СЫЧУАНЬ
В ХАРГАРЕ, ГЛЯДЯ
НА ЗВЁЗДНОЕ НЕБО
Мистическое чувство это
Нам неподвластно, и оно
Загадка неба - без ответа.
Нам только слушать суждено
Зов силы высшей, неизвестной,
И ощущать тот свет небесный.
В Харгаре ночь. Я, бедный странник,
В пустынном уголке земли[?]
Как боб, чернеет полустанок,
Тибет в дремоте, ни души[?]
Над головою небо в звёздах,
Не слышен птичий пересвист,
Коней усталых бег тревожный
Умолк. Лишь ввысь стремится лист.
Играет ветер, ширь лаская,
Ночным дыханием объят,
Я сам, того не замечая,
Уж стал другим. Так кто же я?
В лачуге жалкой, потемневшей
Простой светильник воспалил,
Под крышею обледеневшей
Кто мириады звёзд явил?
Ах, это жертвенник чудесный,
И я к причастью приведён.
И трепещу, дрожу, как в детстве,
Так что же это? Явь иль сон?
ЛЕТУЧИЕ МЫШИ
В ПОСЛЕДНИХ
ОТБЛЕСКАХ ДНЯ*
К художнику в мастерскую
Они вдохновенье привносят,
Тушь волшебством наделяя.
Внезапно стремят то вправо,
То влево берут разбег.
О чём-то шепчутся тайно,
Мастера сна не нарушив.
Мордочки их, как людские,
Радостью, счастьем лучатся,
Они не такие, как птицы.
Окрасом сливаются с ночью,
Как семена, чернеют,
Но не дают ростков.
Их душу понять не дано нам,
Слепы они и подвластны
Лишь воле одной своей.
Вниз головой повиснув,
Они, как пожухлые листья,
Печаль исходит от них.
Или другая сказка:
Приют их в сырых пещерах,
В расщелинах мрачных скал.
Но их они покидают,
Как только померкнет солнце,
Чтобы найти себе пищу,
Род свой чтобы продолжить,
Потом исчезнуть бесследно.
Бедный лунатик в их сети
Вдруг окажется пойман,
Факел дерзко погасят
В его дрожащей руке.
Волка незваного гонят
К краю скалы.
Глядь - разбился.
Что тут ещё добавить?
Если глухою ночью
Не засыпает ребёнок,
Значит, летучая мышь
Тайно его навестила,
Близко совсем подкралась -
Мрачно судьбу предвещает.
Много их, очень много,
Нет у них крова, нет дома,
Нет своего очага.
Как же тогда они могут
Счастье нам приносить?
Лунный свет обесцветил
Их меховые шкурки,
Обезобразив, унизив
Былую их красоту.
Вид их меня растрогал.
В жёлтые сумерки лета
Я проходил мимо дома,
Старого дома детства.
Рядом играли дети.
Над их головами роились
Стайкой летучие мыши.
Солнце уже заходило,
Бросая косые тени,
Отблеск лучей прощальных
Крылья мышей золотил.
Резво они кувыркались
Перед облезлою дверью,
Так не подав ни знака
Мне о грядущей судьбе.
Где вы, летучие мыши
Канувшей в Лету жизни?
Осталась лишь только память,
Полузакрылись глаза.
Я долго стоял, на вас глядя,
В том городском квартале,
В маленьком переулке,
Где детство моё прошло[?]
__________
*В Китае летучие мыши - символ счастья
Юй ГУАНЧЖУН
НЕФРИТОВАЯ ГОРЬКАЯ
ТЫКВА
(момордика) -
из сокровищницы музея
"Гугун" (Запретного города)
В лёгкой полудрёме,
В мягком свете,
На огромном ложе,
В сне тысячелетнем
Зреет тихо тыква -
Не горька уже,
Вкус её приятен.
Годы длились, длились[?]
Луна сменяла солнце,
Солнце восходило,
Семя в чреве зрело,
Тыква родилась[?]
Стебель её тонок,
А изгиб изящен,
Листья распрямились
И переплелись,
Кажется, что тыква
Вся в себя впитала
Урожай дородный
Изобильных лет.
Вскормлена на славу,
Вспоена на диво
Молоком грудным
Древнего Китая,
Стала она круглой,
Пышной, сладкой, сытной,
И молочной свежестью
Веет от неё.
И в картине этой
Сошёлся воедино
Мир огромный, вечный[?]
Вспомнилось вдруг детство,
Тыквы - груди мамы,
Я, малыш молочный,
В них пускаю корни,
Это - моя почва[?]
Её милость, горе
Соком нас питают.
Пусть сапог, копыта,
Гусеницы танка
Затоптать решаться,
Нет на ней следа,
Шрама нет в помине[?]
Лишь любовь осталась,
Вера, благодарность.
В этом странном свете
Дни бегут, столетья,
Тыква созревает[?]
Это целый Космос,
Всё в себя вместивший,
Неподвластный тленью,
Хоть и не небесный,
А земной, людской[?]
Рук тех, изваявших
Это диво-чудо,
Нет давно на свете,
Но живёт и дышит
В нефритовом созданьи
Душа горькой тыквы -
Сладкий плод труда,
Песня вечной жизни!
Пятикнижие
Пятикнижие
ПРОЗА
Наталия Соколовская. Любовный канон . - СПб.: Азбука, 2011. - 320 с. - 5000 экз.
Книга Наталии Соколовской очень женская. Это значит, что в ней верховодят чувства, а из них первое - нежность. Тёплая нежность женщины к мужу, ностальгическая - к подруге, безоговорочная любовь к детям и непростая - к родителям. Соколовская умеет сохранить атмосферность, индивидуальность места и образа; в её прозе слышны живые воспоминания, голоса столичных жителей, провинциалов, грузинских женщин, русских женщин, рабочих, богемных, интеллигентных - любовь ведома всем. Повести, вошедшие в "Любовный канон", объединены тонкой рефлексией, пульсирующей, как бы слегка захлёбывающейся повествовательной манерой, но заметно отличаются по темам и сюжету; здесь есть и восторг обретения, и боль утраты. Соколовской - что редко встретишь в женской прозе - удалось избежать греха предсказуемости. "Любовный канон" - отчаянно сентиментальная, при этом умно и тонко написанная книга.
ПОЭЗИЯ
Лидия Аверьянова. Vox Humana . - М.: Водолей, 2011. - 416 с. - 500 экз.
Таинственная Лидия Аверьянова - хорошо известная Ахматовой и Сологубу, но не читателям, мало публиковавшаяся, мало прожившая, опубликованная после смерти под чужим именем и за границей, наконец-то достойно издана в России. Эта удивительная женщина почти без биографии, но знавшая десять языков, бывала страстно влюблена: однажды - в революцию, несколько раз - в мужчин, и всегда - в Петербург, в каждый каменный штрих его силуэта. Однако о чём бы она ни писала, в стихах её всегда чувствуется внутренний стержень - помимо страстности и ясности это ещё и христианская строгость. Аверьянова, хотя и родилась в 1905 году, а умерла в 1942-м, не принадлежит Серебряному веку: слишком видна её связь с додекадентской этической определённостью, с трогательным иконописным патриотизмом. Недаром она хорошо играла на органе: стихи её похожи на духовную музыку и живут с осознанием времени, но независимо от него.