Он держался в стороне — поскольку главный план заговорщиков отводил ему третьестепенную роль. А потаенный еще не вступил в действие…
Однако ему очень быстро напомнили, что внутри заговора существует еще парочка других, гораздо меньшего размаха, но, пожалуй что, более опасных, чем главный…
Незнакомый дворянин, улучив момент, когда они оказались одни в отдаленном углу, приблизился к нему вплотную и тихо сообщил:
— Арамис, вам передает привет барон Шеффилд…
— Я понял, — сказал д'Артаньян с непроницаемым лицом. — Значит, это вы должны мне сопутствовать?
— Да. Шевалье де Бриенн, к вашим услугам. Нам с вами предстоит, когда вареный рак окажется на булавке, позаботиться о герцоге Анжуйском, а вон тот дворянин окажет любезность принцу Конде… Вы, часом, не колеблетесь?
— Вы плохо меня знаете, дорогой Бриенн, — ответил д'Артаньян сквозь зубы. — Все пройдет отлично…
На самом деле он волновался — настолько, что впору было осушить целый кувшин мелиссовой воды [9]. То, что должно было случиться, не походило ни на поединок, ни на хитросплетения тайной войны, к которым он уже успел прикоснуться. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, и д'Артаньян поначалу удивлялся, отчего окружающие не слышат его отчаянный стук, прямо-таки шумную барабанную дробь…
Дверь большого зала распахнулась, вышел представительный мажордом — единственный настоящий слуга в эту минуту — и объявил торжественно, звучно:
— Гостей просят пожаловать к столу! Его высокопреосвященство выйдет чуть позже и заранее извиняется за овладевший им недуг…
Первыми в зал двинулись герцог Анжуйский и принц. Длинный стол ломился от яств и бутылок — декорации требовали полнейшего правдоподобия, — вдоль стен выстроились подтянутые лакеи. Их аккуратные шеренги перемежались высокими драпировками, повешанными буквально час назад. Де Бриенн и мрачный дворянин в сером камзоле неотступно держались поблизости от герцога с принцем — а значит, д'Артаньяну предстояло не спускать глаз именно с них. Об остальных, его заверили, найдется кому позаботиться… — его высокопреосвященство кардиналминистр!
Всякий непосвященный наблюдатель мог бы поклясться, что кардинал Ришелье и в самом деле поражен недугом: его почтительно вели под руки двое слуг, передвигался он с трудом, вместо кардинальской мантии на нем была обычная сутана с опущенным на лицо капюшоном. Шаркая ногами, кардинал грузно и неуклюже опустился в кресло с резными подлокотниками, сгорбившись, словно ослабли поддерживавшие его невидимые нити. Д'Артаньян заметил, как несколько человек обменялись быстрыми, злорадными взглядами, — желанная добыча выглядела еще доступнее и беззащитнее, чем предполагалось…
«Наш кардинал — великий актер, — подумал д'Артаньян. — Так убедительно представить хворь и немощь…»
Он не сразу понял, когда все началось. Просто-напросто слева от него, совсем близко, вдруг послышалась резкая перепалка, с каждым мигом становившаяся все ожесточеннее и громче. Гости, так и не успевшие сесть за стол, с наигранным изумлением смотрели в ту сторону — и одновременно как бы невзначай расступались, оставляя проход, ведущий от ссорившихся прямо к креслу кардинала. Что до Ришелье, он восседал в той же позе, сгорбившись и положив руки с расслабленными, растопыренными пальцами на широкие подлокотники, казалось, глухой и слепой ко всему происходящему.
— Да разнимите же их! — воскликнул кто-то, не трогаясь, впрочем, с места.
— Черт побери, я заставлю вас смыть оскорбление кровью! И немедленно!
— Что ж, извольте!
— Разнимите их!
— Вашу шпагу, к бою!
— Извольте!
Вот уже и клинки вырвались из ножен, не менее дюжины… Герцог Анжуйский, подавшись вперед всем телом, уставился на кардинала, и его лицо застыло в хищной гримасе — теперь д'Артаньян ни за что не сделал бы прежней ошибки, не спутал бы этого злобного и энергичного человека с вялым во всякое время дня и меланхоличным во всякое время года Людовиком…
Первые двое оказались совсем близко — и д'Артаньян на миг замер, видя, как острие, нацеленное в грудь сидящего кардинала, неотвратимо приближалось к согбенной фигуре…
Но тут произошло нечто, изумившее его самого, не знавшего всех замыслов кардинала.
Скрюченная фигура, казавшаяся аллегорическим изображением всех духовных и телесных немощей, какие только преследуют доброго христианина на белом свете, вдруг с поразительной быстротой выпрямилась, словно взметнулась освобожденная стальная пружина, сверкнул клинок, во мгновение ока извлеченный из-под сутаны, — и рапира человека в рясе со звоном отбила шпагу так, что она вылетела из руки нападавшего.
Капюшон откинулся на спину — и д'Артаньян, к своему превеликому изумлению, увидел не лицо Ришелье, а знакомую хищную улыбку Рошфора, уже скрестившего шпагу со вторым злоумышленником. Вспомнив о своих обязанностях, д'Артаньян тоже выхватил шпагу, сделал выпад — как раз вовремя, чтобы пронзить запястье де Бриенна, уже выхватившего из-под камзола двуствольный рейтарский пистолет и наводившего его в спину герцогу Анжуйскому. Глядя на него с невыразимым ужасом и удивлением, де Бриенн скрючился, громко охая и зажав ладонью левой руки кровоточащее запястье, — а д'Артаньян уже был возле мрачного дворянина в сером камзоле и без всяких дуэльных церемоний ударил его острием в бок. В самую пору — мрачный успел достать шпагу и ринуться было к принцу Конде…
Все это происходило посреди ошеломленной тишины — заговорщики застыли нелепыми статуями, на пару мгновений растерявшись…
Драпировки с треском распахнулись, и оттуда выскочил капитан де Кавуа — совсем не тот, каким д'Артаньян привык его видеть в семейном гнездышке. Нынешний капитан де Кавуа, несмотря на некоторую полноту, двигался проворно, как атакующий кабан. Вмиг вспрыгнув на ближайший стул и махнув шпагой, он закричал что есть мочи:
— Ко мне, гвардейцы! Да здравствует кардинал!
— Да здравствует кардинал! — отозвался многоголосый рев.
Многие обожают театральные эффекты, и капитан де Кавуа не был исключением… Зал тут же наполнился топотом ног и лязгом стали — из-за драпировок, из всех дверей выскакивали гвардейцы в красных плащах с серебряными крестами, со шпагами наголо. Из-за тех же драпировок мгновенно были извлечены звенящие охапки шпаг — и они, словно сами по себе разлетаясь по залу, оказались в руках мнимых слуг.
Вверху, на галерее, раздался частый и громкий стук — это выбежавшие с двух сторон гвардейцы опускали на перила свои мушкеты, целясь в оторопевших заговорщиков. Дымились многочисленные фитили, готовые после легкого движения указательного пальца прижаться к затравкам и воспламенить порох на полках.