На первом канале шел черно-белый фильм про ковбоев. Бравые небритые мачо, увешанные пистолетами с ног до головы, обсуждали, как наказать плохого шерифа, который издевается над всеми жителями городка. Могли бы придумать сюжет и пооригинальней. На втором — равно как и на третьем — канале шел какой-то утренний местный выпуск новостей. А на последнем же канале — единственном, чья трансляция была общей с мельбурнской, — шло очередное бессмысленное ток-шоу.
После я выключила телевизор, но заметила, что черно-белые ковбои помогли мне ненадолго отвлечься, и тело больше не била дрожь.
А если бы конь все-таки попал мне по лицу? Бедный дядя Рей, ему бы тогда сильно досталось от отца и Ллевелин. Они бы в ту же секунду приказали мне собирать вещи и отправляться обратно домой.
Глубоко вздохнув, я подумала о том, что мне надо срочно себя чем-нибудь занять, чтобы не думать о произошедшем, но все равно вновь и вновь перед моими глазами возникал великолепный грациозный силуэт лошади. Если бы Шварц был человеком, то я бы подумала, что влюбилась. Но Шварц был простым конем, а я все равно не могла перестать думать о нем. Конечно, даже в случае если Дейзи научит меня ездить верхом, эту лошадь мне не оседлать уже никогда. Настолько непредсказуемый характер, своевольный нрав — со Шварцем нужно быть осторожным, даже если ты такой опытный наездник как дядя Рей, хотя именно он, похоже, и не особенно любит этого жеребца.
Я поднялась по лестнице и уже на автомате, не глядя по сторонам, направилась в дальний конец коридора. Казалось, в комнате все должно было измениться за утро, потому что было такое ощущение, будто бы прошла целая вечность с того момента, как я встретила Дейзи у ограды. Но все было по-прежнему: разбросанные по полу вещи, некоторые висели, наполовину вывалившись из чемодана, скомканный на кровати плед. Сейчас у меня не было ни сил, ни желания что-либо убирать. Я настолько устала, что не могла даже сесть на кровать — просто стояла и думала о том, что хорошо было бы сходить и отдать пленку на проявку.
Немного подумав, я вытащила пленку из фотоаппарата и, прихватив с собой кошелек, пулей вылетела из комнаты.
Глава третья. Кафе на улице Магнолий
Я оставила дяде записку о том, куда я собираюсь, и прикрепила ее на холодильник. До главной улицы Магнолий идти было не близко, а я не хотела, чтобы дядя напрасно волновался. Особенно я не могла его подвести после сегодняшнего случая в конюшне.
С окраины Мак-Марри до центра городка хорошо было добираться на автобусе — три мили и семьдесят пять центов за билет — но мне почему-то хотелось прогуляться. С собой я привезла гору новой пленки, так что я надеялась, что в дороге мне не будет скучно, и, засунув отснятую пленку в карман, я повесила себе на шею готовый к новой охоте фотоаппарат.
Идя вдоль редкого ряда домов, я фотографировала буквально все подряд, исключая пялившихся в мою сторону случайных прохожих. Но иногда в кадр попадали и они, если не видели меня, конечно же. Я не заметила, как отщелкала и вторую пленку, и тут же одернула себя, что моя кредитка не покроет потом все расходы на проявку, а отец дал ее мне, рассчитывая только на мой разум и ответственность. Когда он увидит потом счет, я боюсь, его хватит удар.
И отец, и особенно Ллевелин не слишком-то поощряли мое странное увлечение. Последняя же и вовсе находила его бесполезным и глупым. Но Ллевелин сама по себе была недалекой — бывшая манекенщица — что с нее взять. Она даже когда-то пыталась мне запретить фотографировать, заявив, что вспышка портит вещи в ее доме (можно было начать хотя бы с того, что это вообще был не ее дом), но отец вовремя ее остановил. В тот вечер он рассказал мне, что моя мама тоже обожала фотографировать, мало того — Мелисса занималась этим профессионально. Так они и нашли друг друга: писатель и фотограф. Я просто-таки обожала подобные истории и каждый раз узнавала что-то новое о маме или об отце, или о них обоих в те времена, когда я была совсем маленькой, а может, меня и вовсе не было.
Но все же фотография стала моей страстью. Несмотря на ворчание Ллевелин и хмурые взгляды отца, за которыми он обычно прятал улыбку, я уже не могла провести ни дня, не сделав хотя бы одного кадра. Стеф же нравилось мое увлечение особенно: с его помощью у нее появился огромный архив снимков себя любимой. Сейчас одно воспоминание об этом было мне противно.
Впервые за день я почувствовала дуновение холодного ветра, забравшегося мне под футболку. Будучи в Мак-Марри вообще очень быстро забываешь, какое сейчас время года. Сейчас, например, в самый разгар осени никто даже не заботился о том, чтобы надеть куртку или хотя бы толстовку с длинными рукавами. Хотя природа все же берет свое, и, если приглядеться, то можно заметить, что листья на деревьях уже едва держатся.
Я вспомнила про исчезнувший перед моими глазами холм и посмотрела в ту сторону, где он должен был, предположительно, находиться. Но снова ничего. Ни намеков на знакомый мне толстый многовековой дуб, ни на саму возвышенность. Но куда же они могли деться? Оставалось только рассмотреть вариант, что у меня помешался рассудок. Да, скорее всего, так оно и есть, — довольно решила я, думая, что, найдя хоть какое-то объяснение проблеме, избавлюсь от самой проблемы. Но не тут-то было. Таинственный холм просто-таки не давал мне покоя. Забывался даже взбешенный Шварц и загадка его появления в дядиной конюшне.
Снова и снова я напоминала себе, что приехала в Мак-Марри не для того, чтобы искать неприятностей на свою пятую точку, а чтобы наконец отдохнуть от душной жизни в мегаполисе. Мне хотелось просто делать снимки, устраивать пикники на лугах и доучиться в школе оставшиеся два года. Но неприятности и тайны точно сговорились против меня.
Довольно-таки быстрым и резвым шагом почти за час я дошла до улицы Магнолий — рая для местных шопоголиков и узенькой улочки с маленькими смешными лавчонками для девочки из большого города вроде меня. Здесь находились единственные во всем городе магазины с одеждой, домашней утварью и прочими мелочами, но жемчужиной улицы был не магазин и даже не маленький стоящий в тени фонтанчик с маленькой мраморной птичкой во главе. Самым большим сокровищем улицы Магнолий было кафе, которое так и называлось: "Кафе на улице Магнолий". И когда тебе говорили, что встречаемся в кафе на Магнолий, то не нужно было уточнять, в каком именно кафе — все и так знали, о чем идет речь.
Для меня, привыкшей к большим торговым центрам и длинным рядами с блестящими бутиками, улица Магнолий была крайне однообразна и неудобна: например, чтобы попасть из кондитерской в магазин джинсовой одежды одной из малоизвестных марок, нужно пересечь улицу по диагонали — из одного угла в другой, что, учитывая вытянутость и узость улицы, было весьма и весьма неудобно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});