— Да, но вовсе не оттого, что я не хочу возобновлять наше знакомство. О том вечере у меня остались самые светлые воспоминания.
Доктор прищелкнул языком.
— Что за отвратительные вечеринки устраивает графиня! На моей памяти это был единственный вечер, когда я ехал домой и не клялся в дальнейшем совершенно избегать общества. Я ждал новой встречи с вами, но в следующий раз, когда мы увиделись, вы стояли перед королем на свидетельском месте и клялись, что Целитель способен вернуть покойного к жизни.
Положив локти на массивные колени и подперев руками подбородок, Рен Вэсли изучал мое лицо, как если бы я была каким-то редким симптомом, который следует добавить к его сокровищнице знаний.
— Понимаете ли вы, госпожа моя, какие вопросы всколыхнул во мне ваш рассказ? Ужасающая, правда, о моем собственном невежестве…
— Разумеется, вы знаете, что, обсуждая подобные вопросы, мы с вами нарушаем закон?
Откровенность Вэсли обезоруживала, но я прожила уже слишком долго, чтобы упускать из виду последствия невоздержанной беседы. За каждой дверью или окном может прятаться доносчик. Заживо сжигали только чародеев, но те, кто их поддерживал, пусть даже только на словах, также платили жизнью: их вешали или рубили им головы, в зависимости от положения в обществе. Этот лейранский закон действовал на протяжении четырех с половиной сотен лет.
— Да, мм… Среди нас есть те, кто слышит и мыслит несколько свободнее, чем мы решаемся показать. Но в интересах краткости, равно как и безопасности, я умолкну. По правде сказать, ваш племянник — куда более насущная забота. Вы упоминали, что уже виделись с ним?
— Герик и есть та причина, по которой я здесь.
Я рассказала Рену Вэсли о данном Томасу обещании и о послании, которое тот передал сыну.
— Вы знаете, что они не ладили? — задумчиво протянул доктор, откидываясь на спинку кресла и доставая трубку. Вслед за этим он приступил к ритуалу набивания. — Герик чрезвычайно восхищался своим отцом, но с тех пор, как его забрали от кормилицы, он едва ли открыл рот в присутствии его светлости. Герцог был крайне обеспокоен. Зная, что я сам воспитал шестерых сыновей, он несколько раз советовался со мной, даже просил осмотреть мальчика в поисках малейшего признака неблагополучия.
— И что же вы обнаружили?
— Мне так и не представилось возможности что-либо обнаружить. Дважды я пытался произвести осмотр, и оба раза ребенок начинал биться в истерике, едва не доведя себя до болезни!
Точно так же он вел себя в комнате Филомены.
Доктор постукивал незажженной трубкой, сжав ее в могучей руке.
— У многих детей, особенно у избалованных и своевольных отпрысков богатых семейств, случаются вспышки гнева. Но меня беспокоит то, что мальчик вовсе не склонен к подобному поведению. Ваш брат был хорошим отцом. И если не брать те случаи с осмотром, Герик неизменно вежлив, уважителен со мной, так же как был с герцогом Томасом. Он очень хорошо умеет сдерживаться. Слишком хорошо для ребенка десяти лет.
— Я тоже это заметила. Вот почему я так поразилась его вспышке.
Я рассказала доктору, как мальчик испугался, когда я представилась.
— Я подумала, что басни о чародеях и моей с ними связи, которыми его пичкали, могли напугать такого маленького ребенка.
— Любого другого — вполне возможно. Но Герику не свойственны глупые страхи, нет. Мальчик выстроил вокруг себя стену и никого не пускает внутрь. А если кто-нибудь пытается сломать его оборону, он ввергает себя в неистовство. Это ненормально. Ему нужен кто-нибудь, кто поддержал бы его, позаботился о нем.
Я присела на табурет возле арфы и принялась стирать паутину с потускневших струн.
— Зачем вы мне это говорите? Мы с ним едва знакомы. И хотя мне грустно слышать о его бедах, вам следует обсудить это не со мной, а с кем-нибудь другим.
С кем-то, кто не будет завидовать тому, что этот ребенок жив.
— Его мать…
Рен Вэсли взревел как вулкан, плюющийся огнем перед извержением.
— Я бы не доверил его матери смотреть за моими собаками! Она, конечно, не глупа и, когда речь идет о ее собственных интересах, прислушивается к голосу разума. Я только что говорил с герцогиней, и весьма вольно. Она жаловалась на затруднения с арендаторами и рентой.
— Я наслышана о них. Надеюсь, ее можно заставить понять важность Комигорского соглашения.
— Если она что и понимает, госпожа моя, так это насколько болезненно безденежье и насколько ее собственное положение зависит от сохранения и преумножения наследства, причитающегося ее сыну. Я сказал ей, что ей необходимо избавить себя от всех этих забот… И это, разумеется, правда. И объяснил, что вижу только одно решение.
— И какое же?
— Я сказал герцогине, что собирать ренту следует вам. — Его огромные брови вознеслись к поднебесью.
— Да вы с ума сошли! Филомена никогда на это не пойдет!
— Напротив, сударыня. Когда она открыла глаза, она уже считала это собственной идеей.
— Ну, значит, это она сошла с ума.
— Вовсе нет. Согласитесь. Мальчик несовершеннолетний, а обычаи этого дома требуют, чтобы взрослый член семьи или попечитель, назначенный королем, исполнял условия соглашения. Герцогиня считает взимание ренты делом нудным и утомительным. Она скорее перевешает арендаторов, чем станет пожимать им руки. Убедив вас остаться, она может получить деньги, не доставляя себе неудобств. Я сказал ей, что ваше знакомство с замком может освободить ее от бесчисленных забот и позволить сосредоточиться на своем здоровье.
Я не могла решить, истерически мне рассмеяться или швырнуть арфу в эти кошмарные брови, подрагивающие от удовлетворения моим замешательством.
— Я прошу прощения, что не принял во внимание дела, занимающие вас в настоящее время, но эту возможность упустить было нельзя. Я не могу думать ни о чем другом, кроме того, что мальчик будет благоденствовать под вашим присмотром.
Единственное, что не позволило мне осмеять это глупое предложение, — ощущение тепла у сердца, когда я принялась обвинять доктора в безумии. Я прикоснулась к розовому камню в палец величиной, висевшему у меня на шее. Меня предупредили, что в ближайшие несколько месяцев камень начнет излучать сияние и его неестественная холодность уступит место теплу. Завтра на рассвете Дассин должен будет привести ко мне Кейрона в надежде, что я смогу помочь вернуть ему память.
Я еще не знала, что буду делать в ожидании. Вернуться к тому примитивному существованию, которое я десять лет вела в Данфарри, было невозможно, как невозможно было, и вернуться, даже имей я для этого средства, к праздной аристократической жизни, из которой меня вырвал арест Кейрона. В минувшие месяцы я оказалась втянута в события, значимые для судеб мира, и теперь нигде не чувствовала себя как дома. Я больше не ощущала себя частью Комигора. Но если мне удастся за это время сделать что-либо полезное, чтобы предотвратить будущее запустение фамильного замка, тогда пребывание здесь окажется не пустой тратой времени. Что же касается мальчика…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});