Читать интересную книгу Две могилы - Линкольн Чайлд

Пендергаст смотрел на него, только сейчас сообразив, что произошло. К его удивлению, несмотря на ужасные ожоги, ранение и разочарование, его сын продолжал держаться с удивительной уверенностью и немного высокомерным спокойствием.

— Ты ничего не скажешь мне на прощание, отец?

— Ты никуда не уйдешь, — медленно проговорил Пендергаст, поднимая пистолет на Альбана. — Ты убийца. Самый страшный из убийц.

Юноша кивнул:

— Это правда. Я убил больше людей, чем ты в состоянии представить.

Пендергаст прицелился:

— И теперь ты должен умереть.

— В самом деле? — хохотнул Альбан. — Посмотрим. Я знаю, ты разобрался, в чем состоит мой особый дар. Я прав?

— «Копенгагенское окно», — ответил Пендергаст.

— Точно. Эта способность основана на Копенгагенской интерпретации квантовой механики[132]. Ты, конечно же, слышал о ней.

Пендергаст едва заметно кивнул:

— Интерпретация рассматривает будущее как расширяющийся набор вероятностей, линий времени, определяющих степень возможности совершения того или иного события, но этот набор мгновенно превращается в одну реальность, как только будут произведены какие-либо наблюдения или измерения. Эту теорию изучают в университетах. Очевидно, — добавил Пендергаст, — твой разум каким-то образом приобрел способность использовать это свойство — проникать в близкое будущее и видеть эти расходящиеся вероятности.

Альбан улыбнулся:

— Блестяще! Видишь ли, у большинства людей возникает лишь мимолетное предчувствие ближайшего будущего — на несколько секунд вперед, не больше. Ты видишь, что автомобиль тормозит перед сигналом «стоп», и интуитивно ощущаешь вероятность того, что он остановится… или поедет дальше. Или ты чувствуешь, что скажет собеседник, еще до того, как он начал говорить. Наши ученые оценили пользу этой способности еще полвека назад и поставили перед собой цель усилить ее с помощью генетических манипуляций. И я — конечный результат их труда. — В голосе Альбана отчетливо прозвучала гордость. — Моя способность видеть расходящиеся линии времени развита намного сильнее, чем у других людей. Я могу заглянуть в будущее на пятнадцать секунд и увидеть — как будто через окно — десятки различных возможностей. И выбрать из них наиболее вероятную. Казалось бы, это не так уж и много, но как все меняется! В каком-то смысле мой мозг способен настраиваться на волновую функцию. Самостоятельно. Но это не предсказывание будущего. Согласно Копенгагенской интерпретации, какого-то строго определенного, неизменимого будущего не существует. И как ты с похвальной проницательностью понял, мой дар может спасовать перед внезапными, нелогичными и непредсказуемыми действиями. — Улыбка на его обезображенном ожогами лице сделалась шире. — Но, даже не используя свои способности, я наверняка знаю одно: ты не сможешь убить меня, отец. Я сейчас уйду. В лес. Чтобы остановить меня, тебе нужно будет выстрелить мне в спину, но ты не выстрелишь. Итак, до свидания.

— Не говори глупости, Альбан. Я убью тебя.

Юноша поднял руки:

— Я жду.

Наступила тишина. Затем Альбан добавил почти беспечно:

— «Der Bund» больше не существует, я свободен. Мне всего пятнадцать лет — у меня впереди долгая и увлекательная жизнь. Как говорится, весь мир у меня в руках. И я обещаю, что со мной он станет намного более интересным.

С этими словами он ловко спрыгнул с валуна на прибрежную отмель.

Чувствуя, как кровь размеренно капает с пальцев левой руки, Пендергаст не спускал сына с прицела, пока Альбан выбирался на берег и шагал по песку к лесу. Пистолет все еще был направлен в спину юноши, когда Альбан без видимой спешки подошел к поросшему травой береговому уступу, запрыгнул на него, пересек поляну и наконец исчез за плотной темной стеной деревьев. Только после этого Пендергаст очень медленно опустил дрожащую руку судорожно сжимающую рукоять пистолета.

85

Больница «Маунт-Мёрси» принарядилась к Рождеству. В холле, рядом с постом охраны, установили небольшую свежесрубленную пихту и прикрепили к ней на резинках пластиковые игрушки. Откуда-то издалека слабо доносились звуки рождественских гимнов. В остальном большое и просторное здание казалось непривычно тихим. Пациенты — убийцы, отравители, насильники, поджигатели, расчленители и другие социально опасные преступники — впали в мечтательное состояние от полученных подарков и в еще большей степени от тех, что дарили сами.

Доктор Фелдер шел по одному из внутренних коридоров в сопровождении доктора Острома. За прошедшие несколько недель сломанные ребра почти перестали болеть, полученные синяки и ушибы зажили. От приключений в доме Винтуров у него остался лишь один наружный, видимый шрам — неровный алый рубец на виске.

— Какой странный случай, — покачал головой Остром. — Мне кажется, мы так и не докопались до сути проблемы.

Они остановились возле двойной двери, как и большинство помещений в «Маунт-Мёрси», не пронумерованной. Возле нее дежурил охранник.

— Сюда? — спросил Фелдер.

— Да. Если понадобится помощь — зовите охрану.

Фелдер протянул ему руку:

— Спасибо, доктор.

— Не за что.

Остром развернулся и двинулся обратно по коридору.

Фелдер кивнул охраннику, вздохнул, затем открыл дверь и вошел.

Здесь располагалась больничная часовня. Она сохранилась еще с тех времен, когда «Маунт-Мёрси» была санаторием для состоятельных клиентов. Фелдер, никогда раньше сюда не заглядывавший, замер от удивления. Здесь ничего не менялось с конца девятнадцатого столетия, когда многочисленные пожертвования богатых пациентов предоставили проектировщикам часовни такие средства, каким позавидовало бы семейство Медичи. Это был маленький шедевр, драгоценность редкой и совершенной красоты: неф всего лишь с шестью колоннами и одним центральным проходом, умело воссозданный строителями веерный готический свод, изящные, красочные витражи по обеим стенам и полукруглой галерее. Внутреннее пространство часовни купалось в лучах вечернего солнца. На скамьях, стенах и колоннах играли солнечные блики, слепя глаза и не позволяя внимательно разглядеть архитектурные детали. Фелдер нерешительно шагнул вперед, остановился, опять шагнул. Он словно бы оказался внутри калейдоскопа.

Фелдер двинулся вдоль рядов скамеек, оглядываясь по сторонам. В часовне было тихо и безлюдно. Но, пройдя через неф, доктор увидел слева небольшой алтарь. Возле него, на единственной скамеечке, неподвижно сидела Констанс Грин. Тени причудливыми пятнами падали на фигуру женщины, так что Фелдер не сразу разглядел ее. Он подошел ближе. Констанс чуть наклонилась к книге, которую держала в руках, губы ее слегка приоткрылись, густые ресницы опустились на глаза, создавая обманчивое впечатление, будто женщина задремала. Но она не спала, а внимательно читала книгу. Фелдер не мог бы сказать с уверенностью, Библия ли это. Он остановился, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце.

Констанс обернулась и увидела его.

— Добрый день, доктор Фелдер.

Он кивнул:

— Можно мне присесть рядом с вами?

Она сдержанно улыбнулась и подвинулась, освобождая место для него. Затем закрыла книгу, и доктор увидел, что это не Библия, а «Сатирикон» Петрония.

— Прошло много времени с вашего последнего визита, — заметила Констанс, когда он присел. — Как поживаете?

— Спасибо, неплохо. А вы?

— И я тоже. Надеюсь, вы проведете праздники…

— Констанс, — перебил ее Фелдер. — Вы не возражаете, если мы обойдемся без обмена любезностями?

Она удивленно посмотрела на него.

Доктор достал из нагрудного кармана два конверта — старый, пожелтевший, и абсолютно новый — и положил их на скамью рядом с женщиной.

Она подняла старый конверт обеими руками. Фелдер заметил, как изумленно расширились ее зрачки. Констанс молча открыла конверт и заглянула внутрь.

— Локон моих волос, — произнесла она изменившимся голосом, совсем не похожим на тот, каким чуть раньше поздоровалась с доктором.

Фелдер чуть наклонил голову.

Констанс с волнением обернулась к нему:

— Ради всего святого, где вы его нашли?

— В Коннектикуте.

Констанс нахмурилась:

— В Коннектикуте? Но…

Фелдер поднял руку, предупреждая ее вопрос:

— Чем меньше вы будете знать об этом, Констанс, тем лучше. Для нас обоих.

Констанс перевела взгляд к шраму на его виске:

— Когда я предположила, что этот локон мог сохраниться, я вовсе не хотела, чтобы ради него вы рисковали жизнью, доктор.

— Я знаю.

Она положила локон на ладонь, мельком взглянула на него и осторожно провела по всей длине кончиком пальца. Ее мысли, казалось, унеслись далеко-далеко из этого наполненного светом и тишиной аквариума. Несколько долгих минут Констанс не произносила ни слова. Доктор тоже молчал.