Читать интересную книгу Тверской бульвар - Лев Колодный

В дни Отечественной войны при ночной бомбардировке Москвы взрывная волна снесла с постамента фигуру Тимирязева. Утром она вернулась на свое мест с ранами, заметными до сих пор.

Там, где сейчас памятник, в старой Москве стоял трехэтажный доходный дом с магазинами и пивной под названием «Седан», популярной у студентов. Выгорело здание изнутри в октябре 1917 года. С одной стороны по нему била артиллерия белых, с другой стороны строчили пулеметы красных. Пострадавшие от снарядов здания у Никитских ворот восстановили. А дом с пивной снесли. Владел им князь Глеб Григорьевич Гагарин, живший на Моховой в собственном доме. Его брат Георгий Григорьевич Гагарин, клинский уездный предводитель дворянства, член Московского дворянского депутатского собрания, состоял в Обществе помощи погорельцам.

Имя Григория передавалось сыновьям, начиная от тайного советника Григория Ивановича Гагарина. Он учился в Московском университетском благородном пансионе в одно время с Жуковским, считался «отличным воспитанником». В молодости сочинял стихи и прозу, переводил с французского Руссо и Мармонтеля, дружил с известными литераторами. Его избрали почетным членом «Арзамаса», в котором состоял Пушкин. Служить князь начал в Коллегии иностранных дел – переводчиком в московском архиве. Через несколько лет «архивный юноша» стал дипломатом, как пишет его биограф, в «чужих краях» – Константинополе, Париже, Риме, Мюнхене, где закончил службу в ранге чрезвычайного посланника и полномочного министра. В дни Отечественной войны 1812 года на свои деньги сформировал полк.

Сын князя Григорий Григорьевич слыл художником-любителем, много лет служил вице-президентом Академии художеств при Александре II. А внук Григорий Григорьевич избирался депутатом I Государственной думы. Его другой внук, Андрей Григорьевич Гагарин, служил первым директором Петербургского политехнического института.

…Перед нашествием французов в Петербурге вышли анонимно «Эротические стихотворения», которые приписывались Григорию Ивановичу Гагарину. Но они принадлежали другому князю Гагарину, также дипломату, поэту и переводчику, Павлу Гавриловичу Гагарину. Ничего похожего на то, что подразумевают под эротикой сегодня, в них нет. Это сентиментальные любовные признания. Одно из них – «Очи черные и голубые» – начиналось так:

Лирой громкою иныеСлавят сильных на бою;Очи черны, голубые —Вам я песенку спою;И в награду я мечтаюОт любви себе цветок:Я ногами попираюКровью купленный венок.

По иронии судьбы, предводители дворянства, покровители Общества помощи погорельцам спасти от огня свои владения и Россию не могли. В справочнике «Вся Москва» на 1917 год» я насчитал четыре княжны и четырех князей Гагариных. Всем пришлось покинуть на произвол судьбы, бросить свои дома. В одном из них на Поварской, где ИМЛИ – Институт мировой литературы, двадцать лет назад я впервые сообщил о найденных рукописях «Тихого Дона»…

Тверской бульвар в искусстве и в трех революциях

У классиков, начиная с Пушкина, Тверской бульвар упоминается много раз. В «Войне и мире» по нему ездил в санях Пьер Безухов, в «Анне Карениной» в сопровождении лакея и гувернантки гуляли Долли, Натали и Кити, и сам Лев Николаевич, будучи ребенком, совершал подобные прогулки.

У Тургенева в повести «Клара Милич (После смерти)» бывший студент Московского университета Яков томится на бульваре в ожидании возлюбленной актрисы Клары. В рассказе Чехова «Припадок» сюжет завязывается на этом же месте.

В «Хождении по мукам» Алексея Толстого, когда по вечерам играл духовой оркестр, сюда приходили сестры Даша и Катя Булавины слушать музыку, Они случайно увидели отправлявшегося на войну петербургского красавца-поэта, в которого обе были безнадежно влюблены. Став Дашей Телегиной, героиня романа встречает здесь Бориса Савинкова, причастного к самым громким убийствам царских сановников, бывшего помощника военного министра Временного правительства, безуспешно пытавшегося свергнуть советскую власть.

Не только в романе, но и наяву вождь боевой организации партии социалистов-революционеров часто бывал на Тверском бульваре. «Вчера вечером я приехал в Москву. Она все та же. Горят кресты на церквах, визжат по снегу полозья. По утрам мороз, узоры на окнах, и у Страстного монастыря звонят к обедне. Я люблю Москву. Она мне родная. …На бульварах темно, мелкий снег. Где-то поют куранты. Я один, ни души. Передо мною мирная жизнь». Это цитата из романа «Конь бледный». Автор его – писатель Ропшин, он же Борис Викторович Савинков.

А теперь цитирую «Записки террориста», изданные в СССР спустя три года после его ареста при переходе государственной границы и последовавшего после допроса самоубийства на Лубянке, а может быть, убийства:

«Борис Вноровский снял офицерскую форму и по фальшивому паспорту поселился в гостинице “Националь” на Тверской. В среду я встретился с ним в “Международном ресторане” на Тверском бульваре».

Студенту Московского университета дворянину Борису передал Савинков бомбу и доверил метнуть ее в адмирала Федора Дубасова, приказавшего стрелять из пушек по восставшей Пресне. В форме морского офицера молодой террорист исполнил поручение, швырнул бомбу в генерал-губернатора, его ранил, адъютанта убил и сам погиб на месте, обагрив кровью Тверскую улицу перед резиденцией наместника царя.

Чай кончен. Удлинились тени,И домурлыкал самовар.Скорей на свежий, на весеннийТверской бульвар…

Так Марина Цветаева начинает поэму «Чародей», посвященную сестре Анастасии Цветаевой, вспоминая скоротечную страстную любовь, испытанную сестрами к сверстнику-поэту. (На склоне лет Анастасия Ивановна, испытавшая тюрьмы и лагеря, рассказала мне, что от Марины, решившей вернуться из эмиграции в СССР, муж и дочь, приехавшие ранее нее в Москву, скрыли новость об ее аресте.)

Мечтая о могучем дареТого, кто русской стал судьбой,Стоя я на Тверском бульваре,Стою и говорю с тобой.

Памятник С.А. Есенину. Фото А.А. Скорохода

С недавних пор Сергей Есенин в бронзе стоит посреди бульвара.

«Старинный двухэтажный дом кремового цвета помещался на бульварном кольце в глубине чахлого сада, отделенного от тротуара резною чугунною решеткой… Дом назывался “домом Грибоедова” на том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя… Ну, владела или не владела – мы того не знаем. Помнится даже, что, кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было…»

В «Мастере и Маргарите» этот особняк на Тверском бульваре Михаил Булгаков точно называет «Домом Герцена», встреча с ним нас ждет впереди.

В живописи Тверского бульвара не так много, как в литературе. Посвященные ему акварель Константина Юона и две картины Аристарха Лентулова в Третьяковской галерее известны. О третьей – малоизвестной картине Зураба Церетели – расскажу позднее.

Начну с «Ночи на Тверском бульваре», созданной сто лет назад сыном страхового агента, выходца из Швейцарии. Юон родился в Москве, учился в классах на Мясницкой. Его не тянуло на родину отца. Пленила древняя архитектура Москвы, особенно храмы и дворцы на Боровицком холме. Арбат, хотя сам художник на нем жил и обучал живописи в своей школе, его не вдохновил. Никто из русских художников, как Юон, не писал так часто Красную площадь и Кремль. На его картинах – вербные базары и кормление голубей на Васильевском спуске. Он запечатлел захват Кремля в октябре 1917 года, демонстрации и военные парады на Красной площади, включая тот, что состоялся, когда Москва была на осадном положении, 7 ноября 1941 года.

На картине Юона «Лубянская площадь», с непорушенным Китай-городом, тьма извозчиков кружит на санях вокруг единственного авто зимой 1905 года. Тогда еще не пролилась на снег кровь в декабре. Баррикад, поваленных трамвайных мачт и телеграфных столбов у художника на картинах нет. Есть «Кофейня» на Тверском бульваре. То было излюбленное место встречи художников и поэтов напротив дома, где сейчас Театр имени Пушкина.

Публикуемая в книге акварель написана закоренелым реалистом. Залитый светом электричества бульвар полон ночной жизни. Горят огни фонарей, манит прохожих заведение, где у входа стоит, как часовой, половой в белом. В книге «Москва в моем творчестве» Юон назвал «Ночь на Тверском бульваре» ноктюрном, «с таинственными силуэтами фигур, выступающих на фоне рассыпавшегося звездой света от яркого фонаря кафе». За столиками – завсегдатаи. Две пары молодых мужчин и женщин и две грациозные дамы в многоэтажных шляпках и длиннополых платьях по парижской моде доживают счастливые дни перед грядущими революциями.

Игрой света и тьмы акварель напоминает картины импрессионистов, писавших парижские бульвары и кафе с красивыми женщинами. Юон их видел, когда жил в Париже, учился там, когда писал декорации к «Борису Годунову» для «Русских сезонов» Сергея Дягилева. Но за импрессионистами не последовал, что позволило жить без гонений в советской Москве, не признавшей «упадочное искусство».