В конце концов наткнулись на глубокий овраг, тянувшийся перпендикулярно реке. Лучшего укрытия до утра нельзя было и придумать. Найдя подходящий пологий уклон, осторожно свели вниз лошадей, держа их в поводу. До рассвета оставалось еще часа два.
Слуги с лошадьми деликатно расположились в отдалении, а д'Артаньян, вспомнив свои охотничьи странствия по лесам, отыскал подходящее деревце, нарубил шпагой веток, прикрыл эту кучу краем плаща и усадил девушку, закутав их обоих оставшейся половиной.
— У вас неплохо получается, — сказала Анна вяло. — святой Мартин, да и только… [6]
Она прижалась к нему, положила голову на плечо. При других обстоятельствах д'Артаньян возликовал бы от счастья и немедленно приступил бы к планомерной осаде по всем правилам, но сейчас только полнейший идиот мог бы приставать к девушке со всякими глупостями, а идиотом наш гасконец никогда не был и прекрасно понимал, что момент совершенно не подходящий для излияния самых пылких и неподдельных чувств. Он просто сидел, крепко прижимая ее к себе одной рукой, и временами замирал от нежности, когда чувствовал щекой мимолетное прикосновение длинных ресниц. Как ни удивительно, сейчас ему всецело хватало и этого.
— Нужно было его убить, — тем же вялым голосом произнесла Анна.
— Пожалуй, — тихонько ответил д'Артаньян. — я как-то промедлил, упустил момент… Помнил, что его нужно перехитрить, а не убивать. И эта наша миссия…
— Не упрекайте себя, Шарль. Вы ни в чем не виноваты, вы же ничего не знали…
— А вы? — не удержавшись, спросил д'Артаньян. — Вы же должны что-то знать… Он ведь вовсе не собирался перехватить разоблаченных шпионов кардинала, как следовало бы ожидать. Вы же должны были слышать — он назвал меня Арамисом и отступил именно потому, что я ему был необходим как орудие для убийства герцога и принца… Это превозмогло все остальное… Как ни жаждал он до вас добраться… Что ему от вас нужно? Это уже не кардинальская служба, тут что-то другое, дураку ясно…
— Вы неплохо соображаете, Шарль…
— Это ведь лежало на поверхности.
Анна долго молчала, и д'Артаньян уже стал думать, что никогда не узнает ответа. Звезды отражались в темной текучей воде, как в начале времен.
— Вы совершенно правы, — сказала она неожиданно. — К кардинальской службе это не имеет ровным счетом никакого отношения. Можно сказать, это семейное дело. — Д'Артаньян не увидел, а, скорее, почувствовал, как она легонько улыбнулась. — семейное дело, и не более того.
— Черт возьми, какое он может иметь к вам отношение?
— Шарль… Он, надобно вам знать, — мой деверь. Младший брат моего покойного мужа. И… — ее голос зазвучал жестче, — и, как вы давно уже знаете, лорд Винтер, барон Шеффилд. Каковые титулы получил, согласно английскому праву, после смерти моего мужа, старшего сына и наследника как титулов, так и майората [7]. До этого он был лишь Генри Винтером, эсквайром [8], и не более того…
— Вы произнесли это таким тоном… — сказал д'Артаньян, — как будто хотели сказать…
— Сказать можно многое. Мне многое хотелось бы сказать… но у меня нет достаточных доказательств. Ни у меня, ни у кого бы то ни было еще. Одни пересуды, подозрения и нехорошие совпадения — то есть то, чего ни один суд в мире не примет к рассмотрению…
— Как умер ваш муж? — тихо спросил д'Артаньян.
— Совершенно неожиданно. Слуги услышали грохот падающего тела, вбежали в комнату и нашли его лежащим у стола. Рядом валялся разбитый стакан… — Она легонько передернулась, и д'Артаньян покрепче прижал ее к себе. — У него было белое как мел лицо, усеянное десятками крохотных ярко-алых точек… Ни один врач никогда прежде с таким не сталкивался. Воду из графина, правда, дали потом выпить собаке, но с ней ничего не произошло. Мнения врачей разделились. Одни, их было большинство, считали, что это какой-то неизвестный недуг. Двое других, наоборот, упорно придерживались мнения, что Роберта отравили. Беда в том, что никто никогда не слышал о яде, обладавшем бы подобным действием.
— И что же?
— А чего бы вы хотели? У меня было достаточно денег, и я пыталась хоть что-то узнать… Меня заверили, что нынешняя наука и нынешняя медицина просто не в состоянии обнаружить следы многих ядов, лишь один-два дают недвусмысленные признаки… Даже если это был яд, доказать невозможно. Подозреваемых не было вообще — вся многочисленная прислуга, все находившиеся в замке вроде бы вне подозрения…
— Но ведь на этом не кончилось?
— Почему вы так думаете?
— Чувствую, — сказал д'Артаньян.
— Правильно… Был один стряпчий, давний друг семьи и поверенный в делах моего мужа. Он был посвящен в семейные секреты даже гораздо более, чем я — мы были женаты всего-то менее года, я была совсем молоденькая, и ко мне относились без особой серьезности — быть может, вполне заслуженно… В общем, он со мной далеко не всем делился.
— Этот стряпчий?
— Да. Но у него были определенные подозрения, в определенном направлении… Он поехал в Лондон и нанял там какого-то ловкого человека. Тому удалось выяснить, что в Лондоне уже случалась парочка чрезвычайно схожих смертей, когда покойники выглядели точно так же — лицо и тело мертвенно-белые, усыпаны алыми точками… Вот только этот ловкий человек внезапно исчез. Лондон — опасный и своеобразный город, человек там может исчезнуть бесследно, и никто никогда не узнает, что с ним случилось. А стряпчего пару месяцев спустя убили разбойники на Хаунсло-Хит… есть такая пустошь, возле большой дороги, где разбойники частенько нападают на проезжающих. Но у Мортона не взяли ни золотых часов, ни кошелька… считают, что грабителей попросту спугнули, но кое-кто и в это не верит… В том же году умер один из двух докторов, отстаивавших мнение об отравлении, — при чрезвычайно странных обстоятельствах. А второй навсегда уехал из наших мест, и никто не знает, где он теперь. Дворянин, друг Роберта, осмелившийся обвинить Винтера открыто, был убит им на дуэли — о, все произошло в совершеннейшем согласии с правилами чести… Понемногу разговоры стихли, никто не пытался узнать больше. Это все случилось четыре года назад… с тех пор много воды утекло: меня пытался сделать своей любовницей герцог Бекингэм, но получил отказ и страшно разобиделся…
— Ну да, — сказал д'Артаньян. — я ведь свел некоторое знакомство с этим господином. Вряд ли он из тех, кто спокойно переносит решительный отказ.
— Как и вы, Шарль, как и вы, уж простите, как всякий, наверное, мужчина… — усмехнулась она. — Но тут другое… Когда у нас состоялось последнее и окончательное объяснение, он пришел в совершеннейшее бешенство и дал волю языку. Большая часть того, что он говорил, скучна и банальна, но кое-что заслуживает внимания… Он кричал, что я полная дура и не осознаю в полной мере, каким благом будет для меня его покровительство. Потому что защитить меня может только он — в том числе и от Винтера, который отравил моего мужа, а теперь обязательно постарается добраться до меня и моего сына. Ну, а если я стану его любовницей, Винтер определенно побоится…