Читать интересную книгу Эпизод - Максимилиан Кравков

— Вы знаете новости?

И так было много значительности в немногих словах, что Решетилов даже положил перо.

— Отряд хорунжего Орешкина перешел к красным. Офицеры перебиты. Красные, по слухам, двигаются к городу.

Как ни был насторожен и готов ко всему Решетилов, а не сумел удержать радостного блеска в глазах и почувствовал, что Шуман заметил это. И с этого мгновенья, с холодного, замкнутого лица начальника милиции точно сползла невидимая каменная маска и лицо стало более живым и человеческим.

— Я ожидал такого конца, — продолжал Шуман, — не удивляюсь ему и не впадаю в панику. Там, в военном городке, только что получили известие и, должно быть, у них все вверх дном…

Пренебрежительно:

— От меня, вероятно, будут скрывать…

Решетилов сидел, покусывал губу и молчал.

Не глядя на него, помолчал и Шуман.

— Но что же делать, Сергей Павлович? Я не о Логовском. Это — эпизод. Не о движении на город. Это — басня для того, чтобы запугать полководцев из военного городка. Я об общем крахе. Я — офицер старой армии, я видел много всего, привык сам слушаться, требую, чтобы и меня слушали. А у нас, извините, — чорт знает что. Коль монархия — так монархия, коль республика так республика. А ведь у нас ни то, ни се. И с подлецами и трусами я не желаю служить. Вы, может быть, удивляетесь, что я так говорю? Но я позволил себе это потому, что вы друг управляющего губернией и, как лицо гражданское, вы шире можете смотреть на вещи…

И с презреньем:

— О вас уж мне доносили… Что-то подозревают. Обычная, знаете, паническая осторожность. А теперь я у вас, как у старшего по опыту, спрашиваю: что же делать?

Был риск, и Решетилов рискнул.

— Вот, дорогой поручик, — тихо и серьезно заговорил он, — вашу психологию я понимаю. Совет вам дам. Крушение полное, вы правы. Можно действовать двояко. Или до конца, во имя чего уже и не знаю, цепляться за старое. Вы, мне кажется, и достаточно разумны и достаточно еще цените жизнь, чтобы это выбрать. Второе — это содействовать новому. Знаю, знаю, что вы скажете. Будут сдирать погоны, а, может быть, и шкуру. Это — верно. Но до этого доводить не надо. Потом, когда все установится, придет в норму, тогда и вам место будет. Весь вопрос, как пережить настоящий момент. Спрошу прямо: вас устраивает отъезд на Дальний Восток?

Шуман пожал плечами.

— Конечно. Но как?

— Способ совершенно простой и легкий. Вы уедете с чехами.

— Вы думаете, примут?

— Это уж моя забота. Я — ручаюсь.

Шуман встал, подумал и опять сел. Решетилов смотрел на него и видел, что он волнуется.

— Мне остается только поблагодарить вас за возможность, которую вы мне даете. Но это мало. Теперь я спрошу: чем могу я быть вам полезен?

— Какие у вас силы?

Шуман сразу успокоился, точно ждал этого вопроса. И в дальнейшем был обычный, каменно-невозмутимый, точный и аккуратный немец — Шуман.

— У меня — сорок человек. Старые солдаты. Дисциплину знают. Пойдут охотно. Вооружены трехлинейками. Патронов хватит. Есть ручные гранаты.

— Ну, а противник? — улыбнулся Решетилов.

И, не моргнувши глазом, как будто бы у них была давнишняя договоренность о враге, ответил Шуман:

— В военном городке штыков четыреста. Из них, способных к бою, я считаю четверть. Если командование примет сам Полянский, то это противник может быть серьезный. Остальные — шваль.

— Прекрасно. Пока будем готовиться. Дальнейшее вам сообщу.

— Слушаю.

* * *

— Вы — Плис, Генрих? — спрашивал Архипов у человека в шапке, стоявшего перед воротами.

— Я — Плис, Генрих, — протяжно, по-латышски ответил человек.

Архипов сказал ему пароль, человек внимательно посмотрел на него, потом подумал и, наконец, пригласил войти.

Жил Плис один, в крохотной избушке, на краю села. Половину жилья занимала слесарная мастерская, в другой была кухня и стояла кровать.

— Ну, я очень рад, — сказал он, — ну, как живут там наши?

— Да, не лучше, чем у вас, — криво улыбнулся Архипов.

— О, мы живем очень хорошо… очень. Вы оттуда? С вокзала?

Архипов молча кивнул головой. Плис, не спеша, закрючил дверь, развернул полученные письма и стал читать, облокотившись на верстак.

Архипов машинально оглядывал кругом. На гвоздиках, в стене, висели связки ключей, паяльники, кружки различной проволоки. В одном углу стояли трубы от железной печи и тут же приютился старенький помятый самовар. Кровать была покрыта арестантским одеялом и на ней похрапывал пушистый серый кот.

Плис как-то по-особенному прищелкнул языком и окончил чтение.

— Да-а, — довольно протянул он, — должно быть, начинаются дела… Сейчас мне следует пойти. А вы побудьте у меня, я скоро возвращусь. Вот там кофейник в печке, там картофель — ешьте. Вот там кровать, ложитесь, отдыхайте. — И, подойдя к постели, шутливо стал сгонять кота: — Брысь, брысь ты, генерал… Ну, Рунцик, котик серый, товарищ хочет отдохнуть, пусти его…

Кот нехотя поднялся, выгнулся крутой дугой, зевнул, впился когтями в одеяло и, отряхнувшись, мягко спрыгнул на пол.

— Ложитесь — ваша очередь, — и Плис, довольный шуткой, захохотал. — Я дверь замкну снаружи, а вы не отзывайтесь никому.

Плис ушел. Архипов сел на табурет и закурил. Кругом была чужая обстановка, в чужом селе, у незнакомого, чужого человека. И это еще более напомнило об одиночестве, о выброшенности из прежней жизни.

Он лег на койку и начал вспоминать повешенного.

И то, что видел, представилось ему не настоящим, — уж больно просто все случилось и так невысоко висел тот, в черном. Но, думая о зрителях, определенно злился:

«Палачи свое дело знают, на то они и псы такие. А вот ты, да все вы… мать вашу… Вы чего стояли?»

Припомнилась пословица: «на миру и смерть красна».

«Красна, — промолвил вслух, — как же!» — повернулся и заснул.

Проснулся поздно, уж темнело. Захотелось есть. Совсем забыл — ведь у него в мешке, в жестянке есть немного спирта. Купил в дороге у солдата. Достал картофель, хлеб. Устроился на верстаке и, выпив спирту, начал жадно есть.

Хмель сразу обострил все мысли и захотелось выхода немедленно, сейчас же из мглы противной и опасной неизвестности. Случайно посмотрел в окно и вздрогнул:

«Солдаты!»

По улице верхами растянулись, дробятся группами и заезжают во дворы.

И тут же снаружи двери загремел замок.

Архипов почему-то сунул спирт в карман, вскочил. Из темноты сеней явилась бесконечно утомленная фигура Плиса. Еще не было видно лица в полумраке, а уж дошла волна тревоги…

С измятой, больной улыбкой Плис сказал:

— По селу повальный обыск — оцепили нашу улицу. Я едва успел… Дрожь и холод…

Плис снял шапку и продолжал:

— Попробуйте уйти… скоро придут за мной.

— Как же это… — еще не понимал Архипов, а уже словно погреб черный, ледяной открывался под ногами. — Чего же делать-то? — почти вскрикнул он, злобно стряхивая оцепенение.

— Не теряйте времени, уходите… — просто ответил Плис и взял на руки серого кота.

— А ты? — взбесился Архипов.

— Меня же знают… за дверью схватят.

С ругательством Архипов прыгнул к порогу и запнулся:

— Оружие есть?

— Есть, — послушно ответил Плис и, оживляясь, обнадеживаясь: — Вот здесь, за доской…

— Стрельнем? — цинично и дразняще бросил вдруг Архипов.

И Плис, аккуратный, честный тяжелодум, просиял как ребенок и бережно положил кота на подушку.

В экстазе неиспытанного опьянения работал Архипов, готовясь к обороне.

В эти минуты он был крепко связан с Плисом, и эта особая, непередаваемая спайка смертью и тем, что было сильнее смерти и что могучим порывом возвысило их над нею, — восторгом наполнило их.

К двери — сундук. На него — тяжелый шкап с инструментами.

— Там что? Мука? Сюда, в простенок, — мешок на мешок.

Плис на секунду даже замялся — так необычно было рисковать драгоценной мукой.

— Стой, — горячо шептал Архипов, соображая, и командовал: — Ты туда, за русскую печь… Бей в эти окна, в дверь. Я — тут, в простенке.

Оружие хранилось у Плиса под обшивкою стены. Достали. Укороченная винтовка-берданка, охотничья двухстволка. К винтовке нашлось шестнадцать патронов, к двухстволке было больше и их можно было переснаряжать. Архипов, как бывший фронтовик, избрал винтовку.

Все было сделано, приготовления окончены, стало темно…

* * *

С гор, от хребтов таежных, от таинственных теперь деревень, запавших в лесных лощинах, потянулись на город порывы ветра, покатили волны-свитки лохматых туч. Серым, далеким пятном

мелькает гонимая бурей птица, налетает над городом, черной тряпицей полощется в вихре и, бросив хриплый крик, уносится в даль.

Стаей черных птиц налетают на город зловещие слухи, панику и смертный страх роняют в рыхлые сердца и скрываются неуловимые и бесследные.