и Гаврик понял, что он Гаврик, а потом она быстро заполнила всё тело до пояса. Болели полной ровной болью руки, шея, голова, спина. Ноги представлялись, но почему-то не ощущались, и его внезапно охватил дикий страх. Он моментально вспомнил, как рухнул с лесов, и вдруг увидел то, чего не мог видеть. Увидел себя лежащим на снегу манекеном в робе, подивился его неестественной позе. Рассмотрел синеющую вмятину на своём лице, потом полицейских и врачей, грузящих манекен в скорую. От ужаса он дёрнулся, прервав видение, и попытался сесть, чтобы потрогать ноги.
– Глядите-ка, оживает! – послышался совсем рядом другой голос, сиплый. – Глаза открыть пытается!
– Опустите занавес, Витенька! – перебил его бас. – Мы не в Мариинке, чтоб можно голяком.
Боль вдруг пробила брешь в пояснице Гаврика и горячо разлилась в ногах и копчике. От боли и радости он еле слышно замычал и понял, что на нём поправляют простыню.
– И за Ирой сходите! – добавил бас.
Гаврику всё же удалось разлепить левый глаз. Правый так и не поддался. Хоть свет и заставил левый сощуриться – выдавил воду из-под века, но резкость постепенно навелась. Гаврик услышал стук каблуков и увидел склонившееся над ним лицо медсестры. В очках, молодое и испуганно-любопытное, заслонившее серый потолок. Почти сразу его сменила голова доктора. Хмурое лицо, зелёная шапочка, жёлтые от табака зубы и борода с проседью.
– Вы слышите меня? – громко спросил доктор и нахмурился ещё больше. – Не надо пытаться говорить, вы в бинтах. И не шевелитесь. Просто моргните, если «да».
Гаврик моргнул одним глазом. Доктор щипнул его за палец ноги.
– Чувствуете?
Гаврик снова моргнул.
– Уже неплохо! – продолжил доктор. – Стало быть, новости такие. У вас тяжёлое сотрясение головного мозга, перелом носа и правой скулы и главное – компрессионный перелом позвоночника. Ушибы и гематомы я не считаю. Вам очень повезло, что чувствительность ног не потеряна, но пытаться вставать в ближайшие дни запрещаю. Особенно сидеть. Вы в корсете. Лежите пока на каталке. Сестра будет вас кормить и давать утку. Да, личность вашу мы установили через бригаду, жене сообщили. Она пока не появлялась, но её и не пустили бы в ИТАР. Сейчас уже можно. Позвонить ей?
Гаврик попытался отрицательно мотнуть головой, это у него не вышло, но доктор понял.
– Что ж, как хотите. Койку подготовят позднее и переложат вас с каталки. На этом пока всё, будем лечить и наблюдать. Выздоравливайте.
И он ушёл. Гаврик понял, что ему срочно нужно в туалет, но здесь, на людях, в утку… Он не сможет. Не будет этого, и всё. Врач сказал, запрещаю вставать. Значит, возможность встать всё же есть. Тогда он встанет. Просто встанет и пойдёт. Пусть и не просто.
Чингисхан, он же Алексей Алексеевич Темчинов, наш бригадир, лежавший на койке у окна и басом отдававший те распоряжения, что Гаврик слышал из темноты, рассказывал мне потом, как словно почувствовал замысел этого худосочного изломанного мужичка и отчего-то восхитился. Он понял, увидел, без сомнений – этот встанет. Ему вдруг показалось, что он слышит, как человечек думает, и потому Алексей Алексеевич, мужчина весьма опытный и многое видевший в жизни, очень удивился и слегка оробел. Даже оглянулся вокруг.
Гаврик медленно выпростал из-под простыни правую руку, оглядел её, словно удивляясь, а затем ощупал бинты на своём лице. Разлепил пальцами правый глаз. С трудом повернул голову в одну, в другую сторону. Непонятно было, удовлетворило ли его то, что он увидел, но когда он заглянул под простыню, то ненадолго задумался. Живот и рёбра его оказались стянуты корсетом из бинтов, а остальное тело было голым и синюшно-жёлтым.
И всё-таки нужно пытаться встать. О судне не может быть и речи. Гаврик подоткнул простыню под корсет и напрягся, чтобы почувствовать ноги. Боль усилилась во всей спине, от копчика до затылка, а потом горячей волной потекла в пятки. «Хорошо, желудок пустой, – подумал он, уронил ноги с каталки на пол и сразу перешёл из положения лёжа в стоячее, – а то сесть не смог бы, обделался бы и не почувствовал».
Он покачивался, держась рукой за каталку, но стоял. Горел позвоночник, кружилась голова, хотелось блевать, ныло разбитое лицо. Картина в глазах плохо фокусировалась. Гаврик смотрел себе под ноги и настраивался на первый шаг. Трое обитателей палаты удивлённо разглядывали его из углов.
– Туалет налево по коридору, до конца. Проводить? – спросил наконец Чингисхан и добавил через паузу, словно в ответ: – Ну, тогда смотрите сами. Простыню не уроните… Не за что.
– Алексеич, это ты ему отвечаешь, что ли? – просипел с угловой койки Витенька, темнолицый каторжанин в майке-алкоголичке и больничных шароварах, с синими от татуировок руками. – Он же молчит вроде…
Чингисхан нахмурился:
– А вы не слышите?
Витенька осклабился, показав стальные «ворота» во рту:
– Ты, Алексеич, видать, крепко головушку стряхнул, раз сам с собой говоришь!
– Погодите, Витя! – перебил его Чингисхан и обратился к третьему пациенту, лежащему на койке возле дверей с гирькой над загипсованной ногой. – Пётр Фомич, вы человек трезвый, учёный, голова у вас небитая. Неужели и вы ничего не слышите?
Пётр Фомич поправил на носу очки и прислушался:
– Боюсь, что нет, Алексей Алексеевич…
– Извините тогда…
Гаврик сделал шаг, и ему пришлось отцепиться от каталки. На втором шагу он молча повалился набок и упал. Сознания при этом не потерял и хрипел от боли, поскольку стонать и кричать голоса не было. Чингисхан встал с койки, осторожно и легко, как ребёнка, поднял Гаврика с пола и положил обратно на каталку.
– Не переживайте, дружок! – Поправляя простыню на Гаврике, он заглянул ему в лицо. – Подадим мы вам утку, раз вы Иры так стесняетесь.
– Тебе, Алексеич, охота, ты и подавай, а мы обойдёмся. – Витя откинулся на подушку и закинул ногу на ногу.
Чингисхан рассматривал забинтованную голову Гаврика и не обратил на эти слова внимания.
– Она говорит, зовут вас Гавриил Петрович, – продолжил он, – значит, Гаврик? Сильно больно? Укол, может? Ну, тогда терпите…
6
Свадьбу своего друга Жорика Гаврик сто лет не вспоминал и почти забыл, но вот Ирку, самую близкую подружку невесты, до сих пор помнил хорошо. По многим причинам. Для начала она оказалась пусть и невысокого роста, под стать Гаврику, да уж очень ладной. Всё в ней сразу ему понравилось. И то, что фигура у неё что надо, задница прямо взгляд притягивает, и улыбается хорошо, глаза аж сияют. И очки её не портят, наоборот, форсу будто придают.
Жорик уговорил Гаврика быть на свадьбе свидетелем,