Читать интересную книгу Звёздная паутина. Рассказы - Сергей Рулёв

Вообще нет, ему это тоже надо. Зря или не зря он отдает кому-то два года из своей жизни? Не самые худшие, между прочим, в смысле возраста. На гражданке он бы сейчас… Ух! Но что толку мечтать, ведь он сейчас не на гражданке. Ничего, год прошёл, и ещё год пройдет. Зато потом он оторвётся на всю катушку. Небу жарко станет!

Конев вдруг почувствовал страшную усталость. Зачем думать о чем-то? Армия – это не такое место, где следует много думать. Особенно это касается солдата. Так даже в Уставе записано.

Конев поднял взгляд и увидел, что они уже подходят к караульному дворику. «Ну вот, – подумал он, – ещё четыре часа отстоял, теперь восемь часов давления массы. Сон – вещь нужная в нашей нервной работе».

Голубев первым поставил автомат в ячейку места для разряжания оружия и сказал:

– Разряжай.

Конев поставил автомат, за ним подошли Москалёв, Трохин и Катышев. Он не стал ждать их и, быстро отсоединив магазин, передернул затвор и сделал контрольный спуск. Как и положено, раздался сухой щелчок курка по бойку.

– Разряжено, – буркнул он, на что Голубев безразлично кивнул головой.

На то, как разряжают автоматы Катышев и Москалёв, Голубев тоже не обратил никакого внимания, зато к Трохину оно было особым.

– Разряжай, – подал он команду отдельно для него.

Трохин отсоединил магазин и, как положено по Уставу, отчеканил:

– Оружие разряжено.

Потом отвел назад затворную раму.

Голубев сделал вид, что заглянул в щель под крышку ствольной коробки, после чего сказал:

– Осмотрено.

Трохин отпустил затвор, нажал на спусковой крючок и поставил автомат на предохранитель.

– Оружие разряжено и поставлено на предохранитель, – отбарабанил он уставную фразу.

Голубев хлопнул его по плечу и подытожил:

– Мужик, Троха. Только зачем два раз повторять, что оружие разряжено?

Трохин смущенно улыбнулся.

– Ладно, Троха, – Голубев еще раз хлопнул его по плечу и подтолкнул в спину, – вали в караул.

Тот схватил автомат и сделал то, что ему сказали.

– Голубь, – склеил недоумённо-интересующуюся гримасу Катышев, – он тебе что, даёт, что ли?

– Дурак, – беззлобно отозвался Голубев, перебивая лошадиный смех Катышева. – Что бы ты понимал. Он просто нормальный пацан, не тормоз вроде Морина.

– Э-э-э! – махнул рукой Катышев. – Все они – тормоза.

«А ты не тормоз?» – почему-то вдруг подумал Конев, но вслух ничего не сказал, а просто закинул за плечо автомат и пошёл в караул.

8

Удар.

Ещё удар.

Удар за ударом.

– Уйди! – не выдержал Катышев. – Отстаньте от меня все!

– Дайте поспать, – попросил он, но удары продолжались и, казалось, не будет им конца.

– Перестаньте стучать!!! – заорал Катышев и понял, что это сон, а он начинает просыпаться.

Неужели он орал вслух? Сонные мысли путались, протекая через голову, словно вязкая клейкая паутина. «Вот чёрт», – смог, наконец, он подумать. И уже хотел повернуться на бок, когда до него вдруг дошло, что удары-то продолжаются. Глухие, но даже на слух увесистые. Удар, три секунды тишины, опять удар. Это уже не сон.

«Что за дятел?» – среди эмоций Катышева появилось и стало разрастаться недоумение.

А стук продолжался – методичный, завораживающий своей ритмичностью.

«Это здесь, в спальном помещении», – вдруг понял Катышев. Недоумение мгновенно превратилось в злость, но способности к расширению не утратило. Катышев решил, что сейчас он встанет, и этот шутник, этот долбанный дятел элементарно получит в репу, пусть это даже будет Осокин. Кого волнует, что ты – дембель? Духов это может и беспокоит, но его, Катышева, нисколько.

Катышев с трудом раскрыл сонные глаза и попытался приподняться на локте, чтобы посмотреть на этого придурка. Эта попытка привела к тому, что злость снова сменилась недоумением. Он не мог даже пошевелить пальцем! За такие шутки бьют долго и больно.

Катышев дернулся еще раз – результат тот же. Но он же прекрасно чувствует, что его никто не держит! «Что за хренотня?» – растеряно подумал Катышев. Он лежал на спине, и взгляд его упирался в потолок чуть впереди. В комнате был полумрак – из приоткрытой двери, ведущей в общую комнату, била полоса света.

Не имея возможности шевельнуться, Катышев до предела скосил глаза вбок. Он уже сориентировался и понял, что стук идет от стенки, слева от него, а странный паралич и стук непостижимым образом связались в его голове в одно целое. Пытаясь выяснить причину стука, Катышев подсознательно пытался узнать: почему, чёрт возьми, он не может пошевелиться?!

Скосив до предела глаза, Катышев увидел стоящего в полосе света возле самой стены Морина.

Катышев почувствовал, что ему сейчас станет плохо, и поспешно закрыл глаза.

9

Стук раздавался над самым ухом. «Кому там неймётся?» – недоуменно подумал Трохин, пересекая тонкую грань между сном и реальностью.

Он спал на левом боку и отлежал руку. Попытавшись высвободить её из под себя, чтобы она отошла, Трохин обнаружил, что совсем не может пошевелить ею. Чертыхнувшись мысленно, он хотел вытащить её правой рукой, но с удивлением выяснил, что и она тоже не желает его слушаться.

Стук продолжался.

«Ну что за чёрт?» – снова подумал Трохин, открывая глаза.

Как только он это сделал, с его губ тут же сорвалось заковыристое нецензурное выражение. Вернее, ему показалось, что оно сорвалось, на самом же деле тишину спального помещения по прежнему не нарушало ничего, кроме этого сухого монотонного стука. Впрочем, пока Трохин для чего-то подбирал в уме определение для этого распроклятого стука, тот успел стать немного чавкающим.

Увиденное показалось Трохину слишком нереальным. Он зажмурился. «Господи, – пронеслось у него в голове, – Может, я все еще сплю?» С минуту он пытался убедить себя в этом, но ничего не выходило. Это не сон. Он действительно лежит, как бревно, не имея ни малейшей возможности пошевелиться, а там у стены действительно стоит Морин, и он действительно… О нет!

Трохин почувствовал непреодолимое желание снова открыть глаза. Конечно, это ужасно, но, тем не менее, он снова должен увидеть это.

Открыв глаза, он снова это увидел.

Зрелище явно не для слабонервных.

Морин стоял возле стены с вытаращенными как у раздавленной лягушки глазами на абсолютно бескровно-белом лице и методично бил в стену кулаками. Взгляд Трохина медленно переходил с лица Морина на его руки. Он знал, что там увидит, боялся, но хотел это увидеть.

Удар правой, удар левой. Снова правой и снова левой. На каждый удар стена отзывается глухим, слегка чавкающим звуком.

Медленно, очень медленно взгляд Трохина скользил по рукам Морина, постепенно подбираясь к кулакам.

Локоть, запястье… кисть. Наконец, взгляд Трохина упёрся в то, к чему так осторожно крался. Это плохо сказалось на желудке Трохина. Штормовой волной накатила тошнота. Трохин сжал зубы, борясь со спазмами, но это не помогало. Кисло-горькая жидкость уже вылилась в рот, и Трохин ещё крепче сжал зубы, одновременно судорожными взглатываниями пытаясь вогнать её обратно в желудок. Кроме того, пришлось бороться с паникой, нахлынувшей вместе с головокружением.

С трудом закрыв глаза, Трохин сражался со своим организмом, поэтому не сразу заметил изменение характера стука. Тот стал убыстряться. С каждым новым ударом их частота увеличивалась. Вскоре мерный стук превратился в частую дробь, от которой по коже начали бегать мурашки.

«Неужели это никогда не закончится?» – тоскливо подумал Трохин.

Однако ничто не может продолжаться вечно.

Трохин приоткрыл глаза и увидел бешено работающего кулаками Морина. Лицо его, как показалось Трохину, стало ещё белее, а глаза ещё больше вылезли из орбит.

Трохин с трудом подавил очередной спазм в желудке, но кислятина уже лезла в нос, и он почувствовал, что на глаза начинают наворачиваться слезы. Ну и хорошо. Теперь-то он уж точно не сможет видеть Морина.

И вдруг стук прекратился.

Трохин стал промаргиваться, чтобы согнать слезы, но всё равно не успел увидеть, как безвольно упали руки Морина, закатились глаза, обнажив налитые кровью белки, и как сам Морин, подломившись в коленях, безжизненной массой рухнул на пол.

Трохин услышал только стук упавшего тела и тут же почувствовал, что оцепенение пропало.

Перекинув голову за край кровати, он стал выворачиваться наизнанку. Его рвало до тех пор, пока в желудке не осталось совсем ничего. Выплюнув последнюю жгучую каплю, он устало откинулся на спину.

10

Голубев сидел в общей комнате и играл с помощником в нарды, когда в спальном раздался странный стук. С первым же ударом не менее странный столбняк сковал и его и помощника. Голубев видел бескрайнее удивление в глазах прапорщика Шарапова и догадывался, что на его собственной физиономии нарисовано удивление нисколько не меньшее.