крови.
Раньше на главной площади Крысиного Холма, отмечая конец жатвы, жители деревушки отплясывали народный прованский танец – фарандолу: крестьяне выстраивались цепочкой под звуки скрипки. Сегодня Стерлинг вел нашу фарандолу, держа меня за правую руку, свою левую я протянула Зашари. Так мы и шли втроем, пошатываясь в темноте.
Рейндаст перестал кричать, когда мы прошли, по моим оценкам, не менее ста метров. Тишина обступила нас со всех сторон, такая же плотная, как мрак. Мы находились глубоко в недрах крутой скалы, песни сирен не доходили до нас.
– Они пели не для нас, вернее, не только для нас, – произнесла я, восстанавливая дыхание. – Думаю, таким образом они защищались от того, кто напал на них.
– Я тоже об этом подумал, – согласился Зашари.
Голос юноши звучал совсем рядом, но видеть его я не могла в темноте.
– Вы видели? Море окрасилось в цвет крови.
– Сирены покинули нас, должно быть, им угрожала смертельная опасность, – предположил Стерлинг. – Может, непрошеный гость пытался проникнуть в грот через подводные пути? В тот самый момент, когда мы уходили, ему удалось прорваться, при этом он убил несколько сирен.
Мы помолчали несколько секунд, прежде чем каждый начал выдвигать собственную гипотезу.
– Каким должно быть существо, чтобы обратить в бегство стаю сирен? – поинтересовался Зашари. – Акула? Особенно свирепая?
– Зубы сирен не уступают акульим, – возразил Стерлинг. – Они – главные хищники морей, осмеливаются нападать даже на китов.
– Пока не встретили хищника более грозного… чужака в океане, – испуганно прошептала я.
Липкий страх обуял меня, пропитав каждую клеточку тела. Еще месяц назад, когда сирены пробили брюхо «Ураноса», меня не покидала уверенность, что Тристан не скоро обнаружит мой след, но прошло достаточно времени с тех пор, как я потеряла талисман Зефирины, защищавший меня…
– Откуда может прийти этот монстр, если не из океана? – усомнился Зашари.
– Из мрачной алхимической лаборатории, как Франсуаза. Вспомните: в ту минуту, когда сирены покидали грот, девушка разволновалась, как никогда, изо всех сил вырываясь из пут водорослей, будто заметила угрозу, скрытую от наших глаз.
– Ты хочешь сказать, угрозу, исходящую от другого призрака? – уточнил Стерлинг. – Почему ты так думаешь?
В узкой галерее грота я поведала моим компаньонам о том, как мои враги воскресили Тристана де Ля Ронсьера, как пустили его по моему следу, чтобы отомстить.
Зашари, прошлой осенью из «первого ряда» наблюдавший за разгромом заговора, присвистнул:
– Вот это да! Чемпион заговора де Ля Ронсьер воскрес из мертвых!
– Талисман Зефирины скрывал меня не только от Франсуазы, но и от Тристана. Прошел месяц, как я потеряла медальон. За прошедшие четыре недели привидение могло выйти на мой след.
– Нет гарантий того, что это он. Но даже если так, с клинком из смертоносного серебра нам нечего бояться.
– Лучше, если ты, д’Артаньян, воспользуешься им на открытом пространстве, а не в этой дыре, где ничего не видно, – возразил Стерлинг. – Продолжаем наш путь.
Наш путь… я не представляла, как он выглядит, полностью полагаясь на зрение вампира. Мы с Зашари пристроились за лордом, стараясь не спотыкаться, ощупывали пространство, чтобы не удариться головой и не содрать кожу с колен. Наше продвижение было медленным, трудным. Стерлинг терпеливо указывал на препятствия в неровных проходах, пучком нервов пронизывающие Клык Смерти. Одна вещь была бесспорной: галереи не были рукотворными, это были явления естественного происхождения еще с незапамятных времен… На каждой развилке наш гид уходил то вправо, то влево, в зависимости от того, какой маршрут ему казался проходимым, отдавая предпочтение восходящим коридорам, в надежде вывести нас на поверхность. На самом деле даже с развитым ночным зрением Стерлинг ощущал растерянность так же, как и мы.
– Настоящий лабиринт, – наконец признался вампир. – Нет ни конца и ни края, а я начинаю слабеть: снаружи светает.
Мне никак не привыкнуть к его способности чувствовать наступление дня и ночи, особенно в этой клоаке, куда лучи солнца никогда не заглядывали.
– Сейчас не время останавливаться, – забеспокоился Заш, – поспишь позже.
Стерлинг старался держаться, но шаги его постепенно замедлялись, мы почти топтались на месте.
– Отпей из моего горла, чтобы взбодриться, – предложила я.
– Не… не хочу обескровить тебя… – проскрипел лорд слабым голосом.
– У меня еще есть силы, а у тебя их почти не осталось.
Расстегнув ворот широкой рубахи, я приблизилась в темноте к вампиру, мягко притянула его голову к себе, но не для поцелуя, как тогда в каюте Рейндаста на борту «Ураноса». Я хотела, чтобы он припал к моей пульсирующей ключице. Закрыла глаза, ожидая болезненный укус…
…но вместо него почувствовала холодную щеку на своей груди, жесткий гребень коснулся моего лица. Стерлинг, не проронив ни слова, замер.
– Уснул, – взволнованно прошептала я.
Зашари потряс лорда, чтобы разбудить, но тщетно. Я остановила дальнейшие попытки луизианца:
– Дай ему поспать. Он еще слаб.
– Но без него мы слепы!
– Веская причина, чтобы дать ему набраться сил. Его глаза – наши глаза. Мы снова двинемся в путь, когда они откроются.
Странен наш побег: мы ушли, будто улетели, и вот, снова обездвижены. Новая темница теснее, чем одинокие камни, – слепота воздвигла непроницаемый барьер. Я даже не имела возможности проверить по карманным часам, сколько часов нас отделяло до следующей ночи: слышала «тик-так», но не различала стрелок.
В этой тюрьме тьмы нам с Зашари ничего не оставалось, как, сидя на неровном полу, ждать. Мы прислонились друг к другу спинами, чтобы в случае атаки встретить врага лицом к лицу. Мой товарищ по дозору сжимал в кулаке свою шпагу, а я острый камень, подобранный наугад с земли. Голова вампира лежала на моих коленях.
– Ты действительно любишь его? – спросил вдруг луизианец, интонацией выражая сомнение. – Признаюсь, мне непонятно. Не должны ли фрондеры быть заклятыми врагами кровопийц?
– Я понимаю не больше твоего. Никогда не предполагала, что Стерлинг Рейндаст появится в моей жизни. Он перевернул все мои представления.
– Вы должны остановиться. Ваша история невозможна, тебе известно не хуже меня. Безумие надеяться на другое.
Слова моего союзника задели за живое:
– Любовь, плодом которой ты являешься, тоже была невозможной.
Заш помолчал, потом тихо выдохнул:
– Ты права, Жанна Фруаделак.
– Знаешь, одна подруга как-то сказала мне: любовь – это немного надежды и много безумия.
– Подруга умеет выражать свою мысль, но знала ли она, о чем говорила?
– Она говорила о тебе, Зашари де Гран-Домен.
Спиной я почувствовала, как взволнованное дыхание юноши расширило его грудную клетку.
– Говорила… обо мне?
– Да, о тебе, и ни о ком другом. На устах девушки только твое имя, но я никогда не слышала ее имени на