Матра гадала, какая роль суждена Руари в «сопряжении» и куда еще его надо будет нести, когда проход, через который они тащили Руари, начал подниматься вверх, к поверхности земли. Мысль, что его повесят на черном дереве и он будет висеть пока не умрет и не сгниет, заставила ее содрогнуться, а другой мысли в голове не было. Она видела, как люди убивают других людей — ужасы ночного кошмара, которые передал ей разбитый череп Отца, умирая, никогда не уйдут из ее памяти — но она не знала, как убивать самой, и не хотела этому учиться, даже для того, чтобы положить конец страданиям Руари.
Она была достаточно сильна, а он настолько исхудал, что она могла нести его в руках, так что она подхватила его не спрашивая разрешения и не дожидаясь ничьих слов. Киноварь внутри нее придала ей больше сил, когда лучи садящегося сонца коснулись ее лица. Она могла сделать бум, так Звайн называл ее защиту. Она и мальчик могли бежать довольно быстро и очень далеко, и убежать от халфлингов, но только не в том случае, если она будет нести Руари. Им придется оставить полуэльфа здесь, как и дварфа — но тогда есть возможность, что Звайн не пойдет вместе с ней.
Матра не нуждалась ни в ком — и в Звайне в том числе — с тех пор, как умер Отец. Она могла бы убежать и сама — и убежит, решила она, прежде, чем халфлинги опять заведут ее под землю или решат повесить ее на дереве. Тем не менее именно сейчас этого всего вроде не будет, и всякое может случиться прежде, чем они что-нибудь сделают, так что она решила подождать, прежде чем убежать.
Толпа халфлингов стояла под ветвями черного дерева. Они пели песни и, не понимая, как это случилось, Матра подошла к ним с Руари на руках, и начала повторять их, пока шла вслед за Какзимом к длинному плоскому камню, стоявшему на земле как стол или кровать.
— Положи его здесь, — сказал ей Какзим, и она подчинилась, а потом отошла обратно, подчиняясь его кивку.
Какзим крикнул что-то на языке халфлингов, и пение прекратилось. Вдруг стало очень тихо, пока последние кровавые лучи садящего кровавого солнца пробивались через ветви черного дерева. Какзим взял металлический нож Павека и сделал два неглубокох разреза на щеках Руари, а потом и на голенях, прямо над щиколотками. На этом плоском камне был желоб, который был незаметен в слабом свете заката до тех пор, пока не наполнился кровью Руари. Кровь стекала по нему на покрытую мохом землю. Когда первые капли упали на мох, пение возобновилось и где-то неподалеку барабан начал отбивать монотонный ритм.
Вначале барабан бил медленно, пока халфлинги перевязывали веревками грудь полуэльфа ниже подмышек. Потом он забил быстрее, когда один из халфлингов взобрался на дерево со свободным концом веревки, обвязанном вокруг его пояса. Аккуратно поднявшись по главному стволу, халфлинг ловко перебрался на одну из самых толстых веток, пропустил через нее конец веревки и по нему спустился на землю.
— Хватайте и тащите, — приказал Какзим, его голос был почти не слышен из-за хора остальных халфлингов и гудения барабана. — Вы оба! Немедленно!
— Нет! — крикнул в ответ Звайн. — Вы можете убить меня, но не можете заставить сделать это.
Оказавшись на поверхности земли стражники-халфлинги поменяли свои заостренные палки на копья с каменными наконечниками, и его руки быстро покрылись кровью, как только они начали тыкать в него копьями, пока он пытался не сдвинуться с места. Хотя большинство из них метилось в его бока и бедра, пытаясь заставить его идти, но один ударил повыше, в лицо, попав прямо над левым глазом мальчика.
Звайн вскрикнул, кровь быстро потекла и залила его лицо, было невозможно оценить размер раны, но по-видимому это было совсем не то, чего хотел Какзим. Бывший раб Элабона Экриссара страшно закричал на своих сторонников — и один из них, возможно именно тот, который ударил копьем слишком высоко, отбросил копье и упал на колено, прижимая руки к глазам и ушам. Пока он раскачивался из стороны в сторону, безразличный к окружающему миру, из его ноздрей начала капать кровь. И все это время Какзим стоял, сжав кулаки и закрыв глаза, а шрамы на его лице бились в одном ритме с одиноким барабаном.
— Матра, — взмолился Звайн, глядя на нее своим здоровым глазом, пока он обеими руками зажимал другой. Из под его рук капала кровь.
Зато кровь больше не капала из ноздрей халфлинга; она текла сильным ровным потоком. Он упал на бок, дернулся и застыл.
— Да, Матра, — промурлыкал Какзим. Он отвернулся от мертвого халфлинга. — Возьми веревку и тащи.
Матра была зла и испугана, кровью и смертью. Знакомый жар пробежал по всему ее телу, руки начали деревянеть. Полупрозрачные мембраны в уголках ее глаз задрожали, как если бы это был нужный момент, чтобы высвободить свою защиту.
— Сделай хоть что-нибудь! — одновременно крикнули оба, Звайн и Какзим.
Барабан забил быстрее, и быстрее забилось сердце Матры, но мысли в ее голове закружились еще быстрее. У нее было все время мира, чтобы посмотреть на Звайна, потом на Руари и наконец на Какзима. Она ничего не могла сделать ни для полуэльфа, ни для человека, но она не могла уйти отсюда, пока этот халфлинг со шрамами на шеках еще жив. Ее защита обычно не убивала: она должна убить его своими руками.
Ее руки были достаточно сильны, чтобы поднять Руари. Им определенно хватит силы, чтобы сломать шею халфлинга. Матра представила себе, как мясо, сухожилия и кости рвутся под ее руками, и сделал первый шаг к Какзиму.
Ты умрешь, подумала она, ее глаза уставились на него. Я убъю тебя.
На своем втором шагу Матра ударилась в крепкую стену, Невидимую стену воли, которая была сильнее и лучше направлена, чем ее. Не было слов, только образы — образы женщины с белой кожей берущей веревку и тянущей за нее сначала одной рукой, потом другой, потом еще и еще, пока Руари не оказывался висящим высоко на черном дереве. Этим образам было невозможно сопротивляться. Матра отвернулась от Какзима. Она взяла веревку и сильно дернула. Плечи Руари поднялись над куском камня. Его голова со стоном упала на грудь. Его длинные медные волосы горели огнем в последних лучах заходящего солнца.
Они умрут все. Их всех принесут в жертву черному дереву: Священному Черному Дереву, крепости знания халфлингов. Их кровь дотечет до самых глубоких корней, смоет клеймо поражения и позора. Паддок…
Ее руки дрогнули. Веревка выскользнула из них. Она могла видеть знакомое лицо с неровным шрамом от глаза до верхней губы. Его имя было не Паддок; его имя Павек. Павек. И он не одобрил бы то, что она делает…
Кулак Невидимого ветра ударил в мысли Матры, разбросал их как сухие листья, и ее опустошенное сознание наполнилось новыми мыслями, пришедшими ниоткуда:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});