Читать интересную книгу Дело медведя-оборотня - Георгий Персиков

громко застонал и, разметав руки в припадке горячечного бреда, едва не снес приготовленные Нестором медицинские склянки. Друзья навалились на него, с трудом удерживая Муромцева на кровати. Спустя минуту, когда он обессиленный вытянулся на простыне, они дружно выдохнули, Барабанов принялся обтирать пот со лба больного, а отец Глеб заменил вымокшую насквозь подушку.

– Я и сам ему тут обеспечу достойный уход. Не хуже любой сестры милосердия, – продолжал настаивать Нестор. – А живые от мертвых не сильно и отличаются, органы все те же. Только вот мне кажется… Вы видели что происходило с Романом Мирославовичем за пару минут до приступа? – Отец Глеб нехотя кивнул, Барабанов продолжал: – Он стал как будто сам не свой от слов этого… бульдога! Мне кажется, что приступ вызвала какая-то психическая реакция… Только вот что это было – ума не приложу. Что вы так помрачнели? Да не буду я кровопускание делать! Полно вам уже!

Муромцев неожиданно вновь забеспокоился, замотал головой, повторяя что-то неразборчиво. Коллеги озабоченно приблизились к больному, прислушиваясь.

– Бекас… Бекассс… – мучительно тянул Муромцев, хмуря побледневший лоб.

– Это что же, Роману Мирославовичу охота мерещится? – сказал Барабанов и в недоумении почесал затылок. – Никогда за ним такого увлечения не замечал…

Он вопросительно посмотрел на отца Глеба, пребывающего в глубокой задумчивости. Священник жестом призвал его к молчанию, тяжело вздохнув, подошел к образу, занимавшему почетное место в углу комнаты, после долгой паузы перекрестился и, наконец, обернулся к нетерпеливо ожидавшему Барабанову.

– Мне кажется, я понимаю, в чем дело. Случившееся этой ночью своими корнями уходит в прошлое нашего друга, и, видимо, это прошлое не дает ему покоя и по сей день. Думаю, тебе необходимо узнать, что случилось пять лет назад…

Больной вновь застонал и нахмурился, шевеля губами. Отец Глеб угадал все совершенно верно – Муромцеву виделись картины былых дней. В своем бредовом видении он снова стал молодым, седина еще не поселилась на его висках, а походка не отяжелела. Он был перспективным сотрудником, недавно поступившим в петербургское отделение уголовного сыска. Работа обещала продвижение по службе, дома ждала молодая жена, и это ощущение было новым и приятным. Всего через полгода после сыгранной свадьбы к Муромцеву пришел его первый большой успех – дело Пчелинцева.

Пчелинцев был серийным убийцей и грабителем, жертвами которого становились в основном торговцы антиквариатом, и молодому сыщику пришлось создать целую агентурную сеть в среде перекупщиков и коллекционеров, чтобы вычислить осторожного и изворотливого преступника. Дедукция и сложный анализ в итоге сделали свое дело, и убийцу поймали с поличным, а Муромцев получил долгожданное приглашение на службу в главное управление. Дело Пчелинцева было очень громким, о нем писали в газетах, говорили на улицах и во дворцах. Успех в его расследовании, да еще и достигнутый такими прогрессивными методами, принес молодому сыщику славу, которая пришлась по душе далеко не всем.

Яков Бекасский, товарищ и помощник начальника сыска, принял нового сотрудника кисло. Ему сразу стало ясно, что этот не в меру энергичный здоровяк с дедуктивными фокусами метит на его место, и даже более того, вполне способен добиться в этом успеха.

Новые коллеги невзлюбили друг друга с первого взгляда. Муромцев считал соперника «кабинетным шаркуном» и «паркетным чинушей», презирая его за рыхлость, интриганство и отсутствие опыта работы на улицах. Бекасский действительно не мог похвастаться раскрытыми громкими делами или глубоким знанием повадок преступников, зато он прекрасно знал, что вовремя поданное на подпись прошение или почтительно поднесенный нужному человеку отчет способны привести к новым чинам ничуть не хуже, чем месяцы утомительной слежки и рискованные операции по поимке преступников. Бекасского перевели из министерства несколько лет назад, и после этого он двигался наверх по службе, словно маслом смазанный, и всегда выходило так, что сыщики, голодные и злые от бессонницы, мерзли по подворотням, выслеживая негодяев, а премии, чины и сердечную благодарность начальства получал он, Бекасский, который ловко подавал чужие успехи как плод собственного «гениального руководства». Сыщики недолюбливали этого аккуратно причесанного, жеманно вежливого человечка, но бросать ему открытый вызов боялись. Тень некой могучей протекции, неизвестно чьей, но не подвергаемой никем сомнению, стояла за скромной фигурой Бекасского и оберегала его от мести коллег. Он уже прочно уселся в кресле помощника начальника и терпеливо готовился пересесть в кресло самого начальника сыска, когда появился этот наглый выскочка Муромцев и смешал ему все карты.

Первым делом молодой сыщик раскусил нехитрые кабинетные фокусы конкурента и начал опережать его на два хода. Теперь, когда Бекасский, светясь дружелюбием, подносил начальнику доклад, тот в ответ лишь смотрел на него с удивлением:

– Позвольте, но ведь еще вчера вечером Роман Мирославович дал мне исчерпывающий отчет по этому делу! К чему же повторяться?

А однажды Муромцев со свойственной ему прямотой просто выставил Бекасского на смех, поймав на фальсификации опроса свидетелей. Тот с услужливой миной презентовал начальству результаты своей работы (липовые, но имевшие убедительный вид), внутренне ликуя, что наконец-то смог обогнать выскочку, когда Муромцев, словно фокусник, извлек из-за пазухи пухлую папку и бухнул на стол показания более чем тридцати свидетелей, ясно доказывающие, что убийца действовал с сообщником, а вовсе не в одиночку, как утверждал Бекасский в своих измышлениях. Скандал вышел безобразный, о новых назначениях теперь и думать было невозможно, требовалось немедленно загладить случившуюся неловкость, и Бекасский принялся выбирать момент, чтобы свершить возмездие. Случай представился незамедлительно.

Осенью, с началом занятий, вся столица была поражена серией жестоких и наглых убийств студенток. Причем география злодеяний преступника в пределах города оказалась весьма обширной. Одну из первых жертв нашли на Покровском острове, возле Аларчина моста – девушка возвращалась из учебного заведения Паульсона, где изучала физику на воскресных занятиях. После стали находить убитыми воспитанниц Смольного института, студенток Бестужевских высших курсов и вообще любых женщин, учившихся в Петербурге.

Начальника сыска дважды вызывали в министерство, газеты пестрели версиями – одна скандальнее другой. Шла речь о приостановке занятий на высших женских курсах по всему городу, общественность пребывала в бешенстве, а суфражистки грозили бунтом. Муромцева, как главную надежду управления, немедленно назначили руководить расследованием.

Будылин принимал двух лучших сотрудников, Муромцева и Бекасского, в своем кабинете, пребывая в самом мрачном расположении духа, свежая взбучка, полученная от министра, не располагала к любезностям, поэтому он, коротко поздоровавшись, немедленно перешел к тревожащему его вопросу.

– Роман Мирославович, – сказал начальник сыска и хмуро глянул из под седеющих косматых бровей на подобравшегося Муромцева, – вы в последнее время удивляли нас различными, хм… новомодными методами расследования, которые, надо признать, оказались весьма полезными. Надеюсь