Еще до прихода во Владивосток доктор Шидловский серьезно заболел, и Макаров был вынужден списать его на берег для отправки на лечение в Петербург. И теперь всеми гидрографическими работами стал руководить старший штурман поручик Розанов.
На переходе от мыса Поворотного до острова Рисири Андрей со своей группой регулярно, через каждые четыре часа, брал пробы воды батометром[43]. Теперь же пришла очередь поработать и группе Алексея — глубины уже позволяли брать пробы грунта щипцами, одолженными у телеграфистов, которыми он был весьма доволен.
Взяв очередную пробу воды, Андрей поднялся на мостик.
— Прошу разрешения, Аркадий Константинович, продолжить совместную вахту!
— Добро, Андрей Петрович! Как успехи на гидрологическом фронте? — с долей ревности спросил тот, так как ему пока доверяли лишь замерять температуру воздуха во время его вахт.
— Нормальные, Аркадий Константинович, — улыбнулся Андрей, уловив нотки ревности в голосе своего наставника. — На ста метрах глубины температура, как и прежде, остается довольно низкой — около четырех градусов выше нуля по Цельсию.
— Ненамного отличается от температуры воздуха, — заметил мичман, похлопывая ладонями рук, одетых в перчатки. — Вы сейчас несколько разогрелись при работе на полуюте, а здесь, на мостике, обдуваемом насквозь всеми ветрами, очень холодно.
— Думаю, станет еще холоднее, когда подойдем к проливу Лаперуза.
— Живы будем — не помрем! — отшутился вахтенный офицер.
* * *
— Вот он каков, знаменитый Камень Опасности! — показал Алексей на не очень высокую одинокую скалу, окруженную небольшой группой голых, лишенных растительности камней, возвышавшуюся почти посередине пролива Лаперуза.
— Да уж, Алеша, примечательный островок! И не низок, не высок, — согласился Андрей, прибежавший к другу на полубак в перерыве между взятием проб воды. — В ясную погоду он весь на виду. А в частые туманы, характерные для этих мест? Поэтому во избежание столкновения с ним на кораблях выставлялись матросы, обязанностью которых было прислушиваться к реву сивучей[44], поселившихся на этих камнях.
— И сколько же кораблей мореходов покоится на морском дне подле него?
— Одному Богу известно, Алеша…
Алексей вздохнул и, подув на закоченевшие от холода пальцы, принялся разбирать содержимое щипцов, которые достали со дна пролива перед самым приходом Андрея на полубак. И он с интересом стал наблюдать за действиями Алексея.
Так называемые щипцы на самом деле представляли собой два полушария, соединенные пружинками. Когда лот[45] с этими щипцами достигал дна, те захватывали в себя окружающий их грунт, и полушария тут же смыкались. Просто и в то же время надежно.
— Смотри, Андрюша, грунт, как видишь, — ил, — сказал Алексей, разъединив полушария. — Однако обрати внимание вот на эти разноцветные живые организмы.
В серой массе придонного ила действительно шевелились какие-то разноцветные червячки.
— Вот только жаль, что после помещения их в формалин они обесцвечиваются, — сокрушался Алексей.
— Не унывай! В Петербургской академии наук ученые разберутся, что к чему. — И Андрей заторопился: — Паруса поставлены в положение леве́нтик[46], так что предстоит очередная остановка для взятия проб. Успехов тебе, Алеша!
— И тебе того же, Андрюша! — пожелал он, наблюдая, как друг легко сбегает по трапу с полубака.
* * *
— Прямо по курсу у горизонта — полоса тумана, ваше благородие! — доложил сигнальщик.
Мичман Небольсин приложил к правому глазу зрительную трубу[47].
— Ну и глазаст же ты, Егоркин! Благодарю за службу!
— Рад стараться! — бодро ответил польщенный вниманием вахтенного офицера матрос.
— Только этого, Андрей Петрович, нам и не хватало! — сокрушенно вздохнул Небольсин. — Будем теперь блуждать в тумане, как слепые котята.
— Это же дальневосточные воды, Аркадий Константинович, и туманы здесь не редки даже в это время года.
— Так-то оно так… — снова вздохнул тот и, видимо, приняв решение, скомандовал: — Нестеренко, доложи старшему офицеру, что входим в полосу тумана!
— Есть! — с готовностью ответил вахтенный вестовой и метнулся с мостика выполнять приказ вахтенного офицера.
Старший офицер поднялся на мостик и взглянул в сторону приближающегося тумана.
— Ваши предложения, Аркадий Константинович?
— Думаю, что в тумане удобнее будет идти под парами. Ведь мы приближаемся к острову Тюлений[48]. А в проливе, отделяющем его от полуострова Терпения, Степан Осипович как раз и хотел провести замеры течения ввиду его неопределенности.
— Правильно думаете, Аркадий Константинович. Действуйте!
Небольсин дал указание в машинное отделение поднять в котлах пары и предупредил штурманов о приближении тумана. На мостик сразу же поднялся младший штурман с секстаном[49], чтобы успеть уточнить местоположение корабля по еще видимому солнцу.
Когда машинисты доложили, что корвет находится под парами, мичман отдал команду:
— Взять паруса на ги́товы![50]
Раздались трели боцманских дудок, и матросы вахтенной смены рассыпались по мачтам, подвязывая паруса к реям.
Затем он перевел стрелку машинного телеграфа в сектор «малый ход», и под кормой послушно забурлил гребной винт.
— Штурман, каково расстояние до острова Тюлений? — спросил мичман в переговорную трубу.
— Около семи миль, Аркадий Константинович! — доложил младший штурман.
— Спасибо, Семен Кондратьевич!
И только после этого вахтенный офицер доложил старшему офицеру:
— Господин капитан 2-го ранга, корвет идет под парами малым ходом курсом норд-норд-ост! Примерно через час будет у острова Тюлений!
* * *
«Витязь» вошел в полосу тумана. Он был настолько густым, что не видно было не только полубака, но и еле угадывались очертания первой дымовой трубы, расположенной за мостиком. Андрей, конечно, знал из рассказов отца о гибельных дальневосточных туманах. Сколько же они попортили крови русским мореходам за более чем столетие пребывания их в этих водах! Но только теперь смог в полной мере ощутить их воздействие на психику человека.
Избавиться от ощущения, что они на своем корвете как бы растворились в серой и бесплотной массе, окутавшей застывшую поверхность моря, было чрезвычайно трудно. Возникло сосущее под ложечкой ощущение, что они брошены и находятся одни во всем мире, и так будет продолжаться целую вечность. И только мерные «вздохи» машины, работавшей на малых оборотах гребного винта, да бурление воды под кормой свидетельствовали о реалиях существующего мира.
Но рядом находился опытный моряк, старший офицер. Теперь вся надежда на него, на его знания, опыт и умение.
Он же еще раз затребовал у штурмана данные о расстоянии до острова Тюлений и дал ему указание докладывать об изменении расстояния через каждые пять кабельтовых[51]. Затем приказал сделать замер глубины. Однако опущенный за борт лот так и не достиг дна при длине лотлиня в двести метров. Поэтому старший офицер приказал делать замеры глубины через каждые десять минут.
— Сейчас, Аркадий Константинович, подойдем к северо-западной оконечности острова и станем на якорь. Когда туман рассеется, приступим к определению направления и скорости течения в проливе между этим островом и полуостровом Терпения, — пояснил старший офицер.
— Глубина сто двадцать метров! — доложил матрос вахтенной смены, производивший замер глубины.
— Замерять глубину через каждую минуту! — приказал капитан 2-го ранга.
А по переговорной трубе младший штурман доложил:
— В соответствии с прокладкой курса корабля по счислению[52] остров Тюлений находится в пяти кабельтовых по правому борту!
— Глубина двадцать пять метров! — тут же раздался тревожный голос матроса.
— Стоп машина! Полный назад! — приказал старший офицер.
Под кормой бешено забурлила вода, однако махина корвета весом в три с половиной тысячи тонн продолжала по инерции двигаться вперед.
От удара все, кто находился на мостике, подались вперед и ухватились за планширь его ограждения. Скрип металла корпуса корабля о грунт резанул души моряков. Затем все стихло, и только гребной винт под кормой продолжал натуженно бурлить воду, тщетно пытаясь стащить корабль задним ходом на чистую воду.
— Приехали! — подавленно произнес старший офицер, а затем вложил всю свою истерзанную несчастьем душу в витиеватую тираду из ненормативной флотской лексики.
— Стоп машина! — приказал он, облегчив душу. — Даже она не может сейчас выручить нас…