Читать интересную книгу Ровно в полночь - Гэвин Лайл

Перейдя через площадь к почте, я зашел в телефонную будку и заказал телефонистке разговор с адвокатской конторой Мерлена. Слушают ли его телефон? Вряд ли рискнут проделать такую штуку с известным парижским адвокатом, но в полиции наверняка задумались, что известно Мерлену о Мэгенхерде: значит знают и о связи между ними.

Секретарша ответила, что шеф занят. Я настаивал, что не для меня, и требовал срочно его позвать. Назвался я Канетоном.

Мерлен взял трубку.

– Простите, инспектор, – хитрюга – адвокат не дал себя поймать и сделал так, чтобы я знал о полицейском в его кабинете. Потом заговорил: – Ах, мсье, мне очень жаль, но землемеры...

Мне было наплевать на всех землемеров на свете. Следовало бросать трубку и бежать. Но тогда инспектор сразу насторожится. Нужно было поддержать разговор и заодно извлечь из него какую-то пользу.

– Пришлось свернуть с прямого пути на "крысиную тропу" – я быстро говорил по-английски, рассчитывая, что слухач не успеет понять, а Мерлен справится. – Хорошо бы послать на корабль телеграмму от имени нашего общего друга, чтобы сбить всех с толку.

Он снова стал распространяться о ленивом землемере, который в разгар сезона торговли недвижимостью...

– Постараюсь позвонить вечером, когда определюсь с ночлегом. Вас прослушивают? Если да, скажите, что цена на дом поднимется.

Он меня уверил, что цены останутся прежними. Ведь должны же они учитывать его репутацию как адвоката. Я хмыкнул в трубку и сказал:

– Спасибо, Анри. Пока вы не занялись другим делом, купите мне симпатичный домик в деревне, где никто не слышал о полиции и иностранных воротилах, ладно?

Он заверил меня в самом горячем участии к моим делам.

Мокрый с головы до ног, я повесил трубку и вышел из кабины. Переходя площадь, я думал, какую только что совершил глупость. Если телефон просушивался, или решат вдруг выяснить, откуда был звонок, – нам конец. Блуждая среди холмов, концентрическую волну погони не обогнать. Но нужен целый штат сотрудников, чтобы прослушать все телефонные разговоры Мерлена за день, так что единственная опасность – если их записывают. Но он сказал, что нет...

Спор с самим собой привел меня прямиком к кафе. Я заказал двойной "марч" и купил пару пачек "житан". За минуту я покончил с выпивкой, еще столько же выяснял, как добраться до Лиможа, который находился как раз в противоположной стороне от цели нашей поездки.

Когда я садился в машину, Харви с интересом повел носом. Я бросил сигареты на сиденье.

– Одна пачка вам.

Сам завел мотор и осторожно выехал с площади.

– Что у нас на ленч?

Мисс Джермен сообщила:

– Хлеб, сыр, паштет, сардины, вишневый пирог. И еще бутылка красного вина и "Перрье".

– Я буду "Перрье", – сказал я. – Поскольку за рулем.

– Я тоже, – присоединился Харви. – Я стреляю, и даже не пропустил рюмочку в кафе.

Пришлось изобразить удивление.

Он улыбнулся, немного кисло. Но, может быть, улыбка на его лице всегда казалась кислой.

– Я не возражаю. Но прекрасно понимаю, как тянет промочить глотку, когда душа горит.

9

Мы ели на ходу. Девушка делала бутерброды с паштетом и сыром. Попыталась открыть банку с сардинами, пролила масло на себя, чертыхнулась, выбросила банку в окно и сообщила:

– Похоже, мы остались без сардин.

Мэгенхерд хмыкнул.

После вишневого пирога я закурил и почувствовал себя гораздо лучше: если полиция попытается оцепить все кругом, еще не значит, что нас поймают. Мы почти добрались до Оверни, а там я знал когда-то каждую тропинку...Гестапо уже пыталось когда-то меня перехватить.

Прекрасно понимая, что оптимизм мой вызван скорее двойным "марчем", чем едой и знанием здешних мест, я знал, что его действия хватит часа на два, но за это время немало чего могло случиться.

Харви спросил:

– У кого заночуем?

– У друзей.

– По Сопротивлению?

Я кивнул.

– Уверены, что они все еще тут? И все еще друзья?

– Найдем кого-нибудь. Выбор есть. Когда-то один из наших маршрутов проходил через эти места, и нам помогали множество местных крестьян.

Мы миновали Ля Куртин – большой военный лагерь, пустой и тщательно ухоженный, с караульными на каждом углу. Затем спустились в долину Дордони.

Мэгенхерд спросил:

– Мистер Кейн, когда мы спорили об отношении к полиции, вы заявили, что о морали говорить не будете. Почему?

Мы с Харви переглянулись. Старый хрыч за несколько часов не произнес ни слова – и неужели разродился?

– Ну, я спокойно отношусь к людям, которые спешат в Лихтенштейн, чтобы избежать налогов.

– Вы могли сказать "уклониться", мистер Кейн.

– Нет, мистер Мэгенхерд. Разницу я знаю. Уклоняться незаконно, а вы, конечно, законов не нарушаете.

– Но поступаю аморально?

– Мораль – вещь сложная. Вы поддерживаете фирмы во Франции, Германии, Италии, но не власти этих стран. Только и всего.

– Любая власть может решить, что ей недостает моих денег, и вполне законно постановить, что я их должен ей отдать.

Голос его скрежетал, как стальные шестеренки.

– Так поступить никто им не мешает. И если я заплачу, то стану глубоко моральным человеком.

– Сомневаюсь, мистер Мэгенхерд. Я бы сказал: вы или согласны платить, или нет. А вот должны ли вы платить – уже другой вопрос. Не нужно смешивать закон с моралью.

– Вы можете объяснить разницу?

– Не думаю. Но мораль границы не меняют.

Харви хмыкнул. Мэгенхерд помолчал.

– Но тогда, помогая мне, вы попадаете в щекотливое положение, мистер Кейн... Мсье Мерлен сказал по телефону, что вы хотели гарантий моей невиновности по выдвинутому против меня обвинению, и того, что мне нужно спасти свое состояние, а не украсть чужое. Значит вы хотели убедиться, что с моралью у меня все в порядке. – В его голосе все так же звучал металл.

– Мораль – вещь относительная, мистер Мэгенхерд. Сейчас я бы сказал, что мораль на вашей стороне, а не бандитов из Тура. Вы никому не угрожаете, а вас пытаются убить. И мне легко себя уверить, что я – на правой стороне.

– Но вы поверили мсье Мерлену насчет того... другого обвинения?

– Мерлен подтвердил, что обвинение ложное, а он адвокат авторитетный. И я кое-что знаю про обвинения в насилии.

Харви оживился:

– Да? Расскажите поподробнее.

– Во-первых, в таком деле не нужны свидетели. Все, что нужно – знать место и время, когда там находился нужный человек, да еще уговорить кого-нибудь пожаловаться, что именно там и тогда ее изнасиловали. А если суметь уложить их в постель, то можно получить еще и медицинское заключение. В любом случае все будет принято на веру – ее слова против его. И даже если до суда дело не дойдет, репутация человека будет запятнана. И недостаток этих обвинений в том же, в чем и преимущество: все зависит только одной женщины. Если она лжет, значит продалась, а продавшись раз продаст и дважды. Достаточно ей заявить, что обозналась – и делу конец.

– Я не выбрасываю денег на ветер, – последовал стальной ответ.

Мы с Харви переглянулись. Он хмыкнул, но продолжал молчать. Я на миг задумался. Потом сказал:

– Но мистер Мэгенхерд, вы бы даже сэкономили. Положим, поручили бы мне встретиться с этой женщиной. Я бы договорился, заплатил на пару тысяч больше, и все равно все это обошлось бы вам в половину цены нашего путешествия. И никакого риска. Неужели как деловому человеку вам это не пришло в голову?

– Человек – не только бизнесмен. Мораль тут...

– Мораль? Кто вспомнил про мораль? – едва не заорал я и тут же сбавил тон. – Мы говорим о ложном обвинении. Причем тут мораль? И если уж говорить о морали, то почему не защитить себя в суде?

– Мистер Кейн, я размышлял об этом гораздо дольше вас. Говорил он спокойно и очень уверенно. – Я ничего не выиграю, обратившись в суд. Зато есть риск, что по ошибке суд может объявить меня виновным. Перекупать же показания я не хочу. Почему я должен платить, если я прав? Вот причем тут мораль.

Надолго повисла пауза, только гудел мотор да свистел ветер. Потом Харви заметил:

– Лучший способ остаться богачом – считать деньги, намазав клеем пальцы.

– Мистер Лоуэлл, а вы не думаете, что не только бедняки, но и люди богатые должны тратить деньги с толком?

Харви заявил:

– Мистер Мэгенхерд, меня никогда не волновало, как тратят деньги богачи. Но вашу точку зрения можно понять.

По гримасе Мэгенхерда невозможно было уловить, недоволен он или улыбается. Но за солидной сытой физиономией вдруг проступило аскетическое лицо шотландского проповедника, мечущего громы и молнии с каменного алтаря.

– Его точку зрения можно понять, – буркнул я. – Его империя на грани краха, но свои принципы он отстоял.

10

Теперь все надолго замолчали. Небо снова затянуло серыми клочьями облаками, которые не собирались разродиться дождем, а просто прикрыли солнце. День начинался кислый, как выдохшееся пиво.