Читать интересную книгу Анна Герман - Александр Жигарев

- Эх, здорово там платили! - частенько повторял Анджей. - Да работа была чересчур нервная. - И он сокрушенно качал головой.

Четыре балерины (Алиция, Магда, Хелена и Бася) много лет танцевали в ночном ресторане "Полония". Но разругались с директором. Тот пробовал навязать им пятую партнершу - свою жену, никогда раньше профессионально не выступавшую и твердо убежденную в том, что для того, чтобы "дрыгать ногами", учиться не обязательно.

Остальные двое - бывший оперный баритон, пятидесятилетний Северин Мазовецкий, постоянно жаловавшийся на больную печень, и старожилка местной эстрады певица Ханка Станкевич - бойкая дамочка лет сорока пяти.

Жизнь провинциального актера, - впрочем, как и жизнь столичного гастролера, - состоит из беспрерывных поездок. Из Вроцлава они выезжали на маленьком, допотопном, постоянно ломавшемся автобусе и на черепашьей скорости направлялись в сторону какого-нибудь небольшого городка, где, как торжественно объявлял коллегам Скомпский, "будет находиться их база". Под словом "база" Скомпский подразумевал местную заштатную гостиницу, как правило, без удобств, зато с обилием тараканов и превосходной звукопроницаемостью. Если кто-то ругался с женой, храпел или слушал радио, два соседних номера были полностью в курсе дела. Сначала это Аню забавляло, потом стало раздражать, наконец, просто приводить в отчаяние: больше всего после многочисленных переездов и концертов она нуждалась в тишине и покое.

Артисты обычно давали по три концерта в день. Это было немало... Вставали в полдевятого утра, завтракали и в полдесятого уже сидели в автобусе. Водитель, лысеющий пан Яцек с багровым "после вчерашнего" лицом, долго заводил мотор. При этом он чертыхался, плевался, разводил руками, как бы ища у своих пассажиров поддержки. Однажды в пяти километрах от Вроцлава автобус как-то странно затарахтел и застрял. Пан Яцек склонился над двигателем, долго в нем копался, а затем, вытирая тряпкой руки, с радостным удовлетворением возвестил: "Это уже навсегда". Каково же было Анино удивление, когда лет десять спустя она повстречала допотопный автобус со Скомпским и его старыми и новыми спутниками у бензоколонки в маленьком местечке под Вроцлавом! За рулем сидел краснощекий пан Яцек!..

Они направлялись в так называемый "концертный зал", находившийся обычно километрах в пятнадцати от "базы". Нередко таким залом служил офицерский или сельский клуб, Дом отдыха. Пан Яцек с рабочим выгружал ящики с реквизитом. Музыканты тащили нехитрую аппаратуру. Тут же начинали пробовать громоздкие микрофоны, которые часто подводили артистов. Северин Мазовецкий микрофоном не пользовался. В глубине души он презирал микрофонное пение и не скрывал злорадства, когда его коллеги оказывались в затруднительном положении. После проверки аппаратуры бежали обедать, ели на скорую руку - и снова в зал на репетицию.

Репетировали бесконечно. У Ани создалось впечатление, что выше всего, выше, чем сам концерт, ценит Скомпский репетицию. Он был абсолютно уверен в своем художественном вкусе и правильности суждений. "Мэтр" делал артистам изысканные замечания, деликатно извинялся, снова поправлял, снова извинялся и говорил, поглаживая пальцем ямочку на подбородке: "А не лучше ли, любезная, так?"

Скомпского нельзя было назвать деспотом, любителем поиздеваться над артистами, вынужденными из-за боязни потерять работу терпеть его режиссерскую ограниченность и дурной вкус. Просто он навсегда остался провинциальным актером. И подняться выше этого уровня ему было не дано.

Оставшееся время уходило на глажение костюмов и грим. После концерта еще полтора часа собирались, все упаковывали, грузили ящики, курили. Потом полтора часа в холодном автобусе тряслись к "базе". Аня всегда ощущала особую приподнятость после концерта и не замечала неудобств кочевой жизни. В гостиницу приезжали заполночь, когда буфет и ресторан давно были закрыты...

xxx

Ох уж этот Синдбад-мореход, неутомимый и неунывающий путешественник! В какие только части света не заносила его судьба, каких только чудовищ он не встречал! Роль эту в представлении артистов Вроцлавской эстрады "доверил" себе Скомпский. Он говорил об этой роли так значительно и пространно, что могло создаться впечатление, будто речь идет по крайней мере о шекспировском герое.

Но это был самый обыкновенный "капустник", с незамысловатым сюжетом, с песнями и танцами, в котором Синдбад был практически статистом. Вокруг него "раскручивалось" действие. Корабль Синдбада бороздил моря и океаны (в это время свет в зале гасили и все артисты за кулисами старательно изображали свист ветра и грохот океанских волн).

Потом Синдбад появлялся в итальянском порту - и сразу же ему навстречу выскакивали танцоры и певцы, пытавшиеся донести до зрителей темперамент итальянцев. Аня больше всего любила именно это место в спектакле. Ей нравились звонкие мелодичные итальянские песенки, которые можно было петь свободно, раскованно...

Больше всего хлопот доставляли артистам африканские сцены. Надо было натянуть на себя трико темного цвета и таким образом мгновенно перевоплотиться в темнокожих жителей Эфиопии. Правда, цвет "кожи" мало гармонировал с золотистыми волосами Анны...

- Не принимай близко к сердцу, - успокаивал молодую певицу Скомпский, играй так, чтобы зрители не замечали цвета твоих волос, чтобы они целиком воспринимали твой сценический образ свободной женщины Африки.

Он говорил штампами. Но Аня доверчиво слушала его, ни капельки не сомневаясь в справедливости его слов. Она с восторгом изображала латиноамериканок, африканок, китаянок... А под конец "плавания" - русских и полек. Пела русские народные песни задушевно, от всего сердца. Они покоряли Анну мелодичностью, искренностью и глубиной.

Иногда Скомпский просил ее задержаться "на минуточку" и порепетировать еще раз "русскую часть". Он старался втолковать ей, как следует "по-настоящему" петь по-русски, звал ее к цыганщине, к неоправданной удали, к надрыву. А ведь песни эти были нежные, сердечные. Иногда ей казалось, что Скомпский просто не понимает смысла произведения.

По-русски он говорил хорошо, почти без акцента. Но строчки растворялись в его сознании, оставалась одна только музыкальная часть, которую он трактовал "по-своему", даже не пытаясь вникнуть в суть литературного первоисточника. Аня робко пробовала спорить с режиссером. Скомпский возмущался, стыдил Аню, называл ее упрямицей, которой никогда не стать настоящей певицей, обещал на следующем концерте передать "русскую часть" кому-нибудь еще. И наконец, махнув рукой, отправлялся за кулисы - пить чай с сухарями.

Аня всякий раз пугалась: а вдруг он действительно... И сама себе отвечала: "Ну и пусть. Но петь, как учит он, нельзя... Ни в коем случае. Это значит - лишить песню смысла, погубить ее".

"Польская часть" не вызывала ни у кого сомнений, но Аню она мало удовлетворяла. В основном это были известные шлягеры, бывшие давно на слуху у зрителей. Все ее попытки петь песни по-своему вызывали протест режиссера.

- Если будешь так петь, уйдешь со сцены под стук собственных каблуков, - размахивая руками и багровея, кричал Скомпский, - и весь спектакль завалишь!

Аня пыталась отойти от привычного шаблона, отыскать свой рисунок, свою трактовку песни. Но это приводило к провалу. Слушатели, привыкшие к первому исполнению шлягера, не желали принять новой трактовки.

Несколько раз Анна отпрашивалась у Скомпского. Все-таки ей хотелось защитить диплом. Конечно, она понимала, что диплом теперь лишь бумажка, но надо же было хотя бы формально подытожить шесть лет, проведенных в стенах университета! Скомпский ворчал, что Анна ставит его и всю труппу в сложное положение, затем неожиданно успокаивался:

- Конечно, ты ведь не на гулянку едешь. Университет, диплом... я понимаю.

Она заезжала домой на несколько часов, быстро рассказывала маме и бабушке о "Странствиях Синдбада" и о своей кочевой жизни, не жалуясь на неудобства. Мама и бабушка смеялись до слез, когда Аня делала грозное лицо и начинала басить, изображая разгневанного Скомпского: "Анна, Анна, войдите же в образ! Вы что, забыли, что играете эфиопку"? Сейчас вы, скорее, похожи на подгулявшую итальянку, или испанку, или француженку... или китаянку!" И Аня перечисляла все известные ей национальности, в то время как ее слушательницы буквально задыхались от смеха.

- Вот видите, - смеялась и она, - как весело я живу и с какими интересными людьми общаюсь!

Дома она задерживалась ненадолго. Потом садилась в трамвай, ехала на автобусную станцию, оттуда еще час на автобусе в деревню Затон. Для дипломной работы она должна была нанести на карту геологические особенности местного рельефа. К своим университетским обязанностям она относилась добросовестно, но и сама замечала, что эта добросовестность - просто дань долгу. В разгар напряженной работы она ловила себя на том, что думает о совершенно постороннем, что ее мысли где-то там, в стареньком автобусе, что она страстно спорит со Скомпским, в чем-то убеждает его, а тот презрительно улыбается и обрывает ее на полуслове.