— Лорд Павек, — поправил его Командор Джавед. Он подошел к Керку, не убирая меч в ножны. — Этот сплел нам хорошенький рассказ, говоря могучим голосом. Волос указывает на него. Я думаю, что мы нашли нашего халфлинга, а вы как считаете, милорд? Двайте закончим дело прямо сейчас. — Он поднял свой меч для последнего удар, который должен был снести голову халфлинга с плеч.
Павек удержал руку Джаведа. — Он не Какзим, Командор. Мы дадим ему отвести нас к дереву-Только тебя, Павек-Видишь! — прошипел командор. — Что я говорил?!
— Ваши люди не в состоянии сопротивляться Какзиму, — сказал Керк без следа страха или сомнения. Ты тоже не в состоянии сопротивляться ему. Или, если попробуешь, он подвесит тебя, как и всех остальных, перережет твои вены и напоит твоей кровью Черное Дерево, чтобы успокоить его и упрочить свою власть над ним.
Такая малоприятная смерть была достойна самого Хаману, и вполне подходила нездровым амбициям Какзима. Уже по одной этой причине, хотя были и остальные, Павек склонялся к тому, чтобы поверить искалеченному маленькому человечку — но только на своих условиях.
— Мы вместе проверим наши шансы. Ты приведешь нас туда. А теперь, Керк, что об остальных? Что с моими друзьями, о которых ты говорил?
— Милосердие Хаману! — вмешался Джавед прежде, чем Керк успел ответить. — Если он поведет нас, нам понадобится не меньше двух дней, чтобы добраться туда.
— Но у нас еще есть время, Командор, — прорычал Павек с горячностью, удивившей его самого и Джаведа. — Ну, Керк, повторяю — что с остальными?
— Остальные — не знаю их имен. Они были с тобой на площадке для убийств. Они пошли за нами — как и ты — мы думали, что ты пойдешь с ними, но, как видишь, ошиблись. Какзим поджидал их уже тогда, когда они пересекали горы. Он принес их к Черному Дереву. Я не знаю, на какое время рассчитывал ты, Павек, но для твоих друзей времени не осталось. Я уверен, что Какзим принесет их в жертву сегодня ночью, когда луны совпадут на небе: кровь Урика искупит его неудачи в Урике. Я слышал, как он говорил это неоднократно. Он надеялся, конечно, что это будет твоя кровь, но он все еще нуждается в жертве и лучшее время для этого — сегодняшняя ночь.
— Завтрашняя ночь! — запротестовал Павек. — Тринадцатая ночь. У меня есть слово Короля-Льва…
— Сегодняшняя! — стоял на своем Керк. — Халфлинги забыли больше, чем драконы когда-нибудь знали. Вычисления Хаману основаны на мифах; наши на фактах. Совпадение лун будет сегодня. Для твоих друзей слишком поздно, но завтра, когда Какзим будет пьяный и умиротворенный от крови Урика, будет хорошее время напасть на него и-Сегодня! Сегодня ночью мы возьмем его, даже если придется нести тебя. Вперед!
Глава 15
Еще одна ночь, еще один день во тьме под черным деревом. Лодыжка Орекэла рапухла так, что стала тощиной с фрукт кабры. На ощупь она была горячей — даже не теплой. Матра слышала, как Звайн не один раз сказал так. И очень сильно болела. Вначале дварф не мог пошевелиться, не застонав, а сейчас вообще перестал двигаться. Звайн отбирал долю Орекэла из тех отбросов, которые халфлинги швыряли в яму, и нес ему в руках. Точно так же мальчик собирал воду, сочащуюся по стенам их тюрьмы.
Матре его поведение казалось бессмысленным. Дварфу не надо было ни еды ни воды, ему надо было избавиться от страданий. Она не понимала страданий. Отец и Мика умерли, но они умерли быстро. Они не страдали. Павеку потребовалось какое-то время, чтобы умереть, но совсем на так много, как Орекэлу. Она спросила Звайна, — С дварфом что-нибудь не так, раз он еще не умер?
Звайн обиделся на нее. Он стал называть ее именами, которые она слышала от уличных мальчишек, когда шла из квартала темпларов к себе в подземелье; теперь ей казалось, что это было в другой жизни. Эти имена обидели и ранили Матру, ей стало плохо, но не так, как Орекэлу. Она не умерла; просто свернулась клубочком в том маленьком месте, которое она называла своим.
Темнота опять стала глубже; пришла следующая ночь. Матра думала, что это была четвертая ночь. Когда она сидела около дома Элабона Экриссара, она потеряла счет дней и ночей, потому что они все были совершенно одинаковы, она проживала их и в ее памяти один заменял другой, не оставляял следов. Она не хотела опять потерять следы дней; ей казалось важным точно знать, сколько времени она провела в этом отвратительном месте, даже если единственными событиями здесь были стоны Орекэла и помои, падавшие сверху.
Все еще думая о времени, Матра попыталась сделать какие-нибудь отметки, которые помогли бы ей сохранить в памяти дни и ночи в нужном порядке. Корни, пронизывавшие их тюрьму, казались идеальным местом; надо было только вырезать на них счетные линии, но они были слишком тверды для ее ногтей: она сломала два, стараясь оставить на них линию. Ее ногти были цвета киновари и даже на ощупь напоминали блестящий красный камень. Так что она решила оставлять отметки на полу, поискала отломанный кусочек дерева и уже нашла один, когда услышала, как кто-то скребет землю рядом с ней.
— Звайн? — прошептала она.
— Шшшш! — пришло шипение в ответ. — Я слышу это.
Быть может какое-то животное копает грязь и делает проход, судя по звукам, которые она слышала? Большое животное? Быть может животное вроде того, которое Руари освободил по другую сторону гор? Руки Матры задрожали от страха, но больше ничего не случилось. Ее блестящие метки не налились теплом, руки, ноги и глаза не закостенели, остались самыми обычными. Она сжевала и проглотила всю свою киноварь, но этого оказалось недостаточно. Она не знала, чего именно не хватает, но одной киновари было недостаточно. Если животное Руари ворвется в их тюрьму, у нее не будет никакой защиты.
Комки выкопанной земли так и летали вокруг нее, она забилась в самую дальнюю часть их тюрьмы, поближе к Звайну и Орекэлу. Дварф ничего не соображал, но Звайн трясся от страха и напряжения. Они схватились за руки.
— Ты сможешь сделать бум, сейчас? — спросил он.
— Нет, я сжевала мою киноварь, но чего-то не хватает.
— Проклятье! — тихо выругался мальчик и добавил еще много других слов. Отец бы их не одобрил, и Павек тоже, но это были слова, которые Матра использовала бы сама, если бы их помнила.
Потом был свет, настолько яркий, что у нее заболели глаза и она не могла ничего видеть. Она закрыла глаза, но лучше не стало. Ее веки не выдержали света после четырех дней в темноте. Матра сумела восстановить темноту только прижав руки к закрытым глазам.
Но она отчаянно хотела видеть.
Потом были голоса халфлингов, слова халфлингов, руки халфлингов вокруг нее, отрывающие ее от стены и толкающие к мучительному свету. Она сделала шаг, покачнулась, и ей понадобились руки, чтобы поймать себя, пока она падала. Ее глаза открылись — уже без ее желания — и на этот раз свет был не такой болезненный.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});