Когда была сформулирована концепция постмодернизма, пушкинисты заметили, что "Евгений Онегин" полностью подпадает под её каноны. Скажу больше: я не знаю другого произведения мировой литературы, которое бы настолько выражало истинный весёлый и вольный дух этого литературного направления.
В великой постмодернистской битве духа с симулякрами гопники, какую форму бы ни напялили и какие бы лозунги ни выкрикивали, уж, конечно, всегда воюют на стороне симулякров. То есть в борьбе Пушкина с бакенбардами они стратегически выступают на стороне бакенбард. В борьбе Пушкина с "высокой духовностью" они позиционно готовы выступить на стороне "высокой духовности". В борьбе Пушкина с культурой речи они встанут горой за культуру речи. В борьбе Церкви с Пушкиным они встанут[?] конечно, на сторону Церкви. Их цель - овладеть производством боевых симулякров ("гнать понты"), наладить их продажу с помощью транснациональной литературно-симулякровой торговой корпорации ("переводиться на европейские языки"), а в итоге самим стать симулякрами и продаться.
Часто можно наблюдать, как в процессе войны нападающая сторона перенимает привычки противника. Думаю, что это разновидность мародёрства. Римляне присваивают греческих богов, бледнолицые снимают скальпы с индейцев, гусары пьют "Мадам Клико", англичане готовят карри, запорожцы носят шальвары, ну а российские гопники, правопреемники революционных люмпенов, дырят великую русскую культуру. Сказано: "Поэт в России больше, чем поэт". О, это именно то, чем себя видит гопник в современном обществе потребления! Поэтому цитату замусолили до дыр. Но аппетиты растут, и уже гопнику тесно в России, он желал бы стать "больше, чем поэт" не лишь в ней, а на всём пространстве глобуса. Это напоминает "Сказку о рыбаке и рыбке" и гоповатой старухе, которая не умела сказать себе: "Нет" - и в результате очень пострадала.
Пиитические гопники продолжают победное шествие по миру. Они пытаются выглядеть европейцами, но при этом не желают отказаться от своих вульгарных ценностей. Тщательно соблюдают политкорректность, но продолжают грубо гнать понты. Нахватавшись отдельных европейских черт, набравшись умных словечек, они выглядят нелепо, как осёдланные свиньи. Однако, для того чтобы мы могли судить, что нелепо, а что лепо, у нас должна быть некая шкала, а нам вместо неё ловко подсовывают наш же тонкопёрстый эстетский постмодернизм.
Однако адепты высокого постмодернизма придумали стратегию, которая слишком сложна, и применение её требует слишком большой тонкости, чтобы ленивый и поверхностный гопник мог ею в массе овладеть. Стратегия эта называется "совращение". Пусть гопники рекламируют и навязывают нам снобский постмодернизм, привлёченные его формальной бездуховностью. Но таким образом они становятся уязвимы для всех влияний и трансформаций, которым подвергается это литературное течение. Они даже берут на себя за них ответственность. Тут-то и происходит совращение в сферу подлинности. Количество запросов перерастает в их качество.
Всякое общество - общество потребления. Ничего нового не происходит, но только всё выглядит неимоверно глобально. Сейчас налажен механизм напичкивания масс низкопробной попсой. Этот механизм однажды сам себя погубит. Поэтому я гляжу на российских поэтов-гопников с ласковым умилением, как агроном - на огромную кучу навоза.
Евгения ЧУПРИНА
Врачу, определися сам!
Врачу, определися сам!
РЕПЛИКА
Для любого врача смерть пациента, даже наступившая в силу неустранимых причин, всегда поражение. Причём, вопреки Пастернаку, "пораженье от победы" отличается кардинально. Случаются в медицине ошибки, которые страшнее профессиональной неудачи. Например, Гоголя, как практически точно установлено, похоронили живым. Но ещё более странно, когда врач "путается в показаниях", то констатируя смерть больного, то отменяя своё заключение. Каково при этом близким, лучше и не думать.
Нечто подобное описано в одном из рассказов М. Зощенко. Но Зощенко - сатирик. А вот М. Эпштейн, как явствует из множества аннотаций, "крупнейший культуролог и теоретик искусства, автор многочисленных статей и книг, посвящённых самым различным аспектам современных гуманитарных знаний". Профессор-многостаночник. Специалист широкого культурного профиля, стало быть. Дискуссия в "ЛГ", помнится, началась с констатации факта: именно М. Эпштейна можно считать распространителем термина "постмодернизм" на территории бывшего СССР. Именно в его статье давнего 1991 года это понятие было впервые на русском языке применено и обосновано.
Монография Эпштейна "Постмодерн в России" издавалась и переиздавалась, дополнялась и исправлялась, широко комментировалась и рецензировалась. Так продолжалось до тех пор, пока из Атланты, где в университете Эмори давно преподаёт Эпштейн, не разнеслась скорбная весть о смерти[?] нет, конечно же, постмодернизма, многолетнего "пациента" нашего профессора. Произошло это с той степенью неожиданности, с которой поражает нас известие о кончине приятеля, с который вчера выпивали и ухаживали за дамами. Обстоятельства кончины излагались эмоционально, вероятно, в состоянии стресса: "Признаки конца постмодернизма обнаружились намного раньше 2001-го, в середине 1990-х[?]"; "С хронологической точностью можно констатировать, что в 10 ч. 28 мин. 11 сентября 2001-го, с крушением двух башен Всемирного торгового центра, воплотивших в себе мощь и блеск глобального капитала, закончилась эпоха постмодернизма".
Здесь поражает то, что мэтр, утверждавший, будто "в постмодернизм Россия вошла впереди всех и своим путём", приплетая к этой версии Пушкина и строительство "града Петрова", конец своего детища почему-то отнёс за много тысяч километров. И связал не с гибелью детей в Беслане или бедой на Саяно-Шушенской ГЭС, а с обрушением ВТЦ - ужасной трагедией, унёсшей тысячи жизней, но произошедшей отнюдь не вследствие торжества постмодернизма. Вот уж поистине: где имение, а где наводнение!
Эта неувязка теоретика по-человечески понятна и простительна. С кем рядом живёшь, тому и сочувствуешь в первую голову. Идеи тоже смертны, и живут часто даже меньше, чем люди. Да никто в России вослед постмодернизму особенно бы и не рыдал, во всяком случае за чертой МКАД. Умер-шмумер, лишь бы был здоров! Но М. Эпштейн сделал заявление, напрочь опровергающее его собственные тезисы, когда "пациент" не просто прекрасно себя чувствовал, но победным маршем шагал по просторам русской словесности. Когда исключительно постмодернистские тексты публиковались в "толстых" журналах, брали все на свете премии и объявлялись истиной в последней эстетической инстанции. Что это - прозрение учёного или уловка культуртрегера, заранее предчувствующего крах своей колониальной политики? Если верно первое, мы вправе ожидать публикаций о других, допустим, более соответствующих национальной традиции направлениях литературы. Однако о таковых что-то ничего не известно.
Хотелось бы услышать ответ самого Эпштейна. Но едва ли он снизойдёт до "дилетантов", тем более видящих проблему не так, как он. И в пользу предположения об уловке свидетельствует книга "Знак_пробела", где речь идёт уже не о постмодернизме, а о некой "постмодерности", которая спешит сменить уходящую эпоху, как у Пушкина - "одна заря сменить другую...". Хрен редьки, как говорится, не слаще!
Максим БАТЫРЕВ
На его золотые слова
На его золотые слова
ШТУДИИ
В Литературном институте прошла очередная ежегодная конференция по изучению творческого наследия Юрия Кузнецова. В шестой раз вместе собрались исследователи и ценители сочинений выдающегося русского поэта: литературоведы, писатели, журналисты, преподаватели. География участников научно-практического форума была весьма широка. Кроме москвичей были представители из различных уголков России, а также турецкий поэт Мамед Исмаил, который переводит поэзию Кузнецова на турецкий и азербайджанский языки. В рамках культурной программы в Музее М.И. Цветаевой состоялась презентация его нового сборника, включающего и переводы стихов Ю. Кузнецова.
В первый день было озвучено полтора десятка интересных и содержательных докладов и сообщений. Было открыто немало новых страниц творческой биографии поэта, углублено представление о философии и эстетике его произведений.
На второй день организаторы устроили круглый стол, подводящий итог научной дискуссии. Но это был не только анализ состоявшегося разговора: прозвучало много новых мнений, оценок и выводов. Высказывалась мысль о более широком привлечении к будущим беседам ныне действующих поэтов, особенно тех, кто лично знал Кузнецова. Их участие в штудиях поможет нарисовать более выпуклый портрет многогранной и оригинальной личности поэта.