Читать интересную книгу Оморка — бумажный остров - Кима Грейдина

— Вот и хорошо, что суббота. Мой папа в субботу — что ни спроси — всё объяснит.

Помолчали.

— А может, это секрет какой, эта самая ОМОРКА? Может, нам вовсе и знать этого нельзя?

— А мы и так ничего не знаем…

Виталик вдруг перевёл взгляд с бумаги на Сашку:

— А всё-таки бумагу нужно отдать…

— Мне домой бы… — тоскливо заметил Сашка.

— Отдать нужно.

Виталик устремился туда, где скрылись из виду Тольский. Баламут и остальные.

— Догоним их, — оглянулся он на Сашку, — отдадим бумагу, а после — домой. А?

— Бабушка ищет…

— А меня, думаешь, не ищут?

— Папа ругает…

— А меня, думаешь, хвалить станут?.. Отдадим бумагу — и домой. А то Баламут в Ригу уедет без бумаги и всё из-за нас…

— Ну ладно, — махнул рукой Сашка, — отдадим — и домой… Только тогда уж точно домой!

На Ригу — в десять ноль-ноль

Пока рассматривали бумагу, пока читали, пока решали, как её вернуть, Тольский с компанией пропали из виду.

— Никуда им от нас не уйти, — сказал Виталик, — мы же знаем, что поезд на Ригу в десять ноль-ноль. Сядем на трамвай и живо будем на вокзале…

— А вдруг нас спросят, куда это мы по ночам ездим?..

— Никто нас не спросит. Сейчас все трамваи без кондукторов.

— А билеты на что мы купим?

— А мы объясним контролёру, — сказал Виталик, — что у нас очень важное дело.

В пустом трамвае ребята ехали молча. Даже в окно не глядели. А что глядеть? Самого себя разглядывать? В трамвае — свет. А за окном — темень.

Да и на Рижском вокзале народу почти не было. Одни поезда. В гулкой тишине объявили по радио:

«Поезд Москва — Рига отправляется в двадцать два часа. Провожающим выйти из вагонов».

А Виталик тащит Сашку за руку:

— Сюда, сюда…

— Погоди ты, — упирается Сашка, — надо же прочитать, где этот Рижский…

— Чего читать? Я только что видел, как они сюда зашли.

— А может, это вовсе не они?..

— Они, они…

Сашке хочется спать. Да ещё в трамвае разморило. Он едва языком шевелит. А ноги и вовсе по земле волочит.

— Да скорее же ты! — торопит его Виталик.

— Мне спать охота. Бабушка ждёт… Ужин остыл…

— «Ужин, ужин»! — повторяет Виталик. — Вот вернём бумагу и поедем… ужинать. Куда он денется, ужин?

И, легко преодолев слабое Сашкино сопротивление, Виталик затаскивает его в вагон.

— А не отправится? — вяло сомневается Сашка. — Уже по радио объявляли…

— Да никуда он не отправится, — уверенно отвечает Виталик, — ещё не ноль-ноль…

Но едва он это проговорил — двери сами закрылись, и поезд, словно нехотя, сдвинулся с места. Сашка ещё ничего не понял. Только когда состав легко тряхнуло и он, мгновенно успокоившись, плавно заскользил по рельсам, Сашка внезапно очнулся. Ребята стояли в пустом тамбуре, а поезд шёл, набирая скорость. Всё быстрее и быстрее.

— Что мы натворили!..

Широко раскрытыми глазами Сашка уставился на Виталика.

«Граждане пассажиры, — сказали по радио, — электропоезд следует до станции ИСТРА. Просьба в вагонах соблюдать чистоту».

— До станции ИСТРА?.. — разочарованно сказал Виталик.

— Это же просто электричка! — закричал Сашка. — Зачем же нам ИСТРА?..

— А я сам видел, что они сюда зашли…

— «Сам видел, сам видел»!

Сашка чуть не заплакал.

— Брось, — солидно заметил Виталик, хотя и самому хотелось зареветь. — Так уж вышло, — бормотал он, успокаивая друга. — Я же хотел как лучше… Я же документ хотел возвратить…

И он взял Сашку за руку.

Сашка замигал потемневшими от страха глазами.

— Что будет с бабушкой? — только и смог выговорить он.

— Что будет…

Виталик положил теперь руку Сашке на плечо.

— Ничего с ней не будет. Мы же вернёмся. Проедем всего одну остановку — и назад. Понял? Всего лишь одну остановку…

Искать… Ждать… Надеяться

На тихой улице Москвы, где по ночам спят троллейбусы, во всех домах уже давно погашен свет. Все люди спят. Только в Сашкином доме беспокойство и суета. И больше всех беспокоятся и суетятся

   новый домком тётя Зоя,

      папа и бабушка Сашкины,

         мать и отец Виталика,

            дядя Юра Худяков,

               Алёна — дошкольный ребёнок и

                  ошпаренный кот Зебка…

— Алёна! — слышится из, окна первого этажа. — Алёна! Хватит! Сейчас же домой!

— Нет! — отвечает Алёна.

— Как это «нет»? Тебе давно пора в постель.

— Всем давно пора в постель.

— Взрослые могут не спать. А дети — нет, — доносится из окна терпеливое объяснение матери.

— А я могу, — возражает Алёна. — Пойду спать, а они найдутся… Все узнают, что они нашлись, а я — нет!

И Алёна отходит подальше от окна, чтобы даже не слушать настойчивых требований матери.

…Дядя Юра сто раз ездил куда-то. А сейчас вышел из машины, подошёл к бабушке и тихо говорит ей:

— Только, Прасковья Степановна, не ругать…

— О чём вы говорите, Юра?..

Мать и отец Виталика прислушиваются к их разговору.

— Вы ведь не знаете, Прасковья Степановна, зачем и куда они ушли, — продолжает дядя Юра, — а прежде чем ругать, необходимо всё выяснить…

Дядя Юра вынимает из кармана сигаретницу, разминает сигаретку и, постучав ею о крышку, опять обращается к бабушке:

— Позвольте, Прасковья Степановна, мне покурить…

— Ах, Юра, — машет рукой бабушка, — я бы, кажется, сейчас и сама закурила…

Дядя Юра закуривает. Выдыхая дым в сторону, он продолжает разговор с бабушкой:

— Так вот. Прежде чем ругать, Прасковья Степановна, необходимо всё выяснить. И непременно в спокойных тонах. Что мы знаем? Ровным счётом ничего. Может, цель у них самая благородная? Что, если они, скажем, отправились на освободительную войну против колонизаторов? Педагогично ли будет за это их ругать?

— Господи! — всплеснула руками мать Виталика. — Против колонизаторов!.. Только этого нам недоставало!

— А что вы думаете? — продолжает дядя Юра. — Я говорю вам из личного опыта. В этом возрасте я тоже бегал… Бегал убивать Гитлера.

— Так что же нам теперь делать? — плача, выговорила мать Виталика.

— Ничего особенного… — Дядя Юра опять выпустил дым в сторонку, чтобы он не попадал на женщин, и, немного помолчав, добавил: — Знайте только одно: прежде чем наказывать, нужно тщательнейшим образом выяснить все обстоятельства и вообще подумать, есть ли основания наказывать…

— Есть, есть основания!

Бабушка обиженно поджала губы и затрясла головой.

— Это жестоко: заставить всех так волноваться! Это достойно самого серьёзного наказания!

Бабушкин подбородок дрожит от негодования.

— И всё-таки во всём следует спокойно разобраться, — настаивает дядя Юра.

— Полно вам! — тяжело вздыхает бабушка.

Бабушкины губы дрожат, дрожит платочек, который бабушка держит в руке, и голос бабушки тоже вздрагивает.

— Прежде нужно знать, живы ли они, — упавшим от дрожи голосом едва выговаривает бабушка.

Мать Виталика вытерла лицо скомканной тряпицей и, набрав в себя побольше воздуха, громко позвала:

— Виталик!

— Да что ты, господи, кричишь тут над ухом! — сказал отец Виталика. — Будто мы его не кричали!

— Виталик! — не обратив внимания, опять позвала мать.

— Вот и будем кричать без толку…

Отец Виталика стоит без пиджака, и рубашка пузырится у него на спине.

— Сначала без надобности дёргаем парня… Морскую свинку и ту держать не позволяем… А после: «Виталик, Виталик»… А что? От такой жизни и на войну против колонизаторов подашься…

Неожиданно из темноты вынырнул Сашкин папа.

— Нет! На этот раз я непременно его выпорю, — выпалил он с раздражением.

Бабушка подтянулась и, основательно упрятав дрожь в голосе, чётко сказала:

— Костя, уймись!

— На этот раз не уймусь! — буркнул папа и снова исчез в темноте.

Подъехала милиция. Не только тёти Зоин милиционер. Вся милиция была на ногах.

На каком-то вокзале нашли какую-то курточку.

Теперь за эту курточку держались все разом:

   новый домком тётя Зоя,

      мать и отец Виталика,

         папа и бабушка Сашкины,

            дядя Юра Худяков,

               Алёна — дошкольный ребёнок, и даже ошпаренный кот Зебка… потёрся

о курточку здоровым боком. Потом все разом отпустили курточку…

— Нет, — сказали все разом, — нет… не наша…

— Что нам делать? — повторяла мать Виталика.

— Искать, — ответил милиционер.

Он сел на мотоцикл и уехал.

Тётя Зоя строго посмотрела на женщин. Потом она перевела свой строгий взгляд на Сашкиного папу.