16
Мне рассказывал тихий еврей,Павел Ильич Лавут:«Только что вышел я из дверей,вижу — они плывут…»Бегут по Севастополюк дымящим пароходам.За де́нь подметок стопали,как за́ год похода.На рейде транспорты и транспорточки,драки, крики, ругня, мотня,—бегут добровольцы, задрав порточки,—чистая публика и солдатня.У кого — канарейка, у кого — роялина,кто со шкафом, кто с утюгом.Кадеты — на что уж люди лояльные —толкались локтями, крыли матюгом.Забыли приличия, бросили моду,кто — без юбки, а кто — без носков.Бьет мужчина даму в морду,солдат полковника сбивает с мостков.Наши наседали, крыли по трапам,кашей грузился последний эшелон.Хлопнув дверью, сухой, как рапорт,из штаба опустевшего вышел он.Глядя на́ ноги,шагом резкимшел Врангельв черной черкеске.Город бросили.На молу — голо.Лодка шестивёсельнаястоит у мола.И над белым тленом,как от пули падающий,на оба коленаупал главнокомандующий.Трижды землю поцеловавши,трижды город перекрестил.Под пули в лодку прыгнул… — Вашепревосходительство, грести? — — Грести! —Убрали весло.Мотор заторкал.Пошла весело́к «Алмазу» моторка.Пулей пролетела штандартная яхта.А в транспортах-галошинах далеко, сзади,тащились оторванные от станка и пахот,узлов полтораста накручивая за́ день.От родины в лапы турецкой полиции,к туркам в дыру, в Дарданеллы узкие,плыли завтрашние галлиполийцы,плыли вчерашние русские.Впе- реди година на године.Каждого трясись, который в каске.Будешь доить коров в Аргентине,будешь мереть по ямам африканским.Чужие волны качали транспорты,флаги с полумесяцем бросались в очи,и с транспортов за яхтой гналось — «Аспиды,сперли казну и удрали, сволочи».Уже экипажам оберегатьсяпули шальной надо.Два миноносца-американцастояли на рейде рядом.Адмирал трубой обвелстреляющих гор край:— Олрайт.—И ушли в хвосте отступающих свор,—орудия на город, курс на Босфор.В духовках солнца горы́ жарко́е.Воздух цветы рассиропили.Наши с песней идут от Джанкоя,сыпятся с Симферополя.Перебивая пуль разговор,знаменами бой овевая,с красными вместе спускается с горпесня боевая.Не гнулась, когда пулеметом крошило,вставала, бесстрашная, в дожде-свинце:«И с нами Ворошилов,первый красный офицер».Слушают пушки, морские ведьмы,у- ле- петывая во винты во все,как сыпется с гор — «готовы умереть мыза Эс Эс Эс Эр!» —Начштаба морщит лоб.Пальцы корявой рукибуквы непослушные гнут:«Врангель оп- раки- нутв море. Пленных нет».Покамест — точкаи телеграмме и войне.Вспомнили — недопахано, недожато у кого,у кого доменные топки да зо́ри.И пошли, отирая пот рукавом,расставив на вышках дозоры.
17
Хвалить не заставят ни долг, ни стихвсего, что делаем мы.Я пол-отечества мог бы снести,а пол — отстроить, умыв.Я с теми, кто вышел строить и местьв сплошной лихорадке буден.Отечество славлю, которое есть,но трижды — которое будет.Я планов наших люблю громадьё,размаха шаги саженьи.Я радуюсь маршу, которым идемв работу и в сраженья.Я вижу — где сор сегодня гниет,где только земля простая —на сажень вижу, из-под неекоммуны дома прорастают.И меркнет доверье к природным дарамс унылым пудом сенца́,и поворачиваются к тракторамкрестьян заскорузлые сердца.И планы, что раньше на станциях лбовзадерживал нищенства тормоз,сегодня встают из дня голубого,железом и камнем формясь.И я, как весну человечества,рожденную в трудах и в бою,пою мое отечество, республику мою!
18