Полковник ахтырский, услышав такие слова, даже в лице изменился.
— Да ты что, рехнулся, что ли? — обрушился он на Искру. — Какие у вас явные улики против гетмана, чтоб в измене винить?
— А первая улика та, — ответил Искра, — что Мазепа все свои скарбы и пожитки одни за Днепр выпроводил, а другие с собой возит…
— Эка, грех какой! — поморщился Осипов. — Да тут изменой еще и не пахнет…
— А вторая улика, — невозмутимо продолжал Искра, — что гетман в народе разглашает, будто царское величество велел всех казаков писать в солдаты, а войско запорожское стращает, будто царь велит их разорить и места их опустошить… А во всех полках своего регимента гетман приказал, будто по именному государеву указу, брать великие поборы с казаков, дабы тем самым народ отягчить и возмутить…
— А вам ведомо, кто с гетманом заодно стоит? — спросил полковник Осипов.
— Лучше всех про то знает ближайший его человек генеральный писарь Орлик, через которого, как нам ведомо, всякие тайные пересылки отправляются…
— А старши́на генеральская и ближние полковники про злое намерение гетмана ведают?
— Ведают, однако известить государя не смеют: одни по верности к гетману, другие из страха, что им не поверят.
— Хорошо, — сказал Осипов, — я ваше доношение отправлю государю. Отвечать не мне, а вам придется… Еще о чем просите?
— Еще мы просим, — добавил Искра, — чтоб наше верное доношение было крепко укрыто, ибо нам ведомо, что некто из близких людей государя обо всем царственном поведении немедля доносит гетману….
Полковник Осипов обещание исполнил. Двадцать седьмого февраля донос пришел в Бешенковичи, где была тогда ставка царя. Но Мазепа опять опередил своих противников. Его письмо, в котором он сообщил о сочиненной на него клевете и умолял произвести строгий розыск, царь получил еще три дня назад.
Мог ли Петр поверить доносу? На первый взгляд может показаться, что он должен был по крайней мере усомниться в верности гетмана и заняться тщательным розыском. Однако слишком сложна была историческая обстановка и многие причины побуждали царя оставить донос на гетмана без последствий. Мазепа верно служил уже двадцать с лишним лет. Доносы и наветы на него шли все время и всегда оказывались лживыми. Теперь, когда Карл и Станислав готовились к походу на Украину, понятно было их желание поколебать доверие царя к верному гетману. Сам Мазепа не раз указывал на подобные злые умыслы врага.
Именно с этой стороны донос и обеспокоил Петра. Ежедневно он получал известия о происках врагов. Карл посылал на Украину своих лазутчиков, мутил народ.
«А нет ли у Кочубея связи с неприятелем?» — подумал царь и приказал Головкину вызвать доносчиков в ставку.
Гетману же царь ответил лично, что «клеветникам, на него ложно наветующим, никакая вера не дается, но и паче оные, купно с наустителями, воспримут по делам своим достойную казнь».
Подозревая, что в доносе Кочубея и Искры участвует также сват судьи, полковник миргородский Апостол, известный своим «противенством» царским указам, Петр приказал Мазепе тайно схватить всех троих и, «сковав оных», прислать к нему.
Гетману указ не понравился. Он знал, что никаких знаков его измены Кочубей и тем более Искра не имеют, но вдруг они все же сумеют пробудить у царя подозрение?
И потом… полковник Апостол? Правда, Апостол, выдав дочь за старшего сына Кочубея, находится с судьей в дружбе, однако за последнее время гетман сумел расположить его к себе и кое-что даже открыл ему. Полковник Апостол стал нужным ему человеком, выдать его царю гетман никак не мог.
Он тайно вызвал к себе полковника и сказал:
— Царское величество прогневался на Кочубея за вечные на меня лживые доносы и хочет его казнить… Но я, видит бог, крови не желаю. Пошли кого-нибудь от себя в Диканьку, предупреди, чтоб Кочубей немедля отъехал на время из Украины…
Давая возможность Кочубею скрыться, Мазепа поступал так вовсе не из жалости к старому приятелю. Это была все та же тонкая игра. Если Кочубей испугается и убежит за рубеж, его «воровство и злой умысел» будут царю явны. Если он не скроется, будет схвачен и казнен, сват его полковник Апостол перед всеми засвидетельствует невинность гетмана в пролитой крови.
Апостол таких тонкостей не понимал. Он поблагодарил гетмана за доверие и спешно послал гонца к Кочубею.
Однако Василий Леонтьевич советов своего свата не принял, а решил по-своему. Вместе с Иваном Искрой он тотчас же выехал из Диканьки и отдался под покровительство полковника Осипова.
Тот радушно принял беглецов и, оставшись с ними наедине, показал только что полученное письмо Головкина: «Всемилостивейший государь, выслушав дело, повелел мне написать, чтобы вы немедленно объявили господину полковнику Искре, что царское величество верность его и объявление принял милостиво. И понеже желает о таком важном деле слышать сам, того ради указал вам с господином Искрою ехать через Смоленск к войску, а до времени дело сие содержать в высшем секрете, ибо его царское величество желает то зло через вас упредить, дабы в малороссийском крае не произошло какого возмущения».
Беглецы обрадовались. Василий Леонтьевич даже прослезился.
— Слава богу, — сказал он, — видно, услышаны наши молитвы…
— Скорей, скорей ехать, — торопил Искра.
Всю ночь приятели не заснули. Простые и доверчивые люди, любившие отчизну, но строившие свои подозрения на слухах и догадках, они верили, что достаточно начать следствие, как измена гетмана обнаружится. Несмотря на долгое знакомство с Мазепой, они имели слабое представление о его изумительной иезуитской хитрости. Они не заботились о доказательствах, не думали о трудностях. Письмо канцлера их обнадежило, они были полны самых радужных ожиданий и уже видели ненавистного гетмана в цепях на позорной плахе…
А через день — новая милость. Пришло личное письмо Кочубею. Головкин просил не медлить с приездом к нему.
«Дабы