Читать интересную книгу Звёздная паутина. Рассказы - Сергей Рулёв

– Ложись! – крикнул Голубев несколько запоздало.

Осколки со свистом разлетелись по комнате.

Падая, Конев увидел, как один из больших осколков с силой вонзился Снегову в горло. Прижавшись к полу, Конев слушал, как свистят по комнате бешенные кусочки стекла.

Наконец, всё утихло.

Конев осторожно поднял голову. По комнате больше ничего не летало. Так же осторожно, озираясь, приподнялся Виталин.

– Чёрт! Мать твою! – раздался голос Голубева. Он уже сидел, зажимая правой рукой левую, с тыльной стороны которой, чуть пониже локтя, торчал осколок стекла.

Артемьев тяжело с надрывом дышал. Глаза его были закрыты.

Снегов и Михаленко были мертвы. В Снегова попал только один осколок, но он почти отделил голову от туловища. Китель Михаленко был буквально разодран в клочья, а сам он просто нашпигован стеклом.

Виталин встал и схватил автомат. Глаза его страшно блестели.

– Говорите, та каменная хреновина виновата, – прохрипел он, – и пули её не берут, говорите. Ну так мы её попросту – прикладом.

Он решительно направился к комнате начальника.

«Не выйдет, ничего не выйдет», – с отчаянием подумал Конев.

Смертоносное стекло не просто лишило жизни ещё двоих ребят. Конев с отчаянием чувствовал, как уходит от него надежда. Нет, не выкарабкаться им из этого ада. Поэтому, когда Виталин решил разбить Маску, он только смог подумать: «Ничего не выйдет».

И у Виталина действительно ничего не вышло.

23

Виталин уже стоял над Маской.

– Скалишься, сволочь, – прохрипел он и замахнулся автоматом, как дубиной.

Лампочка над его головой вдруг отвалилась от потолка, за ней стал отваливаться провод. С глухим стуком лампочка разбилась об голову Виталина. Он мелко затрясся. Автомат выпал из парализованных током рук.

Маска снова захохотала, торжествуя очередную победу.

«Я же говорил – бесполезно», – подумал Конев, закрывая глаза. А Голубев, скрипя зубами от боли и злости на хохочущее нечто, выдернул из руки осколок. Пульсирующим потоком хлынула кровь.

Конев открыл глаза. Посмотрел сначала на Голубева, потом перевел взгляд на прерывисто дышащего Артемьева. И тут в его голове появилась мысль. Она хоть и не сформировалась окончательно, но благодаря ей отчаяние отступило. Конев скинул с себя китель и стал рвать нательную рубашку на длинные лоскуты. Скрутив тряпичную полосу жгутом, он подошел к Голубеву.

– Зачем? – усмехнулся тот. – Чуть раньше или чуть позже – не всё ли равно?

– Нет, – сухо, но убежденно ответил Конев. – Подумай сам, до этого все, в кого целилась эта тварь, погибали окончательно и бесповоротно. А сейчас, ты хоть и в крови, а всё-таки ещё что-то лопочешь. Да и Артемьев пока дышит, – он закончил перетягивать руку Голубеву и сунул ему в руку вторую полоску ткани. – Перевяжи пока саму рану, а я посмотрю, как там Артемьев.

Даже беглый осмотр показал, что Артемьев родился в рубашке, а то и в бронежилете. В отличие от Михаленко, стекла только порезали кожу во многих местах, и без сознания он был, скорее всего, от болевого шока. На то, чтобы содрать с него китель и хотя бы кое-как перебинтовать, у Конева ушло минут десять. Закончив, он посмотрел на Голубева. Тот уже перемотал себе рану, но продолжал сидеть всё в той же позе, подвернув под себя одну ногу и уставившись в стену напротив.

Конев встал, сделал пару шагов в сторону разбитого окна и остановился, словно упершись в вязкую обволакивающую стену. «Ну никак не хочет отпускать нас, зараза», – со злостью и некоторой долей разочарования подумал он. Неужели все так безысходно? Как можно бороться с трагическими случайностями? И тут: «Клин клином вышибают», – всплыла в памяти поговорка. А следом мысль-образ – «Канистра!» Он даже не стал просчитывать степень риска и последствия – бредовое занятие в их ситуации – а просто направился в сушилку. Там стояла канистра с бензином. Её когда-то на какой-то чёрт притащил кто-то из прапоров. Так она тут и стояла, ожидая, когда кто-нибудь до неё доберётся.

Торопясь, пока хохочущее нечто упивается своей очередной победой и не обращает на них внимания, Конев свинтил крышку с канистры. В ноздри ударил дурманящий запах бензина. Конев плесканул на пол в сушилке – здесь деревянные полы и стены займутся моментально – и повел ручеёк в общую комнату. Щедро поливая все деревянное, он жалел, что бензина так мало.

«А если нам не удастся выбраться?» – мелькнула мысль. Ну и пусть. Шансов подохнуть будет гораздо больше, если оставить все как есть. Хотя от перспективы сгореть заживо неприятно засосало под ложечкой.

Заметив недоумевающий взгляд Голубева, Конев приложил палец к губам. Со стороны это наверняка выглядело по-идиотски, но он действительно боялся, что Маска разгадает план и сорвёт его раньше, чем он начнёт выполняться.

Когда он осторожно поставил на пол пустую канистру и дрожащими руками достал спички, в глазах Голубева появилось понимание. Когда на полу вспыхнуло голубое пламя и побежало, охватывая все, куда попала хоть одна горючая капля, он быстро поднялся и, кивнув на Артемьева, сказал:

– Ну что, взяли?

Комнату начал заполнять едкий дым. На панелях пузырилась краска. Затрещало дерево. Становилось жарко.

Они с двух сторон подхватили под руки Артемьева и потащили его к окну. И точно так же, как и Конев несколько минут назад, уперлись в невидимую стену.

Жара становилась все нестерпимей. Хохот резко оборвался.

– Что, не нравится?! – смеясь, крикнул Голубев в пространство, и сделал рывок вперёд. С огромным трудом им удалось на один шаг придвинутся к заветному окну. Конев весь взмок от напряжения и окружающего жара. Словно вытащенная на берег рыба, он хватал ртом воздух и давился дымом. Голова начала кружится. До окна оставалось всего два шага. «Мы должны», – подумал Конев, чувствуя, что сознание начинает путаться. Он до крови закусил губу. Боль помогла, но не надолго. Однако за этот момент просветления, он успел дёрнуться вперед, и они продвинулись к окну ещё на один шаг.

А огонь уже разошёлся вовсю. На полушерстяном кителе Голубева начали, шипя, скручиваться волоски. Голубев чувствовал, что теряет последние силы. «Всем вместе нам не выбраться», – спокойно и как-то отстраненно подумал он. Решение созрело внезапно, и он не видел смысла от него отказываться. Когда Маске что-нибудь угрожало, она всегда отвлекалась от остальных.

– Держи крепче, – прохрипел он, надеясь, что Конев поймёт его. Тот действительно понял и, возможно, даже лучше, чем он ожидал.

– Не дури. Осталось немного, – услышал он в ответ.

– Я все-таки сержант, а это приказ. Выбирайтесь.

Он отпустил Артемьева и сделал шаг назад. С него сразу свалилась тонна свинца. Посмотрев в мокрую от пота спину Конева, он почти весело крикнул:

– Не сможешь, с того света достану!

Прикрыв лицо отворотом кителя, он кинулся к комнате начальника.

Конев даже не смог обернуться, чтобы проводить его взглядом. Сделать это означало потратить последние силы. У него и так, как только Голубев отпустил Артемьева, возникло ощущение, что он не столько рвётся вперед, сколько пытается удержаться на отвоеванных позициях.

Внезапно раздалось рычание, и он почувствовал, что сковывающая его хватка ослабла. На то, чтобы положить Артемьева грудью на подоконник, отчего тот застонал, и самому перемахнуть во двор, ему вряд ли потребовалась и секунда. Но как только он стал вытаскивать во двор Артемьева, снова провалился в густое желе. В лицо ему бил свежий воздух с реки, и он жадно вдыхал его, набираясь сил. У Артемьева тем временем начали тлеть брюки. Увидев это, Конев почувствовал, как его захлестнула волна безумного гнева.

– Отвали!!! – заорал он в открытое окно и рванул на себя Артемьева.

Лежа на спине и чувствуя голой спиной прохладные доски караульного дворика, а сверху неимоверно тяжелого Артемьева, он засмеялся.

– Теперь не достанешь!!! – снова заорал он и стал подниматься.

Каждый шаг прочь от караула давался легче предыдущего.

Сзади раздался громкий треск – начали рушиться подгоревшие балки перекрытий, а затем началась бешенная пальба. «Патроны!» -догадался Конев.

Они уже отошли достаточно далеко, чтобы не ощущать жара от полыхающего здания, когда, перекрывая рёв пламени, раздался леденящий душу вой. В нём были сразу и боль, и ярость, и тоска.

«Вот теперь всё», – устало подумал Конев, опустив на землю Артемьева и упав рядом с ним.

Вой дошел до высшей точки. У Конева заложило уши.

С грохотом рухнули стены, взметая в небо снопы искр.

Вой оборвался.

24

Конев очнулся. Всё тело ныло. Пахло палёным. Рядом лежал Артемьев, всё так же неровно дыша. Он всё ещё был без сознания.

Сзади догорали остатки караула.

– Вот и закончилось, – пробормотал Конев.