Читать интересную книгу Оморка — бумажный остров - Кима Грейдина

— Вот. Бабушка мази для Зебки дала…

Склад находится за булочной. Но пока ребята добегают до булочной, Зебки там уже нету. Обошли булочную. И там Зебки нет. Обошли помойку. Заглянули в щель забора, окружавшего строительный склад. Щели в заборе теперь узкие. Склад недавно пришлось обнести новым забором. Старый забор наполовину сгорел. Пожар здесь был самый настоящий, потому что горел битум… Битум, хотя он и твёрдый как камень, горит сильно, при этом плавится и льётся наподобие смолы. Горит он с чадом и высоко выбрасывает пламя, а по земле растекается расплавленная чёрная лава.

Пожар этот устроили ребятишки. Они раздобыли спички и хотели разжечь маленький костёрик. Взрослые всегда ведь запрещают игру со спичками, и потому ребята спрятались за высоким забором строительного склада. От недавнего дождя мусор был сырой. Зато бумажные мешки, в которых хранился битум, были в несколько слоёв, и какой-нибудь из слоёв непременно должен был загореться. Решили испробовать. Бумажный мешок вспыхнул сразу. С этого и начался пожар.

На складе лежала гора — тонн в пятьдесят — битума. И вся эта гора вспыхнула. Раздался такой сильный треск, словно великаны разломали разом сотни крепких новых досок. Взрослые с верхних этажей дома, услыхав этот оглушительный треск, кинулись к окнам. Потом с напряжением и тревогой стали звать каждый своего.

— Серёжа! Саша! Виталик! Алёна!

Взрослые надрывались в крике. Другие уже стремглав летели на пожар. Кто-то притащил воду в пластмассовом ведёрке.

— Не надо! Не надо воды! Это же нефтебитум!

Кто-то визгливо кричал в телефонную трубку:

— Адрес? Адрес пожара — Новосельская. Да! Новосельская! Что горит? Битум горит! Вот что…

Чёрный султан смрадного дыма заслонил солнце, и теперь уже все телефоны округи были заняты только тем, что требовали:

— Немедленно! Сейчас же! Здесь могут быть жертвы!

— Знаем. Будем. Уберите с пожара детей!

Пожарники отвечали без суеты, да так, словно видели всю картину своими глазами.

Вокруг склада стоял деревянный забор из старых, почерневших от времени досок. Часть забора, у которого лежал битум, уже пылала. Пламя рвалось сквозь его широкие щели. А из-под забора выливался расплавленный битум.

— Уберите детей! Уберите детей! Под ноги льётся расплавленная лава!

Кто-то поднял на руки Алёну Гунькину, буквально взметнув её над собою. Алёнины ноги были в опасности.

— Пустите! — вопила она. — Пустите сейчас же!

Она болтала в воздухе своими дошкольными ногами и не переставала повторять:

— Я должна! Я должна всё увидеть! Пустите меня! Сейчас же!

В это время к дому подкатил дядя Юра на своём «Москвиче». Он остановил машину возле обочины, подбежал к забору и, широко взмахнув рукой, отодвинул толпу на несколько шагов. Затем дядя Юра сильно рванул забор на себя и тут же отскочил в сторону. Горевшая часть забора сразу отделилась и рухнула на землю.

Затем дядя Юра подбежал к другому концу пылавшего забора и вместе с другими взрослыми повалил забор и там. Огонь дальше по забору не пошёл. Конечно, часть его сгорела. Но всё-таки это была… часть! Кое-что удалось спасти. И ребятишки с особым восхищением и даже с некоторой завистью смотрели теперь на дядю Юру.

На пожаре, конечно, очень скоро появилась и тётя Зоя — новый домком.

Довольно грузная тётя Зоя сейчас летала как пушинка. Многочисленные медали, развешанные на её могучей груди, при этом издавали беспорядочный звон. Красивая причёска тёти Зои развалилась. Она энергично схватила за руки взрослых и попросила других тоже взяться за руки. Образовалась прочная цепь, которая теперь настойчиво отодвигала толпу ребятишек, отгоняла их, так и льнувших к самому огню.

Наконец и команда пожарников прибыла.

Сразу десяток пожарных машин с воем сирен ворвались на тихую улицу. Пожарники в металлических касках и брезентовых робах высыпали из машин и тут же потащили брандспойты. Они подключили их к воющим моторам, и лавина жёлтой пены ринулась в самое сердце пожара.

Чёрный дым на глазах стал менять свою окраску. Вначале он превращался в желтовато-оранжевый, а после стал переходить в густую белую пелену пара. Теперь огонь только изредка прорывался то в одном, то в другом месте, и сейчас же широкая струя жёлтой пены бросалась на присмиревшее пламя.

Толпа понемногу начала редеть…

— А почему пожар тогда гасили пеной?

Сашка смотрел на Виталика, прищурив один глаз.

— Новый способ, наверное.

— Вот и не знаешь!

Виталик смотрел на Сашку, ожидая объяснений.

— Новый способ… Конечно, новый. Только водой гасить горящий битум бесполезно. Ни за что не погасить! А эта пена — специальный химический состав. Понял?

Виталик не мигая кивнул головой.

— А ты откуда знаешь?

— Мой папа сказал.

И Сашка опять припал к биноклю.

— Куда всё же мог подеваться наш Зебка?

Он рассматривал в окуляры всю окрестность и подолгу задерживал взгляд возле каждого кустика.

Потом перебрались через забор на склад строительных материалов. Облазили бетонные плиты. Осмотрели торцом стоящие трубы. Прыгали с одного штабеля кирпичей на другой.

— Айда, — вдруг сказал Виталик.

— А я теперь отсюда, пожалуй, не слезу, — испуганно забормотал Сашка.

— Ты погоди. Я к тебе сейчас заберусь. Оттуда Зебку скорее увидим.

И Виталик ловко взобрался наверх.

— Ух ты! Да тут же всё как на ладони!

— А там — не Зебка?

— Точно! Он! Гляди, к Баррикадной направился!..

— Дай поглядеть!

Теперь бинокль у Сашки.

— Нету. Никакого Зебы не вижу.

— Да ты на каланчу направляй и шарь под забором…

— Где под забором? Там детская коляска, а Зебы не вижу…

— Смотри-ка! А вон Тольский гуляет с какой-то тётенькой.

Виталик хватает бинокль из Сашкиных рук.

— Где Тольский?

— Направляй за коляску. Они, наверное, уже коляску прошли. Прыгай, прыгай! — приказывает он Сашке. — Тут не высоко, не бойся.

Прыгая, Сашка зацепился и разорвал штаны и плащ, руки и ноги перепачкал в смоле. У Виталика тоже появилась ссадина на коленке. Поплевав на ладошку, он наклонился, чтоб растереть ушиб, да так и не растёр.

— Ура! — закричал он обрадованно. — Я деньги нашёл!

И Виталик даже забыл про ушибленную ногу, а Сашка — про разорванные штаны.

— Сколько?

Виталик зажал находку в ладони.

— Много! — И он раскрыл ладонь прямо возле Сашкиного носа.

— Ого! — обрадовался Сашка. — Целых пятнадцать копеек!

— На два фруктовых мороженых! Понял? И ещё сдача останется!

Позабыв о Зебке, они тут же бросились покупать мороженое. Но ларёк, где продаётся фруктовое мороженое, оказался закрытым, и, чтобы истратить деньги, ребята вынуждены были отправиться в булочную.

Немолодая булочница уже зевала, хотя не было и семи часов.

— Руками товар не трогать, — сквозь зевоту предупредила она.

— Это булки, а не товар, — огрызнулся Виталик.

— Больно умны стали, — сказала булочница.

Она почти проснулась и даже погрозила пальцем.

— Вам чего приказали купить?

— Никто нам ничего не приказывал, — ответил Сашка.

— Купим батон, — предлагает Виталик.

Сашка вздыхает и мечтательно глядит в потолок.

— Лучше бы уж витушки, или коровай, или пряники печатныя…

— Чего, чего? Какой ещё каравай?

— Вы об чём спорите? Что приказывали, то и покупайте.

Даже не взглянув на булочницу, Виталик сказал:

— Ну ладно…

И взял с полки блестящую калорийную булочку. Он положил монету на чёрное пластмассовое блюдечко, которое стояло перед булочницей, и, обняв Сашку за плечи, повёл его к выходу. Сонная булочница хоть и выложила сдачу, но окликать ребят не стала.

— Смотри, — сказал Виталик, когда они вышли на улицу, — опять Тольский кого-то высматривает… Может, снова на Зебу охотится?..

— Вот он! — закричал Сашка. — И Тольский его увидел! Бежим!

А было как раз то самое время, когда Сашкина бабушка, того и гляди, могла появиться на балконе, чтобы позвать: «Сашенька! Пора ужинать!»

И Сашка словно закусил удила. Некогда было ему раздумывать.

— Вперёд! — крикнул он.

Пожалуй, не так было. То есть не совсем так. Пожалуй, поторопился он, чтобы не колебаться, и потому сказал решительно и твёрдо:

— Вперёд!

А в эту минуту дверь балкона уже медленно отворялась.

Из щёлочки уже выглянул краешек бабушкиного василькового платья.

Очень важный вопрос

Было семь часов вечера, и, хотя собрание назначили на шесть, в красном уголке ЖЭКа сидело только четверо: две старенькие пенсионерки, хозяин «Москвича» дядя Юра да Сашкин папа.

Две пенсионерки хором возмущались.