нему враждебно. Их беспокоила голытьба, пришедшая сюда с Кондратием.
На бурных казачьих кругах гульгяи кричали:
— Побить природных! Раздуванить пожитки богатых!
Кондратий Афанасьевич сам был из домовитых казаков. Он не решался полностью стать на сторону голытьбы, терял время, а главное, допустил раздробление своих сил.
Часть голутвенных казаков под начальством Игната Некрасова ушла на Волгу. Лучшие булавинские атаманы Семен Драный и Никита Голый действовали порознь в Слободской Украине против царских войск. Лунька Хохлач, принявший начальство над запорожцами, повел их под кумачовыми знаменами под Воронеж.
Прощаясь с Петром Колодубом, оставшимся с атаманом в Черкасске, Лунька, с выбившимся из-под шапки рыжим чубом, сияя всем своим широким, конопатым лицом и потрясая саблей, крикнул:
— Побачишь скоро, що наша слава не вмерла!
Но больше видеться им не пришлось. Царские войска разбили запорожцев. Лунька погиб в схватке. А вскоре в Черкасск пришла весть, что убит в бою и Семен Драный…
Тогда зажиточные казаки решают схватить Булавина и выдать князю. Во главе заговорщиков стоит приятель Кондратия атаман Илья Зерщиков. Булавину удается открыть заговор и схватить нескольких предателей. Теперь он понял, что может надеяться только на голутвенный люд. Он пытается соединить силы, решает взять Азов. Но поздно. Пушки Азовских крепостей отгоняют подступивших булавинцев. Страх близкой расправы охватывает всех.
7 июля, ранним пасмурным утром, когда над Доном курился еще туман, Илья Зерщиков с богатыми казаками окружает атаманский курень…
Кондратий Афанасьевич с несколькими ближними людьми, среди которых и Петро, защищается. Сраженные меткими выстрелами, падают предатели… один… другой… Вот они отхлынули от куреня.
— Что, собаки? Взяли! — кричит атаман.
Ворот его вышитой рубахи расстегнут. В темных глазах упорство и злоба. Он стоит у окна, рука сжимает турецкий пистоль. Сзади толпятся одиннадцать верных…
Атаман повернулся, посмотрел… Этот суровый старик, спокойно заряжающий ружье, служил еще у Степана Разина… Тот, маленький и щуплый, — беглый хлоп… Тот, кажется, тульский кузнец…
«Эти не продадут, не казаки», — мелькнуло в голове атамана.
Его взгляд задержался на столе. Что там такое блестит? Ага, булава! Казачья власть! Не с ней ли атаман Корнелий Яковлев приходил схватить Степана Разина? Не ее ли поднимал изменник Лукьян? Не она ли нужна проклятому Илюшке Зерщикову? Нет, довольно!
Он хватает булаву. Треск. Обломки летят в угол.
— Сдавайся, вор! — доносится далекий голос Ильи. — Все одно достанем…
— Достань, попробуй…
В окно видно: наступать казаки боятся. Стоят, ждут… Но вот показалась арба, другая, третья… Везут хворост или сухой камыш. Остановились, выпрягли лошадей. Ах, вот что!