Читать интересную книгу Первая работа - Юлия Кузнецова

– Потому что первое время можно было заниматься бесплатно, – улыбнулась мама. – А если серьезно, уговорила нас бабушка. Так и сказала: «Ты сама образование бросила, сестра твоя бросила, дайте хоть Машеньке билет на дорогу в жизнь». Ты ведь знаешь бабушку. Умеет убеждать. Хотя нам казалось – пустое.

Бабушка правда умеет уговаривать. У меня в детстве часто был насморк, и бабушка убеждала всех, что сопли – признак гениальности. И ей верили!

– Мам, а ты бросила институт из-за меня?

– Договаривались об одном вопросе! – возмутилась мама, бесцеремонно вытряхивая меня из костюма. – Зубы, пижама, кровать! Историю проспишь!

Глава 14

Пережить историю

Историю ненавижу. Мне неприятна даже пластиковая обложка от учебника, которую пришлось искать в столе за пять минут до выхода в школу.

Я перерывала тетради, поглядывала на часы и ругала историчку. Она проверяла обложки! У нас, десятиклассников. За учебник без обложки могла устроить пятиминутку позора. Сумасшедшая женщина. Как и ее предмет.

От недосыпа знобило, и костюм казался колючим, тесным и неудобным. Я решила не завтракать, чтобы не пролить какао на новые брюки. Да и времени не было. Историчка придиралась не только к обложкам, но и к минутному опозданию.

Больше всего меня раздражало в ней то, что она заставляла нас по очереди читать вслух параграф учебника.

По фразе! Как будто мы были второклашками.

Неужели учителя не понимают, что унижают нас таким обращением? Да и сама история как предмет казалась мне отвратительной. Изучать древний мир было еще интересно.

Греческие мифы, римские герои… К тому же требования носить учебник в обложке и читать вслух по фразе не раздражали в пятом классе так, как в десятом.

А сейчас мы проходили нечто ужасное под названием «Всеобщая история». Греков с римлянами на уроках затрагивали, но от нас требовали не только знания фактов или мифов. Нужно было анализировать, делать выводы, проводить параллели, отождествлять и еще что-то умное, о чем известно только историчке.

Французская революция мне вообще неинтересна. Все ее деятели были сумасшедшими, вот что я думаю. А кому охота учить, про что высказывались всякие неадекваты прежних лет?

Иногда мне не удается списать алгебру у Ромки, и мама начинает корить меня за двойку. Спорю с ней, выкрикиваю:

– Я гуманитарий!

– А история? – ехидно интересуется мама, и настроение у меня портится окончательно.

В общем, я вошла в класс, бормоча под нос мантру «пережитьисториюпережитьисторию» и без конца поправляя очки, от которых отвыкла. Вошла и поняла, что все на меня смотрят.

Я ведь всегда в джинсах и серой кофте, а тут в костюме, в очках.

Все таращились на меня, а я не знала, куда деваться от этих взглядов. Шагнула назад и уперлась спиной в доску.

Взгляды пригвоздили меня к ней. Над доской светила лампа, от нее шло тепло. Мне показалось, по спине бежит струйка пота, но это, скорее всего, была ниточка от рубашки, которая неприятно щекотала меня.

Стоя под лампой у доски, я осознала одну простую, но грустную вещь. У меня в классе нет ни одного друга.

Ни одной подружки, к которой можно было бы подойти и со смехом сказать: «Во я вырядилась!» или «Как тебе мой новый прикид?». Никто не махал мне: «Маш, иди сюда! Ты чего костюм напялила?», никто не улыбался. Все наблюдали за мной, как будто я была насекомым или птицей, влетевшей в класс.

– Да это Молочникова! – вдруг сказала Ленка Елфимова, которая сидит на парте прямо перед учительницей и отвечает на все вопросы, даже на те, что учитель не договорил до конца. Уля с ее музейной мамой, Ромка и Ленка Елфимова – троица, чьи имена известны историчке.

Остальных она называет по фамилии.

Я направилась к своей парте и только тут заметила, что Ромка все еще смотрит на меня, странно моргая.

– Здорóво, – раздраженно сказала я, бухнув рюкзак на стол, и он, кивнув, отвернулся.

Нет, Ромка не был мне другом и не мог бы им стать. В нашем классе девчонки дружат только с теми парнями, кого знают со времен детского сада, и кокетничают с теми, кто нравится. Ромка ни под одну из категорий не подходил.

Я выудила ненавистный учебник и тетрадку, всю изрисованную линиями и фигурками, и, ежась в костюме, который уже ненавидела, задумалась: «Почему у меня нет друзей?»

Может, потому, что меня отдали в школу в шесть лет?

Я всегда была самой мелкой. И дело не в росте, а в том, что я не понимала и половины двусмысленных шуток, которыми обменивались мои одноклассницы, как назло, все рослые семилетки. А может, потому, что мама, жалея меня, просила бабушку забирать меня из школы до начала продленки.

Бабушка уводила меня, а одноклассницы, полные различных замыслов, перешептывались, кивая то на одного мальчика, то на другого, и уходили по длинному коридору в столовку.

А может, потому, что я была единственным человеком в классе, кому англичанка ставила пятерки?

Или потому, что я жила в собственном мире? Рисовала зоомагазин в специальном альбоме (в младших классах я еще не рисковала украшать своими рисунками рабочие тетради). Зоомагазин был прямоугольным зданием с витринами и полочками, на которые я сажала собачек, кошек, черепах, подводила к ним всякие хитрые поильники, рисовала корм, каждому свой, всякие особенные поводки и попонки… Я грезила о журнале Petshop, но мама не покупала его, отказываясь переводить деньги на «всякую ерунду».

– Молочникова! – окликнула меня историчка.

Я очнулась и подняла голову, наткнулась на ее взгляд.

Неужели прозвенел звонок, а я и не слышала? Ох, мы, оказывается, уже читаем вслух очередной дурацкий параграф! Я раскрыла учебник и заметалась в поисках нужной фразы. Над изображением неизвестного французского революционера взметнулся Ромкин палец с обкусанным ногтем, под которым до самой костяшки тянулась огромная царапина.

Он ткнул мне в какую-то строчку, и я бодрым голосом затянула:

– «Начало войны Франции с иностранными государствами приходится на…»

– Спасибо, – прошептала я, как только пытка закончилась и очередь перешла к Уле, сидящей за нами. – А кто это тебя поцарапал? Кошка?

– Собака. Щенок. Оскар. Чау-чау. Мне на день рождения подарили. Я вчера воспитывал его, – прошептал Ромка. – Дал кость и попытался отнять. Чтобы он понял, кто в доме хозяин.

Меня это развеселило.

– И он понял?

– Угу.

– Что сам хозяин?

– Типа того, – мрачно хмыкнул Ромка, – но ничего.

Я продолжу его учить. Надо униформу надеть. Или что-то типа этого.

– Во-во, – кивнула я мрачно и покосилась на свой неудобный костюм. – Униформа – это важно.

– Главное – система, – отозвался Ромка. – В любом обучении важна система.

Он взял тетрадку по истории, перевернул, открыл последнюю страницу и нарисовал ошейник. А рядом – миску с косточкой.

Я обернулась на историчку. Она стояла близко, слушала, как читает Арсен с соседнего ряда, но на нас не смотрела. Тогда я взяла ручку и, слегка толкнув Ромку локтем (он мгновенно убрал свой и даже сдвинулся на край парты), приписала под его рисунком: «Кнут и пряник?»

«Система и строгость», – ответил он, а шепотом добавил:

– Я читал про дрессировку на сайте. Строгим надо быть не столько к ученику, то есть к собаке, сколько к себе, потому что…

Я не слушала. Слово «строгость» пробудило во мне другие воспоминания. Поэтому я взяла и пририсовала к ошейнику острые иглы. Строгий ошейник. Зимой, гуляя с папой по парку, мы видели такой на невысокой коренастой собаке, которая бежала рядом с лыжником и иногда срывалась на прохожих, а поводок натягивался, и ошейник впивался иголками ей в шею. Псину это вообще не волновало. Она исходила лаем до хрипоты. Папа сказал тогда:

«Безбашенный стаффорд» – и увел меня поскорее. На секунду я вообразила просторную прихожую в доме Даны и свое отражение в зеркале: в темном костюме, в очках и – со строгим ошейником в руках. «Ну? Где тут наша ученица?»

Смех сдавил мне грудь. Я не сдержалась и фыркнула.

– Молочникова!

У исторички не голос, а гром с небес. Ромка подтянул к себе тетрадку и принялся в ней что-то чертить.

Я опомнилась и поняла, что еще улыбаюсь. Хотя историчка бурит меня взглядом. Наверное, она так же бурила землю, когда ездила на раскопки на археологическую практику в институте.

– Встань, пожалуйста!

Я поднялась, думая о древних вазах, которые распадались на черепки под взглядом нашей исторички.

– Что тебя насмешило? Государственный переворот девятого термидора?

– Помидора? – шепотом переспросил кто-то, кажется, Арсен.

Я с трудом подавила улыбку.

– Молочникова, ты глумишься надо мной? – растерянно проговорила историчка.

Я изобразила взгляд Кота в сапогах из «Шрека».

Сделала большие несчастные глаза, прижала руки к груди и только собиралась пролепетать «извините», как поняла, что не помню отчества исторички! Елизавета…