Читать интересную книгу Somniator - Богдан Тамко

Как бы хотелось, чтобы все события вокруг были рождены моим сознанием и подсознанием, выстраивая каждый элемент окружения из желаний и потребностей, минуя время на фантазию об этом и доработку деталей. Чтобы, как в «Шагреневой коже» Бальзака, что-то извне само подыгрывало моим потребностям, так, чтобы я мог этого даже не замечать. Может быть, так и есть… Просто пока что сознание и подсознание расходятся друг с другом.

Религии говорят, что Бог лучше знает, как нам лучше. А может это наше подсознание лучше знает, а не Он? И оно быстрее сознания создает условия дискомфорта, которые все равно, в итоге, сделают нас счастливыми? А те, кто всю жизнь несчастны, просто слишком слабы и не могут справиться с подсознанием, создающим мир вокруг рушащимся по накатанной.

Что, если, людей вообще нет? И я единственная форма разума в мире, а все остальное – иллюзия, созданная мной? Как бы то ни было, я тоже слишком слаб, и инфекция поразила меня. Я принял то, что Кристина ответила мне отказом, и с этим осознанием вошел в новый день.

С тех пор началось темное и мучительное время для меня. Я видел Кристину в лицее практически каждый день, но не мог добиться от нее не только слова или улыбки, но иногда даже взгляда. Целыми днями я только и мечтал о том, чтобы поговорить с ней или совершить какой-нибудь подвиг, который мог бы привлечь ее внимание, показавший ей, что она зря от меня отказалась. Приходя домой, лежа на кровати, я смирялся с тем, что Кристина не моя и просто уходил в мир иллюзий, в котором мы были вместе и счастливы.

Неделю за неделей я осваивал карандаш. Та злополучная фотография не убиралась с мольберта, и я день за днем подводил черты лица Кристины на холсте, превращая рисунок неумелой руки в близкий к оригиналу портрет. Я все время ходил отрешенный и грустный. Моя старая добрая соседка по парте постоянно беспокоилась о моем состоянии и спрашивала, что со мной не так. Я все время отнекивался, натянуто улыбался и говорил, что все хорошо, пока эта подруга, знающая меня лучше, чем кто бы то ни было, не спросила меня, не влюбился ли я. В этот момент я понял, что мне надо излить душу.

– Элизабет, Элизабет, – так называл Лизу только я, – кто, как не женщина заметит подобную смуту в глазах у парня? Да! В этот раз ты попала в точку.

– Кто она? Расскажи!

– Танцовщица из одиннадцатого…

– Я так и думала, – перебила меня Лиза, – тебе, как всегда, подавай все самое красивое и всеми желанное, гребаный ценитель прекрасного! – засмеялась она. – И давно уже? Все то время, что ты ходишь опущенный?

– С прошлой весны, – признался я как-то смущенно, будто был в чем-то виноват.

– Все ясно с тобой, – бодро сказала подруга, – мы издалека восхищаемся недоступной роскошью и мучаемся от того, как мы бессильны. Очень разумно. Пойдем, я промою тебе мозги.

Как раз закончились уроки и мы, собравшись, второй раз в моей жизни пошли к Элизабет домой. В квартире с тех пор очень многое изменилось до неузнаваемости. Мы пошли в крохотную, но очень уютную кухню и расселись по противоположным сторонам круглого стола. Лиза приготовила нам чай, насыпала в вазу конфет и положила передо мной наполовину съеденный вафельный торт.

– Угощайся, – сказала она.

Я набросился на конфеты и начал потихоньку пить чай. В это время Лиза перебралась ко мне вместе со своим стулом.

– Возьми меня за грудь, – сказала она.

Я поперхнулся чаем.

– Веселая шутка, – вытаращив глаза, ответил я.

– Я серьезно, возьми меня за грудь.

После этих слов Элизабет схватила мою руку и прислонила к своей уже давно не маленькой груди, заставив мои пальцы плотно сжать ее.

– Что ты чувствуешь? – спросила меня подруга, заглядывая мне прямо в глаза.

А что я чувствовал? Первой реакцией были страх и неловкость, а потом, когда Лиза начала перебирать мои пальцы, чтобы я ощутил мягкость форм под рукой, внизу живота начало появляться приятное возбуждение. Я растерянно смотрел Элизабет в глаза и не понимал, что происходит, а она в это время медленно опускала мою ладонь вдоль талии, пока пальцы не наткнулись на ремень брюк.

Я сглотнул слюну. Лиза немного втянула живот; моя рука коснулась его мягкой кожи и проскочила под брюки, потом скользнула по волосам и коснулась чего-то очень мягкого и теплого. У меня заколотилось сердце, и я отдернул руку.

– Ты хочешь меня совратить? – спросил я, испуганный.

– Ты с ума сошел, – засмеялась Лиза, заправляя одежду, – я тебе не дам.

Она пересела обратно на противоположную сторону стола.

– А теперь расскажи, возбудился ли ты. Только честно – я не та, которую стоит обманывать.

– Да, конечно, я же парень.

– Вот именно, ты парень. А это значит, что силой возбуждения и похоти, отвлекаясь на других женщин, ты можешь подавлять то, что называешь любовью, и успокоиться.

Я вспомнил Кристину, и у меня защемило сердце от того, что любя ее, я лазил в трусиках другой женщины.

– Ты не права. Это просто заставит меня чувствовать себя мразью, потому что, во-первых, я предаю свои чувства, а во-вторых, пользуюсь невинной девушкой, для того, чтобы забыть свою.

Мы продолжили пить чай и, долго глядя друг на друга, не выдержав, рассмеялись.

– Вот видишь, ты хотя бы улыбаешься, – довольно ухмыльнулась Лиза.

– Эх, Элизабет, – потягивая чай, сказал я, – с тобой я впервые посмотрел порно, у тебя потрогал половые органы – чем же все кончится?

– Время покажет, Наполеон…

После этой беседы мне стало как-то легче. Мы с Лизой часто обсуждали в школе, какой я несчастный, и в эти моменты я чувствовал себя расслабленнее. Но когда я оставался один, все возвращалось. Были только я, фотография, портрет и мои мечты о Кристине. Сама она, как живой человек, стала постепенно исчезать из моей жизни. Я осознавал, что нам «ничего не светит» и только подпитывал свои чувства при случайных встречах вживую. У меня в голове уже очень долго жила другая Кристина – персонаж из моих фантазий, которая любила меня, как никто другой. На моих отношениях с учебой, слава Богу, это все никак не сказалось.

В конечном итоге я просто приучил себя не замечать любимую в лицее и даже не смотреть в ее сторону. От этого мне было еще тяжелее, но смотреть на то, как она каждый раз проходит мимо, я больше не мог. Так я прошел через восьмой класс, приведший меня к очередному празднику, где я снова был вынужден участвовать в репетициях. Это был выпуск Кристины, и она не могла не быть в нем задействованной. Я без особого энтузиазма занимался своей стандартной работой и через силу старался не увлекаться новым танцем девушки. В муках я пережил все эти репетиции и организовал выпускной.

Когда нас, участников процесса, стали разгонять перед намечающимся ночным праздником для одиннадцатиклассников, я нашел Кристину в толпе выпускников в роскошном платье, в очередной раз демонстрирующем все прелести и все ее совершенство. Подойдя к ней, я смело отодвинул мягкие черные волосы и шепнул на ухо:

– Мне будет очень тебя не хватать. Я люблю тебя.

Быстро развернувшись, я ушел оплакивать свое горе дома. Несмотря на все уговоры отца, летом я остался в Москве и все три месяца работал над портретом. В карандаше он был почти готов. А потом настал девятый класс, и в этот раз первого сентября я спокойно шел в лицей, зная, что мне не к кому спешить в этот раз.

Время лечит. А расстояние делает это еще лучше. Я не верю в эти байки про то, что можно всю жизнь любить одного и того же человека, когда в красивых историях мужчина или женщина десятки лет ждут встречи со своей второй половинкой и не разменивают чувства ни на кого. Да, о многих любимых когда-то людях остаются сладкие воспоминания и что-то теплящееся внутри, такое, что можно будет раздуть потом, если снова встретиться, но на расстоянии миль и лет – нет.

Так произошло и с Кристиной. Судьба пощадила меня хотя бы в чем-то – живя в одном районе, мы ни разу не пересекались даже случайно. Я не знал никаких ее друзей, контактов, поэтому человек просто ушел из моей жизни. Фактически, для меня она умерла. Я хранил память об усопшей со всеми почестями. Портрет я спрятал в угол комнаты, сверху приспособил балку со шторкой и спрятал его от людей. Это был мой райский уголок. Здесь я часто проводил свободное время, которого становилось все меньше. Бывало, я часами сидел в кресле-качалке перед холстом и любовался своим творением, а бывало, день напролет нервно и судорожно с карандашом и ластиком подправлял штрихи, не устраивавшие меня. Я не хотел браться за краску, до тех пор, пока карандашная версия меня не удовлетворила бы окончательно. Странно, я никогда раньше не рисовал, а сходство было стопроцентное. В общем, холст был моим маленьким секретом, про который, естественно, знал только отец, не задававший мне лишних вопросов. Но время шло, и рисование портрета стало для меня чем-то вроде навязчивой идеи, чуть ли не целью существования. Реальная же Кристина медленно стиралась из моей памяти.