Жаров перетащил труп волоком по полу, затем уложил на диване в гостиной. Укрыл его лицо пледом, висевшим на спинке кресла. В комнату для гостей он ввалился весь мокрый, разделся до нижнего белья, заткнул свитер и джинсы за радиатор отопления. Пилипенко молча наблюдал за ним, казалось, зная все, что произошло. Он сидел на кровати, опершись на ее деревянную спинку и подтянув зацементированную ногу. Выслушал рассказ Жарова не перебивая, затем спросил:
— Ты уверен? Там не могло быть кого-то еще?
— Нет. Я рассмотрел ситуацию, насколько это было возможно. Иван ринулся навстречу снегу, потерял равновесие, упал и ударился виском о чугунную ступеньку. Прямо о завиток кованой резьбы.
— Что ж, наконец, это и на самом деле — несчастный случай.
— Меня самого сшибло с ног пургой. Что-то невообразимое творится с погодой. Никогда такого не было.
Пилипенко взял с тумбочки и рассмотрел книгу Агаты Кристи, полистал. В задумчивости поднял голову.
— Глобальное потепление. Глубокая ночь. Давай-ка просто ляжем спать. Утро вечера мудренее. Если в доме и есть кто-то еще, то он должен дать знать о себе.
Жаров запер и забаррикадировал дверь, придвинув к ней тяжелое кресло и стол. Если кто-то захочет войти сюда, то грохот разбудит их. Они и вправду вскоре уснули, а грохот и вправду раздался среди ночи. Жаров вскочил. Баррикада была цела. Эхо далекого звука все еще бродило где-то по коридорам коттеджа.
— Вот он и отметился, — спокойно сказал Пилипенко.
Жаров отодвинул свою импровизированную баррикаду.
— Сейчас я его поймаю, — сказал он с наигранной радостью в голосе.
— Особенно если он вооружен, — угрюмо отозвался Пилипенко.
Жаров схватил со стола чугунный подсвечник и вышел в коридор. Теперь весь коттедж был погружен в мертвую тишину, как это и должно быть в двухэтажном здании, где покоятся пять трупов и один полуживой следователь. Однако кто-то или что-то разбудило их, причем с таким мощным структурным шумом, что стены этого дома содрогнулись. Жаров отметил, что совсем не испытывает страха — ни физического, ни мистического. Храбрец, видишь ли… Между тем через несколько минут тебя могут убить.
Он стал медленно продвигаться вдоль стены, сжимая в руке свое жалкое оружие. В любом случае лучше идти навстречу опасности, чтобы узнать хотя бы, в чем она заключается.
Он осторожно выглянул из-за угла коридора в гостиную. Тело Ивана лежало в том же положении, в каком он его оставил. Жаров прошел по коридору обратно, отворил дверь комнаты Аркадия и там также увидел неподвижное мертвое тело. Дальше была комната доктора. Он представлял, что увидит его там, таким же, как и несколько часов назад, но зрелище превзошло всякие ожидания. Поначалу он даже не понял, что именно видят его глаза — настолько нелепой и фантастичной была эта картина.
Тело доктора лежало на кровати, но все оно было белым, да и сама кровать, и пол вокруг — также были обсыпаны какой-то пудрой, которая кое-где собралась в кучки… Жаров вспомнил странный снег в прихожей. Нет, не то… Он не сразу понял, что обломки, похожие на ломти халвы, — это фрагменты потолка, который обвалился прямо на кровать доктора и изуродовал его труп. Это и был тот самый грохот, который разбудил их. Вот почему комната доктора выглядела ниже, чем другие: часть ее объема занимал убийца — немыслимый, непостижимый, безмозглый, на несколько часов опоздавший со своим покушением… Одно было ясно вполне: здесь нет никого живого, каменный коттедж пуст, безжизнен, но сила, убивающая здесь, существует.
13
Жаров сидел на стуле посреди комнаты. Пилипенко посасывал пустую сигарету. Он уже не лежал, привыкнув к своему новому положению, а сидел на кровати, спустив на пол каменную ногу.
— Доктор умер дважды, — сказал он. — Не думаю, что потолок в его комнате обвалился сам по себе. Однако оба покушения не соответствуют плану.
— «Доктор — яд», — процитировал Жаров. — Вроде вертится какая-то мысль, но зацепить не могу.
— У меня их целая туча вертится. И ни одной на отлично. Так, троечки. Пять человек умерли насильственной смертью прямо перед носом у следователя. Пуаро отдыхает.
Пилипенко задумчиво посмотрел на книгу Агаты Кристи, лежащую на тумбочке.
— С одной стороны, существует некий странный план убийств, — продолжал он. — По этому плану совершено только одно — «Аркадий — душ». Этот душ был установлен в комнате Аркадия и рассчитан именно на него. В комнате доктора на его кровать обвалился потолок.
— И этот случай не совпадает с планом.
— Такое ощущение, что планов на самом деле было два, и они вошли в конфликт, — сказал Пилипенко.
Он встал, неуклюже сделал несколько шагов, волоча прямую ногу на шине, взял с тумбочки книгу. Проговорил, покачивая книгой на вытянутой руке:
— Помню, в восьмом, что ли, классе, русичка застала тебя за чтением на уроке.
— Ну и что? — отозвался Жаров. — Я ж все время читал. Читать на уроке программные произведения не возбранялось. Я и заворачивал книгу в бумагу и писал на ней: «Герой нашего времени». А книга-то была другая.
— «Лолита» какая-нибудь. Я не о том. Русичка, как сейчас вижу, взяла твою книгу вот так и наугад раскрыла. Ей хотелось посмотреть, над чем ты так хохотал.
— Не помню.
— Зато я помню. Я тогда на всю жизнь усвоил этот прием.
Пилипенко вдруг резко раскрыл книгу.
— Она должна раскрыться точно в том месте, где Катерина ее закрыла в последний раз. Ну вот. «Десять негритят». Здесь три романа. «Восточный экспресс» явно читан. «Эндхауз» не тронут». А «Негритята» до середины. «Десять негритят решили пообедать. Один вдруг поперхнулся, и их осталось девять…» Вот это да!
Пилипенко резко обернулся, посмотрел на картину на стене.
— Узнаю этот взгляд, — мрачно проговорил Жаров. — Тебя осенила какая-то бредовая мысль.
— Точно. Ведь эта комната предназначалась для директора и его шофера. Здесь «Охотники на привале» Перова. Ты случайно не помнишь, висят ли в других комнатах картины?
— Висят. Я сразу обратил внимание. В каждой комнате по картине.
— Все разные, все из классики, хорошо знакомые каждому школьнику?
— Нуда. «Гибель Помпеи», например.
— «Гибель Помпеи», часом, не у доктора?
— У доктора. Но откуда ты?..
Пилипенко щелкнул пальцами.
— Я все-таки поймал ее за кончик хвоста.
— Кого?
— Мысль. Думаю, что я уже могу идти, раз сумел встать с постели. Доктор наложил на меня хороший камень, и я теперь сам как житель Помпеи. — Он хлопнул себя по цементированной ноге.
— Куда ты собрался идти?
— Я хочу осмотреть этот дом своими глазами. Возможно, от твоего внимания ускользнуло что-то важное.