И мы с ним начали формировать в 1990 году первые группы детей из Шклова.
Так что сегодня, ограничивая выезд детей на лечение, Лукашенко придется резать по живому, причем по своему живому. Ведь сегодня примерно 85 процентов детей, которых мы отправляем на оздоровление за рубеж, едут из Гомельской, Могилевской областей — это как раз те области, которые на выборах дают ему по 90–95 процентов голосов. И едут не из крупных городов, а из маленьких деревушек, откуда родители пишут: "Передайте спасибо Александру Григорьевичу за то, что он все это организовал, мы лично ему благодарны".
Я понимаю, чем в принципе вызвано стремление ограничить, замкнуть, запереть наших детей. Если вокруг нас, как в 41 году, враги, то можно ли допускать, чтобы они влияли на наших детей? Конечно, нет».
Лукашенко знает, что детвора, которая прошла школу знакомства с другой, цивилизованной жизнью, навсегда запомнит этот урок. Геннадий Грушевой продолжает:
«Что такое полмиллиона детей, которые побывали в других странах, которые посмотрели на другую жизнь и задумались, почему мы живем так, а не как в Европе? Сегодня они еще не голосуют. Но дети взрослеют. Все время идет ротация. Старики в деревнях, особенно спившиеся, забитые, которым жить не очень долго, — яростные сторонники Лукашенко, он для них реализатор их нереализованных мечтаний: всех богатых наказать, всех "несправедливых" поставить на колени, все богатство поделить. Так вот, эти люди умирают. За последние десять лет — годы правления Лукашенко — ушло больше миллиона. Чуть меньше миллиона пришло новых избирателей. То есть, на два миллиона изменилось соотношение… Лукашенко это знает лучше, чем кто бы то ни было. Он в панике, и, думая о собственном будущем, понимая, что дальше этот процесс ведет к прощанию с его мечтами, иллюзиями, идеалами правления, пытается как-то его затормозить. И борется за будущих избирателей самым чудовищным образом: пытаясь отдалить их от цивилизации и заставить жить в том мире, который строит он. Но поскольку это касается семей, взрослые члены которых все еще составляют электорат Лукашенко, то получается, что он рубит сук, на котором сидит».
Единственный благодетель
Но проблема еще сложнее.
Никогда в Беларуси не было более единодушно отрицательного отношения к власти, чем в 80-90-е годы, когда народ узнал правду о Чернобыле. Независимо от возраста, социального положения, партийности, тогда практически все население думало об одном: что они с нами сделали, где правда, почему государство все время врет, что это за власть, которая нас так «кинула»?
Многие, даже те, что были при власти, понимали, что случившееся — катастрофа. Смертельной опасности подвергалась жизнь сотен тысяч людей, но социальные последствия оказались гораздо тяжелее, чем можно было предположить.
В Беларуси сложился особенный, чернобыльский социум, который в наших условиях превратился в потребительскую, пассивную, миллионную армию людей.
«Государство полностью инфицировано Чернобылем. Мы имеем два миллиона населения, которые всем недовольны, они не хотят ничего делать и только требуют: дайте, дайте, дайте! К двум миллионам "чернобыльцев" добавьте еще два миллиона пенсионеров и инвалидов. Четыре миллиона — это 50 процентов, даже больше, белорусского электората. С 1993–1994 года Беларусь — страна, где преобладающий электорат является государственно-зависимым и ориентирующимся только на чью-то поддержку и помощь. Людям нужно выживать, им нужны продукты питания, какие-то мероприятия по защите здоровья, бесплатные путевки. Сами они этого получить не могут. Им это дает государство, и это государство в сознании людей превратилось в благодетеля»308.
Лукашенко это не только понял, но и использует. Отсюда и все преграды на пути получения западной помощи. Она ему не нужна, он хочет быть единственным благодетелем. Так у нас появился Департамент гуманитарной помощи, который первый возвел барьеры, потом были приняты новые таможенные правила и правила по доставке гуманитарной помощи каждого отдельно взятого министерства. Шаг за шагом Лукашенко разваливал то, что строилось не на межгосударственных отношениях, а на гражданских связях (а это процентов 80 того, что Беларусь получала в гуманитарном плане).
«В результате отношение у Запада к нашей стране сегодня раздвоено. С одной стороны, сочувствие по отношению к людям, сострадание к ним, с другой — недоумение и даже в чем-то страх перед нашей властью. Они сюда даже ездить боятся. Они меня спрашивают: а если мы напишем письмо, нас тут не арестуют? А если мы напишем сейчас протест против заявления президента, что дети не поедут, а он нас потом не пустит в вашу страну? Это говорят не жители Хойникского района, это говорят жители Гамбурга, Лондона, Сиэтла…»309.
Что ж, Лукашенко отчасти удалось сократить влияние европейской цивилизации на процесс воспитания детей, накрепко затворив двери дома, и спровоцировать настороженность западной общественности к Беларуси.
Глава третья. Что за фасадом?
Собственный кошелек
Даже спящий организм приходится подпитывать. Никакая идеология не будет работать без финансовой поддержки. А допустить, чтобы сегодня жилось хуже, чем вчера, никак нельзя: ведь тогда народ перестанет верить в свершившееся чудо.
На все это нужны средства, но средств, отнятых у одних во имя облагодетельствования других, «на помпу», разумеется, не хватало. Беларусь — страна небогатая, Чернобыльская авария сделала ее еще беднее.
Нужно было отыскать источник денег, причем не бюджетных, а таких, которые были бы подконтрольны только президенту.
Так появилось сначала Управление делами президента под руководством памятного нам по предвыборной кампании 1994 года Ивана Титенкова, подтянувшего под крышу своего ведомства все, что, по его мнению, могло приносить хоть какие-то деньги, — от сдаваемой в аренду под офисы недвижимости до народных промыслов и заповедников. А потом Лукашенко начал подписывать «тихие» указы, которыми «предприятиям» Управления делами президента предоставлялись различные льготы, скажем, налоговые или таможенные. «Сэкономленные» на освобождении от таможенных пошлин и налогов средства приносили Управлению делами навар в сотни миллионов долларов. Такой, с позволения сказать, «бизнес» — вполне сродни «узаконенной» контрабанде, в том числе и по доходности.
Аппетиты росли по мере роста «заработков». Предприятия Управления делами становились «эксклюзивными экспортерами» или «эксклюзивными импортерами» продукции, объявленной стратегической.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});