и в этот раз услышать от вас нечто обнадеживающее. У нас уже пятая жертва, и ни единого намека на след убийцы.
– Да, Иван Дмитриевич, тут с вами не поспоришь, убийца, при всей своей наглости, на редкость изворотлив и осторожен. Нам так и не удалось заполучить ни единой улики или ценного свидетеля. Но изучив жертв и способы совершения преступления, я смог составить психологический портрет маньяка и предположить, какими мотивами он руководствовался.
– Что же, весьма любопытно было бы узнать подробнее, – отозвался Будылин, – прошу вас.
– Ну что же… – начал сыщик и раскрыл том кропотливо собранных за последние дни материалов. – Кое о чем можно сказать с определенностью. Очевидно, что мы имеем дело с ретроградом и женоненавистником, для которого мысль о том, что женщины своими умственными способностями не уступают мужчинам, мучительна настолько, что стала навязчивой идеей, вызвавшей маниакальное состояние. С помощью этих возмутительных нападений он пытается запугать отважных девушек и не дать им получить образование. Идея совершенно безумная…
– Но тем не менее определенных успехов он все же добился, – хмуро подметил Будылин. – А если в ближайшее время мы не остановим убийства, занятия действительно придется прекратить, чтобы не подвергать девушек опасности. Да уж… А вы, Яков Карлович, поддерживаете версию коллеги?
Бекасский поерзал в кресле и откашлялся. Он уже давно боролся с соблазном встрять в разговор и клюнуть Муромцева, но инстинкт опытного чиновника подсказывал, что нужно вести себя максимально деликатно. Он состроил благожелательную мину и вкрадчиво начал:
– При всем уважении, не могу согласится с Романом Мирославовичем. Конечно, все эти крикливые суфражистки с их вызывающим поведением в последнее время многих раздражают и даже откровенно возмущают. Но ведь это все досужие проблемы. Где видано, чтобы из-за таких вещей пускались на подобную жестокость? Я не склонен к столь сложным поворотам мысли.
– И что же тогда? – хмыкнув, поинтересовался Будылин.
– Психопатия на почве несчастной любви, вызвавшая манию, – сказал Бекасский и покосился на Муромцева, который с возмущенным видом шлепнул ладонями по коленям. – Очевидно, что это студент или иной молодой человек, получивший душевную травму от курсистки. После испытанного унижения он хочет отомстить и раз за разом выискивает свою обидчицу среди девушек, возвращающихся с занятий, и, не найдя, приходит в ярость…
– Мой друг, вы читаете слишком много дешевых детективов! – не выдержал Муромцев. – От этого у вас и рождаются эти нелепые и примитивные версии! Речь ведь явно идет об идейном преступнике! Нам очевидно противостоит убежденный и радикальный домостроевец, этакий квасной патриот, помешанный на своей идее и желающий отыграться на беззащитных девушках.
– Так вот как, – успел ввернуть Бекасский, – для вас «патриот» – это ругательное слово?
– Отчего же, – не растерялся его оппонент, – вовсе нет. Я и сам себя называю патриотом. Просто не считаю борьбу женщин за равноправие чем-то возмутительным и угрожающим порядку. Более того, моя супруга, Ксения, с этого года посещает высшие курсы Бестужева-Рюмина на Васильевском острове. Изучает философию и исторические науки…
– Ага… Ну тогда все ясно! – совершенно потерял самообладание чиновник. – Вы сами явно подвержены этим новомодным идеям и готовы даже пустить следствие по ложному следу, лишь бы найти им подтверждение! Если убийства продолжатся, кровь будет на ваших руках!
– Прекратите интриговать! Сейчас не время для ваших паркетных игр – гибнут люди! Иван Дмитриевич, я требую, чтобы Якова Карловича немедленно отстранили от этого дела во избежание инсинуаций с его стороны!
Будылин с растущим раздражением наблюдал за своими сотрудниками и, не дожидаясь, пока они вцепятся друг другу в глотки, неожиданно бахнул кулаком по столу.
– Довольно! – крикнул он, и оба спорщика замерли, уставившись на начальника. – Прекратите устраивать балаган из следственной работы! Объявляю вам обоим выговор! Вы не можете находиться в одном помещении и пяти минут, чтобы не переругаться. Это нужно прекратить. – Будылин вытер лоб платком и продолжил уже спокойнее: – Но сейчас для нас важнее всего остановить убийства, поэтому пусть каждый из вас продолжает работу над своей версией. Так и узнаем, кто окажется прав. Приступайте.
Следующие недели прошли для Муромцева в напряженной работе. Все его агенты и помощники были заняты изучением городских газет, научных журналов и юмористических листков в поисках публикаций, критикующих женское образование. Сам Роман Мирославович круглосуточно занимался допросами и сбором улик. К каждому женскому образовательному учреждению был приставлен наряд жандармов, сыщики сидели в засадах круглосуточно. Но тем не менее за это время неуловимый убийца атаковал еще два раза…
Все уже висело на волоске, когда перед Муромцевым положили на стол газетную заметку, в которой шла речь о приват-доценте Грекове. Этот Греков был настоящим фанатиком, он настаивал на вреде и опасности женского образования и развернул на этой почве настоящую кампанию. Писал патетические статьи, прославлявшие домострой и высмеивающие его критиков, забросал всех вплоть до императора письмами с требованием закрыть все женские курсы в Петербурге, сколотил вокруг себя шайку единомышленников и занялся натуральным терроризмом по отношению к организаторам высших курсов – уважаемым людям и благотворителям.
Чаша терпения переполнилась, когда к руководству университета пришли студенты с жалобой на Грекова, заставлявшего их писать угрожающие письма преподавателям, которые вели занятия на женских курсах, а иначе отказывался принимать у этих студентов экзамен. Горе-доцента с треском уволили, и с тех пор он затаился, не выказывая никакой активности.
Муромцев, ликуя, помчался на Петроградскую сторону, где Греков занимал комнату в доходном доме. Приват-доцент оказался высоким жилистым бородачом с огромными крестьянскими кулаками. Он искренне удивился визиту сыщиков и заявил, что да, своего презрения к курсисткам не скрывает, но глупых баб никогда и пальцем не тронул, вот еще – мараться. Однако обнаруженные в комнате анонимные письма с новыми угрозами для преподавателей развеяли сомнения. Определенно Греков и был убийцей.
Преступника немедленно поместили под стражу. Муромцев был уверен, что на первом же серьезном допросе негодяй признается, терзаемый преступным тщеславием. А пока предстояло насладиться торжеством над соперником. Бекасского теперь неминуемо должны были вытурить из управления, а его самого ожидало серьезное продвижение по службе. Муромцев уже подходил к дверям главного управления, когда навстречу ему выскочил Ларсен, бледный и взволнованный. Убийца совершил новое нападение. На этот раз жертвой стала слушательница высших курсов Бестужева-Рюмина, Ксения Муромцева, жена Романа Мирославовича.
Барабанов сидел посреди гостиничного номера, обхватив ладонями косматую голову. Окурок у него во рту давно погас. Он медленно поднял взгляд и с надеждой посмотрел на замолкшего отца Глеба.
– Но ведь она выжила, да?
– С большим трудом и большой божьей помощью. Серьезная черепно-мозговая травма, – покачал головой священник. – Но Романа Мирославовича отстранили от