при памяти!»
Обычно возле его патрульного автомобиля стояло пять-шесть машин и столько же водителей, ожидавших своей очереди. Гриша спокойно писал карточки и протоколы, пока не попадался какой-нибудь конченый нарушитель, начинавший качать права. Тогда на свет выползала вторая часть натуры Цапова, наполненная до краев страстью к самому подлому интриганству.
Так случилось и в этот раз. Яреев наловил нарушителей и организовал столь любимую Гришей очередь. Цапов сидел в машине и писал карточку. Рядом с ним на пассажирском сидении умничал армянин.
Гриша спросил у него:
– Так вы не согласны с тем, что нарушили рядность на кольце?
– Конечно, ведь я ехал правильно! – ответил водитель.
Цапов взглянул в левое зеркало и увидел возле заднего крыла патрульки четверых очередников, переминающихся с ноги на ногу. Он открыл свою дверь, резко нагнулся к армянину и тихо шепнул тому в ухо: «Ты – гнойный педик!», после чего выпрыгнул из машины. Водители, стоявшие в очереди, тут же услышали хриплый вопль разъяренного армянина:
– А ты – козел рогатый, мать твою!
Гриша с важным видом обратился к свидетелям:
– Слышали? Это оскорбление представителя власти!
Подбежал Яреев и, оценив ситуацию, начал отбирать у водителей объяснения. Армянин уже вылез из патрульки на улицу, отошел подальше (чтоб неслышно было) и крыл матом ближайшие кусты, всю власть целиком, и Гришу Цапова в частности как ярчайшего представителя этой власти.
Через двадцать минут свидетели, дав нужные показания, отбыли восвояси. Они
уезжали довольными, так как никто не стал их штрафовать. Цапов же тряс пачкой объяснений перед носом оскорбителя и пояснял:
– Сейчас, родной, мы поедем с тобой в райотдел. Там с тебя снимут подтяжки и вытащат шнурки из твоих модных армянских ботинок, а потом заведут уголовное дело за оскорбление лица, находящегося при исполнении служебных обязанностей.
– Командир, ты же первым начал обзываться, – оправдывался уже успокоившийся водитель.
– Где это написано? Где доказательства? Вот написано, что гражданин Микаелян поносил инспектора и его близких родственников нецензурной бранью. Это свидетели, понимаешь – свидетели!
– У меня тоже будет куча свидетелей, – не сдавался оскорбитель.
– Ах, так?! Все! Поехали в райотдел! Можешь уже на ходу снимать подтяжки…
Гражданин Микаелян немного подумал и решил дальше не испытывать судьбу на прочность. Он сказал примирительно:
– Да ладно-ладно. Сколько я там должен?
– А уже не надо, – Цапов изображал справедливый гнев. – Уже все, тю-тю! Посидишь в козлятнике, поумнеешь. Там тебя новые кенты по решетке многому научат…
Назревал деловой разговор. Яреев отошел в сторонку и закурил. Он не мог так работать. Какое-то элементарное чувство порядочности не давало ему права на подлость. Да и тявканье с нарушителями Сергей ставил ниже чувства собственного достоинства. Водитель не согласен? Плевать! Берешь в руки ручку и молча пишешь протокол. Пусть жалуется. Еще с советских времен существовало определение: «Если на инспектора нет жалоб – значит, он не работает». Ибо кто ж тебе улыбаться будет, если ты отбираешь водительское удостоверение, или выписываешь штраф? Не следует считать, что общество состоит сплошь из одних мазохистов.
Пока Яреев раздумывал о способах Гришкиной работы, тот продал Микаеляна и уже махал в форточку рукой, дескать – поехали. Сергей уселся в патрульку, и они отправились ловить пьяных.
Цапов довольным голосом рассказывал:
– Вот дурак! Если б не гавкался, отделался бы пустяковым штрафом за рядность. А так пришлось ему выложить сумму, в двадцать раз большую. Учись работать, Серега, и у тебя все будет! Надо уметь общаться с людьми. А лучше всего – сталкивать их лбами. У меня это хорошо получается. Кстати, сталкивание лбами – довольно интересная и приятная штука.
Через полчаса Яреев выловил пьяного в хлам черкеса, который на старой «Волге» пытался прокрасться в свой любимый аул. На вопрос Цапова, какого лешего черкес, будучи мусульманином, нарушает установки ислама, тот ответил:
– Ночь. Темно. Аллах спит, не видит.
Денег у него с собой не нашлось, и потому инспекторы загнали «Волгу» на штрафстоянку, а Асланчерия (так звали черкеса), свозили на экспертизу, после чего отобрали у него права.
Экипаж хотел было вернуться на маршрут, но по рации прозвучала команда дежурного по полку, которая звучала так: «Внимание! Всем патрулям активизировать работу!» В переводе с официального языка это означало, что необходимо срочно купить водки с закуской и немедленно прибыть в подразделение. Цапов с Яреевым заехали в ночной магазин и с включенными маячками прилетели в полк.
Они успели вовремя. У одного из инспекторов случился день рождения, и потому вся вторая смена собралась в боксах. Закуску разместили на капотах машин, и принялись отмечать вышеназванный праздник.
* * *
Приблизительно в это время начали происходить большие перемены. Но самая главная из них – перестали давать квартиры. Если кое-кому и удавалось получить жилье, такие счастливчики были командирами высшего эшелона. В остальном – форменную одежду, запасные части на автомобили и даже деньги на бензин выдавали пока исправно, хотя иной раз и случались перебои. Форма стала другой. Шинели, тулупы, сапоги ушли в прошлое, а новая одежда поменяла цвет с серого на синий.
Командиры взводов свистели сами. Это было связано с боязнью попасть под статью, благодаря которой за групповое деяние припаивали гораздо бо́льшие сроки. Поэтому командиры взводов, подъезжая к своим экипажам, говорили:
– Так. Всех нарушителей ко мне!
Инспекторы минут двадцать таскали нарушителей в патрульку начальника. Потом командир уезжал к следующему патрулю. Но раз в неделю каждый экипаж получал двадцатилитровую канистру и привозил ее полной бензина. Это действие не считалось зазорным и приравнивалось к «борзым щенкам», которые, как известно из классики, к взяткам никакого отношения не имеют.
Взводом, в котором служил Яреев, командовал заслуженный ветеран Николай Васильевич, служивший в ГАИ еще во времена Брежнева и потому никак пенсии не боявшийся (типа – если выгонят, значит, действительно пора). Он был покладистым и спокойным человеком.
Книгой нарядов, которой он заведовал, пользовались достаточно демократично. Если инспектору были нужны выходные дни в определенные числа месяца, он брал книгу, которая всегда лежала на столе в кабинете начальника, и карандашиком записывал нужные даты. Командир взвода переписывал пожелания, и наряд печатался так, как было нужно сотрудникам. Если что-то не получалось (рейдовые мероприятия, сопровождение прибывших министров и т. п.) инспекторы всегда ставились в известность.
За это командира взвода сильно уважали, так как в соседних подразделениях даром выходные не раздавались, а книги нарядов считались совершенно секретными документами и в руки личного состава