Читать интересную книгу Город любви - Вероника Давыдова

Вернувшись в родные Помпеи, молодой патриций во что бы то ни стало захотел доказать миру, что боги наделили его поэтическим даром. Буколики, оды, подражания Вергилию и Овидию и даже попытка создать вторую «Энеиду»… Он писал много и усердно, и вряд ли нашелся бы хоть один завсегдатай помпейских пиров, кто не слышал бы творений Публия Юлия Сабина. Но хватило лишь насмешливо приподнятой брови посетившего Помпеи Петрония, чтобы Юлий понял, о чем молчали его приятели. Писать он перестал.

И вновь длинная череда однообразных дней затянула патриция в свою вязкую трясину. Бежали недели, месяцы; Юлий ходил в театр, бывал на боях гладиаторов, посещал роскошные пиры – но ничто не занимало его пресыщенный ум, ничто не волновало его холодное сердце…

Однажды пасмурным зимним днем Юлия, дремавшего в своем кубикуле, разбудил вежливый, но настойчивый голос номенклатора:

– Проснись, господин, тебя ждет эдил Кален. Проснись, господин!

– Клянусь прелестной Иридой30, неподходящую погоду отец выбрал для визита… Сейчас самое время спать, чтобы не видеть нахмуренных бровей Юпитера, а ночью пробудиться и лицезреть прекрасный лик Дианы. Колон, отстань! – И лентяй повернулся на другой бок.

Номенклатор, молодой грек с правильными чертами лица и крепкой фигурой атлета, осторожно тронул хозяина за плечо.

– Господин, эдил прислал посыльного с приглашением на вечерний пир в тесном кругу.

Мысли Юлия оживились, и он, повернув голову, заинтересованно уставился на Колона.

– Все разузнал, да? А из кого будет состоять этот тесный круг?

Номенклатор широко улыбнулся и пожал плечами. Молодость и врожденное озорство не позволяли красавцу-греку с должным почтением относиться к своему хозяину. Между ними давно, еще с детства, установились теплые, почти дружеские отношения, но Колон никогда не забывал своего места, сочетая в отношении к Юлию преданность и искренность, что редко встречалось у невольников. Не будь этот грек потомственным рабом, Юлий был бы счастлив иметь такого друга, но поскольку судьба распорядилась так, а не иначе, патриций выразил свое доброе отношение к Колону в том, что обучил его чтению, арифметике, письму и полностью доверил ведение дел.

Глядя на добродушную улыбку, озарившую точеное лицо раба, Юлий понял, что тот ничего толком не знает. Лениво потянувшись, патриций нехотя поднялся с жесткого, но удобного ложа, накинул тогу и вышел в атрий.

Посыльный, мальчик лет двенадцати, крутился у стены, рассматривая роспись. Увидев Юлия, он быстро отошел к двери и, запинаясь, пробормотал:

– Эдил Луций Юлий Кален просит Публия Юлия Сабина пожаловать к нему на вечернюю трапезу.

– Отец один, или у него гости?

– Сегодня утром прибыл сенатор Клавдий, господин.

– Из Рима?

– Да, господин.

Юлий коснулся рукой подбородка.

– Так-так… – проговорил он. – Либо моему родителю снова взбрело в голову отправить меня обучаться юриспруденции, либо он хочет внести в мою жизнь разнообразие посредством приобщения к политике. В любом случае подтверждается пословица: «Все дороги ведут в Рим». Что ж, сенатор Клавдий станет свидетелем забавного зрелища – противостояния между отцовским претенциозным aut Caesar, aut nihil31 и моим неизменным cuique suum32. Ступай, мальчик, – обратился он к посыльному. – Скажи своему хозяину, что через три четверти часа я буду у него.

Спустя ровно сорок пять минут Юлий, одетый в светлую тогу дорогого плотного сукна и длинный двойной плащ, вышел из носилок перед домом эдила Помпей – самым роскошным зданием на улице Фортуны. Патриция встретил пожилой темнокожий номенклатор и через огромный атрий проводил в триклиний для пиров.

Юлий часто бывал здесь, в новом доме отца, и его уже не могли поразить ни резные, тонкой работы столы, ни ворсистые персидские ковры на широких ложах, ни восхитительная роспись на стенах, ни посуда, инкрустированная драгоценными камнями, ни изысканные яства на золотых подносах. И все же он замер, лишь переступив порог триклиния, замер, пораженный… Он не слышал приветствий отца, не помнил, какие фразы слетали с его губ в ответ на любезности престарелого сенатора. Перед ним предстала Венера.

Не успев очнуться, Юлий уже оказался возлежащим рядом с нею, и лицо его горело от смущения так же, как душа пылала от восторга. Он никогда прежде не видел таких чудесных волос: они были чернее ночи, чернее воронова крыла, но лишь неосторожный луч, пробившийся сквозь толщу облаков, коснулся их мягких волн, как эта тяжелая густая масса заискрилась темной медью, засверкала цветом солнца. А глаза! Что за чудо были ее глаза! Два светлых, словно прозрачных, миндалевидных синих озера, они делали ее тонкое лицо с ало-розовыми нежными губами трогательно-очаровательным в своей сияющей молодости. Юлий, глядя на ослепительную красоту этого италийского цветка, почувствовал странный трепет в душе и какую-то нервическую слабость. «Кажется, я влюбился», – подумал он и отправил себе в рот аппетитный кусочек жареного ягненка. И чем больше он ел, тем быстрее проходили и слабость, и трепет, а под конец ужина Юлий понял, что был просто голоден.

К тому времени он узнал, что сенатор Клавдий вышел в отставку и на склоне лет решил устроить судьбу своей единственной дочери Арсинои.

– Этой зимой мы решили отдохнуть в милой теплой Кампании, – говорил сенатор. – В Риме сейчас холодно и неуютно.

– А почему вы выбрали именно Помпеи? – поинтересовался Юлий, пожирая глазами Арсиною.

– По совету Петрония, – ответила девушка, скромно потупив взор. – Он ежегодно посещает ваш город и говорит, что лучшего места для отдыха не сыскать.

– Он считает, – добавил сенатор, – что опасность, исходящая от постоянно готового взорваться Везувия, щекочет нервы и обостряет чувства. «Жизнь становится более насыщенной, когда осознаешь, что в любой момент она может закончиться», – так говорил мне Арбитр несколько дней назад.

– Это на него похоже, – пробормотал Юлий. – Надеюсь, вы задержитесь у нас?

Сенатор бросил на патриция многозначительный взгляд.

– А это целиком зависит от тебя, Публий Юлий Сабин. – И перемигнулся с эдилом.

Юлий понял. Теперь он иначе посмотрел на Арсиною. Красавица, ни дать ни взять Венера! В чем же дело? Неужели в Риме ей не нашлось подходящего жениха?

Но с другой стороны, почему бы и нет? Жениться на богатой и знатной красотке – не это ли мечта всех его приятелей? Люди давно уже забыли, что такое amor infinitus33, идол золота и власти захватил умы и сердца нынешнего поколения. Нужно смириться с этим, рассуждал Юлий. К тому же ему представляется отличная возможность испытать новые ощущения: стать женихом, а затем мужем. Как говорил Петроний, «получать даром то, что прежде имел за деньги». Получать это от Арсинои само по себе казалось счастьем, и он уже начал мечтать, как вместе они будут познавать все таинства страсти…

Согласие родителей не заставило себя долго ждать, и через две недели вся улица Стабий, все Помпеи праздновали свадьбу Юлия и Арсинои. Много юных помпеянок разочарованно вздыхали, утратив последнюю надежду заманить в свои обольстительные сети сына эдила; множество молодых патрициев удовлетворенно потирали руки, глядя, как их возлюбленные теряют предмет обожания и постепенно устремляют свои пламенные взоры в их сторону.

А что же молодые? Юлий был весел и пьян, Арсиноя, напротив, оставалась молчаливой, робко поглядывала по сторонам и казалась до крайности смущенной. Все это восхищало и умиляло жениха; глядя на застенчивую невесту в длинной, сверкающей золотым шитьем цикле34, увитую гирляндами из цветов, Юлий был в восторге от своей прелестной избранницы. В тот день он снова ощутил прилив поэтического вдохновения и обрел уверенность в том, что теперь-то наверняка сможет развить свой дремлющий талант…

О, как скоро развеялся обман! Как скоро справедливая Дике35 расставила все по своим местам! Необыкновенный оттенок волос Арсинои достигался при помощи краски и парикмахерского искусства; нежный цвет лица создавался толстым слоем масел и белил; румянец, который казался Юлию бликом солнца, был всего-навсего искусным мазком кисти. Дочь отставного сенатора оказалась вовсе не трогательно-прелестной Еленой36, какой видел ее очарованный жених. В первые месяцы после свадьбы они почти не разлучались, проводя время за пирушками и беседами, и он ужасался речам, в которых недвусмысленно проявлялись ее взгляды на мир:

– Смысл жизни заключается в том, чтобы попытаться сорвать все яблоки Гесперид37 и суметь воспользоваться преимуществами, какие дает нам наше положение. Деньги и власть – вот боги богов!