Читать интересную книгу Две могилы - Линкольн Чайлд

— Я знаю.

Она положила локон на ладонь, мельком взглянула на него и осторожно провела по всей длине кончиком пальца. Ее мысли, казалось, унеслись далеко-далеко из этого наполненного светом и тишиной аквариума. Несколько долгих минут Констанс не произносила ни слова. Доктор тоже молчал.

Наконец она взяла себя в руки, положила локон обратно в конверт и вернула Фелдеру:

— Простите меня!

— Не стоит беспокоиться.

— Надеюсь, вы не… не совершили ничего противозаконного, чтобы добыть этот конверт?

— Это был весьма интересный и поучительный опыт.

Констанс посмотрела на другой конверт. На нем был указан обратный адрес лаборатории в Колорадо-Спрингсе.

— А это что?

— Анализ ДНК волос.

— Понятно. — Констанс, только-только начавшая вести себя свободно и естественно, снова замкнулась. — И что там сказано?

— Посмотрите на конверт, — ответил доктор, — и вы увидите, что я не вскрывал его.

Она перевернула конверт:

— Я не понимаю…

Фелдер глубоко вздохнул. Он почувствовал, как задрожали его колени.

— Мне необязательно знать результаты анализа. Я и так вам верю, Констанс. Каждому вашему слову.

Она перевела взгляд с конверта на доктора и обратно.

— Я знаю, как давно вы родились… и как вы молоды. Мне не нужны для этого никакие анализы ДНК. Я знаю, что все ваши воспоминания о конце девятнадцатого века — абсолютная правда. Я не могу это понять, но я верю вам.

Констанс промолчала.

— И еще я знаю, что вы не убивали своего ребенка. Не сомневаюсь, что у вас есть причины скрывать правду. Но как только вы сочтете возможным поделиться ими со мной, мы сможем идти дальше.

Что-то мелькнуло в глазах женщины.

— Идти дальше?

— Добиваться вашего освобождения. И снятия обвинения в убийстве. — Фелдер придвинулся чуть ближе. — Констанс, вас направили сюда по моей рекомендации. А теперь я понимаю, что ошибся. Вы вполне здоровы психически. И вы не убивали ребенка. Это была инсценировка. Если вы скажете, где он сейчас находится, я смогу потребовать официальной проверки. И тогда мы сможем доказать вашу невиновность.

— Я… — нерешительно начала Констанс, но тут же умолкла, явно растерявшись.

Фелдер много раз представлял себе эту сцену, даже видел во сне. Но теперь, когда все происходило наяву, он оказался не готов к объяснению точно так же, как и Констанс.

— Я очень рисковал, чтобы получить этот конверт. — Он прикоснулся к шраму на виске. — Но дело не в этом. — Фелдер остановился, пытаясь найти правильные слова. — Мне самому нужно было убедиться. Это не ваша вина, но теперь, когда трудности уже позади, я хочу, чтобы вы знали: я готов повторить все сначала. Готов пройти через огонь ради вас, Констанс. Нет-нет, позвольте мне договорить. Я бы снова сделал это… из-за моего отношения к вам. Не только потому, что обидел вас, отправив сюда. Но еще и из-за моего чувства к вам. Я хочу покончить с несправедливостью и вызволить вас, потому что это моя единственная надежда. Надежда на то, что вы, став свободной и ни от кого не зависимой, со временем сможете увидеть во мне не только врача, но и… — Он смутился еще больше. — Естественно, в этом случае профессиональная этика не позволит мне оставаться вашим врачом… если, конечно…

Он наконец замолчал, не в силах выразить словами свои чувства, нерешительно взял Констанс за руку и с замиранием сердца попытался поймать ее взгляд. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы все понять. Фелдер отпустил ее руку и отвел глаза, чувствуя себя совершенно разбитым.

— Доктор, — мягко произнесла Констанс. — Джон. Я тронута… честное слово, глубоко тронута. Ваша вера значит для меня больше, чем можно выразить словами. Но дело в том, что я никогда не смогу ответить на те чувства, которые вы ко мне испытываете. Потому что мое сердце принадлежит другому.

Фелдер сидел, не поднимая глаз. Слова Констанс звучали все тише, а последняя фраза и вовсе была едва слышна.

Мыслями он вернулся к той встрече в библиотеке «Маунт-Мёрси», когда она впервые рассказала о локоне своих волос. Констанс тогда дала понять, что обнаружение этого локона означало бы нечто большее, чем просто подтверждение правдивости ее слов, и он воспринял это как испытание, возможность доказать глубину своих чувств, стереть память о прежних неверных шагах и ошибочных выводах. Но теперь Фелдер понял, что все это он сам вообразил себе, а она не имела в виду ничего подобного. Он просто вложил свой смысл, свои надежды в ее слова — предлагающие всего лишь убедиться в том, что она сказала правду о своем возрасте. И лишь потому, что он сам настаивал.

Фелдер почувствовал, как Констанс коснулась его ладони, и поднял глаза. Она улыбнулась ему. Но это была ее обычная, спокойная и благожелательная, немного отстраненная улыбка.

— Я не могу ответить на ваши чувства, доктор, — сказала она, слегка сжав его руку. — Но кое-что я все же могу для вас сделать. Поведать вам свою историю. Я еще никогда и никому ее не рассказывала, во всяком случае, не рассказывала от начала до конца.

Фелдер растерянно заморгал, не сразу вникнув в смысл ее слов.

— И боюсь, — продолжила она, — что все это должно остаться между нами. Вам интересно?

— Интересно? — переспросил Фелдер. — Бог мой, да конечно же!

— Хорошо. Тогда можете расценивать это как мой подарок вам. — Констанс на мгновение замолчала. — В конце концов, сегодня ведь канун Рождества.

86

Они тихо сидели, скрытые причудливыми тенями. Констанс через плечо Фелдера смотрела на неф часовни. Два конверта, старый и новый, лежали на скамье между ними.

— Я родилась в доме шестнадцать по Уотер-стрит в Нью-Йорке, — начала Констанс, — в семидесятых годах девятнадцатого столетия. Скорее всего, это случилось летом тысяча восемьсот семьдесят третьего года. Когда мне исполнилось пять лет, мои родители умерли от туберкулеза. В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году мою старшую сестру Мэри отправили в сиротский приют в Файв-Пойнтс[133], где она в конце концов и погибла. В тысяча восемьсот восьмидесятом году умер мой брат Джозеф. Но все это вы уже знаете. Чего вы не можете знать — это то, что Мэри стала жертвой врача, практиковавшего в приюте, талантливого хирурга по имени Енох Ленг. Доктор Ленг был одержим идеей увеличить продолжительность своей жизни далеко за пределы, отпущенные обычному человеку. Прежде чем вы начнете осуждать его, хочу объяснить, что он старался продлить жизнь вовсе не из эгоистических соображений. Он проводил исследования, для завершения которых требовалось больше времени, чем он мог бы прожить.

— Что это за исследования? — спросил Фелдер.

— Эти подробности сейчас не имеют значения, — помолчав, произнесла Констанс. — Мы подошли к первому из ряда невероятных событий в моей истории. Идеи доктора Ленга были неординарны, как и его понимание врачебной этики. После ряда опытов он поверил в возможность создания препарата — эликсира, существенно продлевающего жизнь. Одним из его компонентов была живая человеческая плоть, взятая из молодого, здорового организма.

— О господи! — пробормотал Фелдер.

— Работая в сиротском приюте в районе Файв-Пойнтс, приобретшем впоследствии печальную славу нью-йоркских трущоб, доктор Ленг не имел недостатка в сырье. Моя сестра оказалась одной из его жертв — ее труп вместе с десятками других обнаружили три года назад в братской могиле в Нижнем Манхэттене.

Фелдер припомнил статью об этой находке, случайно попавшуюся ему на глаза в Публичной библиотеке. Ее написал для «Нью-Йорк таймс» тот самый репортер Смитбек, которого позже убили. Стало быть, эта Мэри Грин была сестрой Констанс.

— Боюсь, что от руки доктора Ленга погибло очень много людей. Так или иначе, но в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году он получил необходимый ему эликсир.

— Он нашел способ продлить жизнь?

— Доктор Ленг в основном работал с пучком нервных корешков, известным как cauda equina[134], — думаю, вам, как врачу, не нужно объяснять подробней. И в конце концов, усовершенствовав технологию очистки препарата, он добился успеха — создал эликсир, резко замедляющий старение человеческого организма. К этому времени я уже находилась под его опекой и жила в его доме.

— Вы? — вскинулся Фелдер.

— После того как пропала моя сестра, я стала, как теперь говорят, беспризорником. У меня не было семьи, я жила на улице, не брезгуя никакими средствами, чтобы раздобыть себе пропитание. Попрошайничала, подметала тротуары и была счастлива, если зарабатывала хотя бы цент. Не раз и не два я могла замерзнуть или умереть от голода. Частенько я ночевала возле приюта, где работал доктор Ленг. Однажды он подошел ко мне и спросил, как меня зовут. Вероятно, когда я назвала свое имя, он почувствовал вину за мое бедственное положение… или сжалился надо мной по какой-то другой, неизвестной мне причине. В любом случае, он взял меня к себе, в особняк на Риверсайд-драйв, и использовал меня как подопытную свинку, проверяя действие эликсира и возможные побочные эффекты. Со временем он привязался ко мне. Я так и не поняла почему. Он хорошо кормил меня, покупал добротную одежду, научил читать и писать… А потом предложил воспользоваться эликсиром вместе с ним.