А дел да, дел выше крыши. У нас выборы в Учредительное собрание назначили, агитация и пропаганда в полный рост. Дня не проходило, чтобы на митинге глотку не драть. А еще постоянные согласования и пересогласования списков, листовки и прочее издательство. Плюс обычная текучка — город-то ждать не будет, его надо кормить-поить, охранять и обихаживать. Новая структура, новые люди, новые проблемы. Комиссии и подкомиссии Совета, коммунальные вопросы, милиция, подготовка инструкторов для всей страны и внезапно еще один головняк — телеграфисты. Выяснилось, что кое-где чиновники почтового ведомства попросту саботировали отправку сообщений Советов, приходилось их заставлять силком и буквально стоять над душой. А в этом случае очень полезно иметь под рукой людей, умеющих управляться с телеграфным аппаратом и читать депеши. Ну, чтобы господа саботажники не вильнули. Вот на базе радиотелеграфных рот, радиоцентра на Ходынке и телеграфной мастерской Московско-Рязанской дороги развернули дополнительную подготовку. Заодно наиболее продвинутых начали учить на радистов, хоть и не особо нужно пока. Но при плохом раскладе, которого очень хочется избежать, у нас впереди гражданская война, а связь есть основа управления войсками. Станции “Норд” в наличии, кадры наработаем, не помешает.
Так что забрал заказ я только через полторы недели и теперь красовался перед зеркалом в губернаторском доме, занятом под Моссовет. А что, самый центр, опять же, насквозь наша городская милиция в трехстах метрах, теоретически даже докричаться можно. Но мы на всякий случай организовали дублирующий канал — флажный семафор от Моссовета через дом Нирнзее до милиции, а то вдруг найдутся сообразительные мятежники и захватят телефонную станцию.
А костюмчик вышел что надо — тонкий брезент или парусина, на знаю, как точнее, крашенный в армейский зеленый цвет. Штаны с большими боковыми карманами, заправленная в них гимнастерка тоже с карманами на груди. Трикотажная фуфайка (ну не тельняшку же мне, в самом деле, при моей морской болезни носить) и вместо пиджака куртка аж с шестью карманами. Закрыл гештальт, называется, почти на семидесятом году жизни — еще когда в школе учился, у нас одному пареньку родитель из Анголы кубинскую форму привез. Вот я по мотивам и рисовал, разве что камуфляжных тигровых полос не стал наводить, ни к чему это пока.
Все, налюбовался и хватит. У нас тут неожиданная аберрация всплыла — предвыборная поддержка кадетов оказалась больше ожидаемой. Хотя вроде не с чего, землю они не обещали, про окончание войны ни гу-гу, от событий в Царском не отмылись… И агитационной литературы кадетской море, хотя наши печатники ни сном, ни духом, а кроме наших других, почитай, и нету. Вот пожалеешь, что нет у нас института Гэллапа или Левада-центра, чтобы опросить тысячу-другую человек, обработать результаты и выдать причину.
— Ух ты! Это где же такую форму дают?
В дверях стоял Савинков.
— Приехал? Как там в Питере?
— У временных так себе, у Корнилова получше, у наших хорошо. Но ты не сбивай, где взял?
— Где взял, где взял… купил! Ламанова сшила.
— Сам придумал? — Борис пощупал материал и обошел меня со всех сторон.
— Ага. Давно хотел.
— В чем соль?
— Не жмет, не тянет, карманов много. Я вон, даже свою сумку забросил — все и так помещается. Материал недорогой, не жалко испачкать, отстирывается легко.
— Хм. Здорово смотрится. Может, мне тоже такую завести?
— Не, тебе кавалерийскую шинель надо, пол подметать.
— Зачем это? — подозрительно осведомился Борис.
— Ну ты же за нашу разведку и контрразведку отвечаешь.
— Не понял, это как связано?
Я хлопнул его по спине:
— Никак, дурака валяю. Так что там в Питере?
— Приказ о преобразовании округа во фронт правительство утвердило, сейчас там кадры туда-сюда тасуются. Корнилов теперь Главкопет, в силу входит, в штаб фронта подбирает, так сказать, идейно близких. А часть наших симпатизантов выпер, их Главный штаб пригрел.
— Что, всех?
— Контрразведка округа почти вся к Болдыреву ушла, на ее место новые люди. Кстати, ты одного знаешь, — ухмыльнулся Савинков. — Кожин, бывший полицейский пристав.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Жив, курилка! А я думал, что тогда, на вокзале, обознался… Но ты хоть информаторов в штабе фронта оставил?
— Обижаешь… откуда я тогда все это знаю?
— Отлично. Тогда к тебе еще дело будет, вернее, не дело, просто ситуация странная, может, по твоим каналам прояснится, — и я посвятил товарища Крамера в предвыборную ситуацию с кадетами.
Боря поржал и выудил из своего портфеля папку с бумагами, порылся в ней, нашел и протянул мне листок. Оказывается, питерские печатники уже неделю как сообщили в Петросовет о дивном финте Прогрессивного блока. Эти ушлые ребята из Думы наложили лапу на Первую государственную типографию, на ее экспедицию и почтовые права. Для понимания — эта громадная типография занимала целый квартал и обеспечивала издание всех правительственных документов, а также их рассылку по всей империи. И теперь кадеты печатали там свои материалы за спасибо, и точно так же бесплатно распространяли их по всей стране.
Тонны, буквально тонны литературы, причем вне очереди и за государственный счет, а мы-то голову ломали! Ай молодцы кадеты, ай ловко!
— Давай, Боря, срочно собирай все по делу, в особенности накладные на печать и рассылку, с подписями.
— Сотрудников опрашивать?
— Обязательно, тоже под запись, с понятыми, чтобы все честь по чести. У тебя по Земгору материал есть?
— Ха, у меня на них два шкафа материалов!
— Тогда так. Выбери из них те, где замазаны кадеты…
— Да там во всех кадеты, — хмыкнул Савинков.
— Тогда выбирай самые вопиющие. Всю подборку — Андронову, и материалы по типографии тоже.
— Топить будем? Это хорошо, а то воруют как не в себя.
— Вот именно, раскрутим газетную кампанию на тему, что крадут даже больше, чем при царе.
Борис доложил еще про деятельность новообразованной “Чрезвычайной Следственной Комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств”, куда он командировал троих своих ребят. Там же работало и несколько адвокатов из “Правозащиты”, так что мы имели полное представление о следствии и даже копии протоколов.
***
— Степаныч! Степаныч!!!
— Да что ж такое, ни минуты нельзя спокойно поработать! — оторвался от наших бумаг Баландин. — Что еще стряслось?!
— Авдеевские нашу землю режут!
В кабинетик ввалился растрепанный мужичок из многочисленного клана Рюмкиных. Судя по виду, его уже потрепали в разборке — у картуза треснул козырек, а правый рукав пиджака держался на нескольких нитках.
— Где режут, сколько их, подробнее!
— Я мимо ехал, — зачастил вестник, — глядь, за Колькиным ручьем, где наши луга, авдеевских человек двадцать!
— И что?
— А то! Саженью меряют, галдят! Я к ним сунулся — накостыляли! Грят, земля теперь общая, а у нас избыток! Ты власть, давай, разбирайся!
Выпалив все, Рюмкин сразу успокоился, уселся в углу на стул и принялся безуспешно прилаживать рукав к пройме, причитая, что в таком виде домой не покажешься, Клавка убьет. Мы с Васей переглянулись.
— Все вокруг артельное, все вокруг мое. Это кто там у тебя такой умный, Вася?
— Единоличники, — скривился председатель уездного Совета.
Когда строилась плотина Можайской ГЭС и проходил перенос деревень, Союз артелей выкупил несколько имений и отселил туда тех, кто ни в какую не соглашался вступать. И чересполосицы поменьше, и дрязг с переделом земли тоже. Причем авдеевским тогда прирезали по одной-две десятины лишку, и весь процесс прошел на “ура”. А вот сейчас гляди ж ты…
— Они года два тому сами хотели артель создать, да только перегрызлись все. А сейчас, на чужое, очень даже собрались. Ладно, надо ехать, разбираться. Ты как, в Москву или со мной?