Читать интересную книгу Спас на крови - Юрий Гайдук

эконом-класса, — подыграл Школьникову Головко, — так что…

— Не доживу, поди, — с искренней горечью вздохнул Яков Ильич и тут же перевел разговор на деловой тон: — Ладно, хрен с ней, с водкой. Все равно всю не перепьешь, как, впрочем, и всех баб не перетрахаешь. Это я тебе официально заявляю, как почетный импотент России. Что у тебя?

В двух словах пересказав свои догадки и предположения относительно скоропостижной смерти русского американца, Головко произнес скорбно:

— Просьба, Яков Ильич. Покопайся в клиенте.

Какое-то время мобильник оставался глухим и безголосым, будто в нем разрядились батарейки, наконец ожил все тем же надтреснутым голосом Школьникова:

— И оно тебе сильно надо?

— Не знаю, — признался Семен. — Но не хотелось бы, чтобы кто-то оказался умней меня.

— Похвально, — одобрил Школьников. — Однако сам понимаешь, расчет через гастроном.

— Яков Ильич… — обиженным тоном протянул Семен, — ты же знаешь, за мной не пропадет.

— Ладно, шутка, — хмыкнул явно довольный Школьников. — Сделаю всё, что могу. Жди звонка.

Положив мобильник на сиденье, Головко вдруг вспомнил уроки Школьникова при работе с трупом, когда он доказывал, что с «тепленькими» следует работать только голыми руками, дабы кожей собственных пальцев прочувствовать рану, которая много о чем может рассказать. А «гондоны», мол, только мешают в работе. Под «гондонами» он подразумевал медицинские резиновые перчатки, на которые смотрел с откровенным презрением. Припоминая сосредоточенное лицо Школьникова, когда тот возился с трупом, Головко невольно подумал о том, что настоящая школа старой закалки — это, конечно, хорошо, но чтобы стать общепризнанным судмедэкспертом, таковым надо все-таки родиться. А Яша Школьников, судя по его хватке, родился со скальпелем в одной руке и со стаканом водки в другой. И теперь все зависело от того, какое заключение он подпишет.

Хотя, казалось бы, самому Державину уже все равно, с чего бы вдруг у него остановилось сердце.

Глава 3

Если до начала утренней оперативки тебя вызывает к себе начальник отдела, жди очередную неприятность.

Эту нехитрую премудрость, столь же верную, как «закапало с неба — значит, быть дождю», Андрей Стогов постиг на собственной шкуре, и когда в телефонной трубке громыхнуло повелительно-короткое «Зайди!», он еще на пороге своего кабинета стал просчитывать возможные варианты столь раннего вызова. В общем-то по любой разработке можно было пройтись начальственно-асфальтовым катком, и он еще до того, как потянул на себя ручку тяжеленной двери, сориентировался на самых слабых местах. Однако первый же вопрос, которым встретил его полковник Бусурин, едва ли не поставил его в тупик:

— Что по Державину?

Поначалу даже не сообразив, какой такой «Державин» может с раннего утра завести его шефа, Стогов наморщил лоб, лихорадочно припоминая всех «Державиных», которые могли бы проходить по разработкам, но когда вспомнил, было уже поздно.

— Если не держишь в голове, значит, надо записывать, — громыхнул явно недовольный голос Бусурина. — Я спрашиваю про Игоря Мстиславовича Державина. Чего молчишь?

— Товарищ полковник! — озадаченно произнес Стогов. — А что по нему может быть нового? Эмигрант, выехавший из СССР в семьдесят девятом году. Принят в Америке, там же получил свое новое гражданство.

И Стогов, как бы ставя точку на биографии покойника, который лежал сейчас в московском морге, широко развел руками. Мол, такова жизнь, товарищ полковник. О подозрениях, высказанных следователем Московской прокуратуры Головко, Стогов пока что начальству не докладывал, дабы «не гнать волну». Да и вообще не очень-то хотелось лезть поперед батьки в пекло, как иной раз любили напомнить более опытные товарищи, плечи которых отягощались полковничьими погонами.

Стогов рассчитывал, что на этом, видимо, и закончится его аудиенция с шефом, однако Леонид Яковлевич Бусурин не очень-то поспешал отпускать капитана.

— Надеюсь, уже ознакомился с его делом?

— Так точно!

— Что-нибудь интересное есть?

— Рядовой случай семидесятых годов. Искусствовед. Работал в Третьяковской галерее. Опубликовал несколько статеек за бугром о том, что из музеев разворовывается культурное наследие страны, причем подлинники таких художников, как Репин и Левитан, вдруг оказываются на дачах областного руководства, не говоря уж о вышестоящих товарищах в Москве и Ленинграде, ну а о дальнейшем развитии сюжета можно только догадываться.

— То есть, кое-кому все это показалось гоном, а возможно, что и действительно хвост прищемили, и…

— Думаю, так и было, — подтвердил Стогов. — И уже сам от себя прокомментировал: — Мужик должен благодарить Лубянку за то, что ему позволили тихо-спокойно выехать из Союза, а не упекли в психушку или на тот же пятерик на лесоповал за «клевету на партийные и государственные органы».

— Это уж точно, — согласился с капитаном Бусурин. — В те годы Юрий Владимирович многих спас от психушек, тюрем да поселений.

— А толку-то? — с обидой в голосе за Андропова буркнул Стогов. — Все равно ему никто спасибо не сказал. Всех в один ряд с Лаврентием Павловичем поставили, да и клеймо на всех одно: «Душители».

— Ну это ты не скажи, — возразил слишком уж категоричному капитану Бусурин. — Андропову многие благодарны остались. И особенно те, кто действительно за страну болел.

Он побарабанил пальцами по столу и как-то исподлобья, будто прощупывал тридцатилетнего опера на вшивость, прошелся изучающим взглядом по лицу Стогова.

— Ну да ладно, вернемся к нашим баранам. За то время, что Державин прожил в Штатах, он гнал волну на Советский Союз?

— Ну-у я, конечно, всего знать не могу, но как злостный антисоветчик он не замечен. По крайней мере ни одной публикации подобного рода в архиве.

— Хорошо. Очень хорошо. А он делал попытки вернуться в Союз или в Россию?

Не понимая, к чему клонит полковник, Стогов неуверенно пожал плечами.

— Вряд ли, товарищ полковник. По крайней мере ничего подобного в его деле нет. К тому же, насколько я понял Артура Хиллмана, Державин добился в Америке высочайшего признания как эксперт по искусству, платили ему там, естественно, очень большие гонорары, и возвращаться на этом фоне в Россию…

— Не скажи, капитан, не скажи, — думая о чем-то своем, произнес Бусурин. — Если бы Державин вернулся в Россию общепризнанным экспертом по искусству, каковым он был в Америке, да с тем багажом по экспертизе, который он наработал за прошедшие тридцать лет, ему бы цены здесь не было как эксперту и оценщику. И уверяю тебя, не прошло бы и года, как он превратился бы в миллионера.

— Ну, в таком случае не знаю.

— А если предположить, что он опасался за свою жизнь, вернувшись в Москву?

Стогов мучительно соображал, к чему бы полковник завел эту тягомотину относительно трупа из «девятого люкса».

— Ну-у, можно, конечно, предположить и подобный вариант, да вот только зачем нам все это?