Кима Ибрагимовна Грейдина
Оморка — бумажный остров
Встреча друзей
За всё лето Сашка ни единой рыбки не выловил, хотя удочка у него настоящая. И поплавок с грузилом настоящий. Даже блесну раздобыл, а это не так-то просто. Но рыбу ловить… Зачем её ловить? Пускай плавает.
Бывало, весь лагерь спит, а Сашка тайком пробирается к речке. Только что выплыла из воды золотая макушка солнца. Синие и зелёные стрекозы мечутся над водой. Невдалеке деревня. Все дома как на ладони. Крыши пересчитать можно. Сашка видит с пригорка, как белые утки, роняя на дорогу пёрышки, спешат к воде. Уток много, не сосчитать. Потому что некоторые неторопливо вспархивают и, пролетев немного, вперёд других выходят. Сразу со счёту собьёшься.
Знает Сашка и местных лягушек. Иной раз какая-нибудь спросонок выйдет на дорогу. Приблизишься к ней, а она — ни с места. Смотришь — и она уставится. А после лениво подтянет задние ноги и неожиданно исчезнет в густых зарослях таволги.
Но больше всех Сашка любит рыб. Часами может сидеть над речкой и наблюдать, как они живут. А то и поговорит с ними.
Рыбы наперво замрут, будто прислушаются. Но, не дослушав, юркнут в разные стороны. Как не бывало их.
— Меня в лагере рыбаком прозвали, — рассказывал Сашка другу в день возвращения.
Друг Виталик сидел на опрокинутом цинковом бачке и грыз большую жёлтую репу.
— А я не рыбачил. Некогда мне было рыбачить, — сказал он.
Сашка глаз не сводил с репы и при этом безжалостно теребил собственное ухо.
— У вас всем такие майки выдавали? — глотая слюни, спросил он.
— Какая ж это майка? — набитым ртом ухмыльнулся Виталик.
Сашке очень хотелось попробовать репы, но Виталик почему-то не догадывался.
— Это же тельняшка! У нас морской клуб был.
— А ты — командиром?
Сашка уставился на недоеденную репу. Ананасы, апельсины бабушка покупает. Про яблоки и говорить нечего. А вот репку… Этот фрукт никогда пробовать не доводилось.
— Чудной ты, — заметил Виталик. — Во-первых, у моряков не командиры, а капитаны. Хочешь репы?
И совершенно неожиданно протянул Сашке свой огрызок. Стыдно было брать огрызок, но очень уж хотелось узнать, какая она на вкус.
— А во-вторых, — как ни в чём не бывало продолжал Виталик, — только настоящий моряк имеет право быть капитаном клуба. Ты чего это?
Сашка разинул рот и стоял, вытянув вперёд шею.
— Давай сюда репу, — строго потребовал Виталик, — привык, понимаешь, к апельсинчикам!..
Сашка отвернулся и хотел уже выплюнуть, но, подумав немного, сделал усилие и проглотил горьковатую репу. Как Виталик ест такую гадость?
— А дяденька Лысый, скажем, мог бы стать капитаном вашего морского клуба? — поинтересовался Сашка, не переставая удивляться, как аппетитно ест Виталик.
— Ещё бы! — И Виталик отправил в рот самый вкусный кусочек.
— А ты как думаешь, — опять заговорил Сашка, — Федченко тогда насовсем ушёл или его всё же поймали?
Виталик задумался. Потом мельком глянул на Сашку:
— Лысый сказал: «Не уйдёт». Сказал? Ну и всё. Будь уверен.
— А ты как думаешь, его арестуют?
Виталик молча поглядел по сторонам. Крякнул.
— Разберутся, — как припечатал он.
— Конечно, разберутся, — поспешно согласился Сашка и, помолчав немного, ещё спросил: — А у вас в лагере кто капитаном был?
— Да тоже один с Балтфлота. Он раньше на пограничном катере служил. А после на сейнере…
Сашка думал: «Спросить, что такое сейнер, или не спрашивать?»
Виталик с досадой посмотрел на друга:
— Не веришь?
А Сашка взвешивал: спросить или не стоит? Тем временем Виталик поднялся с дырявого бачка, отряхнулся:
— Пока… — и вразвалочку побрёл в сторону дома.
— Эй! — крикнул Сашка вдогонку. — Что такое сейнер?
Виталик остановился:
— А ещё рыбак!
«Лучше уж было не спрашивать, — решил Сашка. — Ладно. Про сейнер вечером у папы можно спросить».
— Объявление видел?
— Видел, — не оглядываясь, сказал Виталик.
— Что делать будем?
Ответа не последовало.
А Сашка уже знал, что делать. Он весело зашлёпал по дорожке. По пути заглянул в беседку. Здесь распоряжалась Алёна — дошкольный ребёнок. Возле неё были две маленькие девочки с розовыми бантиками в беленьких косичках. Алёна стояла на цыпочках и руководила:
— В первую позицию встали!
Девочки выпрямились, но, заметив Сашку, засмущались.
— Уходи, — серьёзно сказала ему Алёна, — у нас репетиция.
— А я не мешаю.
Но Алёна так посмотрела, что Сашке пришлось мирно отступить. Он побрёл дальше. Из подвального окошка вынырнул кот Зебка. Встряхнулся, потянулся и направился в булочную. Оглядев издали кота Зебку, Сашка осуждающе подумал про него: «Привык бродяжничать… Пора бы отвыкать!»
Он видел, как Зебка стал у булочной, дожидаясь вежливого покупателя, который придержит двери и пропустит его в лавку. Зебка тёрся о косяк, просительно улыбаясь.
«Вот голодный!» — подумал Сашка.
Наконец дверь открылась. Зебка поспешно поблагодарил, обвив хвостом ногу открывшего двери, и нырнул в темноту.
Ах этот Зебка! Ведь умница. Всё понимает. Разговаривает, правда, по-своему… По-другому пока не выучился. Да. А кто с ним занимается? Никто.
Новый дом на Старой улице
Сашка жил на этой улице и раньше, когда она была совсем не такой. Жил и не думал, что старенький домик, в котором он родился, в котором состарилась бабушка, что этот домик развалится на куски только от одного прикосновения бульдозера.
А перед домиком шло строительство. Место, где шло строительство, обнесли забором. А когда строители убрали забор и вывезли мусор — сверкающий белизной открылся новый девятиэтажный дом. Раньше из окошка своего старенького домика Сашка следил за работой крана и видел укладку каждого нового этажа. И потому он заранее знал, что за забором всё почти уже готово. И всё-таки, когда убрали забор, дом произвёл на Сашку неожиданное, новое впечатление. Понизу всю стену обрамляла светло-коричневая глазурованная плитка, которую Сашка прежде не мог видеть. Это было очень красиво… И то, что двери подъездов раскрывались более широкой своей частью, в то время как узкая часть не открывалась, была застеклена и в ней отражалась почти вся улица, — тоже красиво. В доме оказалось пять подъездов, и над каждым подъездом — небольшая крыша-козырёк. «Это чтобы в дождь можно было постоять на крылечке, если, к примеру, нужно немного кое о чём поговорить». Так думал Сашка.
Как только строители уехали, с разных концов города к новому дому стали подъезжать машины и постепенно привезли:
тётю Зою Бойкову,
Тольского,
Алёну — дошкольного ребёнка.
Подъехал дядя Юра на своём «Москвиче».
Хотя прежде никто из них не видел друг друга, разговаривали они словно старые друзья, называли новых знакомых по имени, при этом улыбались и весело помогали всем подряд переносить вещи в свой новый дом.
Сашка стоял в сторонке и тоже улыбался.
— Тебя как зовут? — спросил его дядя Юра.
Сашка очень обрадовался. Ему давно уже хотелось сказать всем, что он — Сашка. И что он родился здесь, на этой улице. Но другие тоже могут здесь жить, где бы они ни родились.
А сказать Сашка ничего не успел, потому что в это время приехала новая машина. Поверх вещей, гораздо выше кабины, сидел мальчишка и визгливо покрикивал. Хотя никто не мог разобрать слов, ясно было, что мальчишка очень распорядительный. Когда машина остановилась, он быстро спрыгнул и деловито подал Сашке руку.
— Виталик! — сказал он солидно, прокашлявшись.
— Я так и знал! — неожиданно вырвалось у Сашки.
Ему не понадобилось разъяснять Виталику, что именно он знал. Потому что и так было понятно. Виталик тоже, наверное, знал, что в таком замечательном доме у него непременно появится новый товарищ. И потому оба весело засмеялись.
Вот так они познакомились. Первым делом Сашке, конечно, хотелось рассказать про троллейбусы, которые на ночь выстраиваются друг за дружкой на их улице и, опустив свои железные трости, тихо отдыхают. А утром, гораздо раньше, чем выйдет на улицу самый первый человек, троллейбусы вскинут трости и, придерживаясь за провода, ощупью в темноте отправятся в свою дорогу.
Ему бы хотелось рассказать Виталику, что раньше на их улице стояли одни только деревянные домики и сараи. Что домикам было лет по сто, а сараям, наверное, по двести. Что старый Сашкин дом на берегу зелёной комариной лужи совсем уже покосился. А на чердаке среди пауков и мышей жил косматый домовой. Правда, Сашка его ни разу не видел. Люди говорили… Хотя, возможно, этот домовой жил там ещё до революции, когда было старое время…