Читать интересную книгу Дневник Кокса - Уильям Теккерей

Как я уже сказал, моя Джемми все время хандрила, но однажды (помнится, после визита капитана Хиггинса, который обмолвился, что видел барона в Булони) она объявила, что единственное для нее спасение - это перемена климата и что она помрет, если не поедет на побережье Франции. Я понимал, к чему она клонит и что возражать ей все равно, что возражать ее королевскому величеству во время тронной речи. А потому я велел слугам укладывать вещи и заказал четыре билета на пакетбот "Турецкий султан", отправлявшийся в Булонь.

Дорожный экипаж с тридцатью семью чемоданами Джемми и моим ковровым саквояжем был доверху нагружен и отправлен на пароход накануне вечером. А мы, позавтракав в нашем городском доме на Портленд-Плейс (ох, не думал я тогда, что... впрочем, не стоит об этом...), поехали во втором экипаже к Таможне, а следом в наемной карете и кебе катили слуги, а также четырнадцать картонок и чемоданов, которые могли понадобиться моей душеньке во время путешествия.

Дорогу по Чипсайд и Темз-стрит описывать не стоит. Мы видели Монумент, который поставили в память устроенной католиками страшной Варфоломеевской ночи, только почему его тут поставили - в толк не возьму, раз церковь св. Варфоломея находится в Смитфильде. Мельком глянули мы и на Биллингсгет, и на дом лорд-мэра с двадцатидвухшиллинговым угольным дымом из труб и, наконец, благополучно добрались до Таможни.

Мне стало грустно при мысли, что теперь нам придется якшаться с жуликами, каковыми слывут все французы, и что, не зная ихнего языка, мы покидаем родину и честных своих соотечественников.

Навстречу нам вышли четырнадцать носильщиков, и каждый с отменной готовностью подхватил какую-нибудь поклажу, то и дело называя Джемми "миледи", а меня "ваша честь", и этак миледили они и честили даже моего лакея и горничную в кебе. Тут мне и вовсе взгрустнулось, как я подумал, что уезжаю на чужбину.

- Возьми, любезный, - сказал я кучеру наемной кареты, который с самым почтительным видом стоял передо мной, держа в одной руке шляпу, а в другой Джеммину шкатулку с драгоценностями. - Вот тебе, милый мой, шесть шиллингов, - говорю ему, потому как я не мелочный.

- Шесть чего? - спрашивает он.

- Шесть шиллингов! - заверещала Джемми. - Вдвое больше, чем тебе причитается.

- Причитается, мэм?! - повторяет грубиян. - Вот и причитайте на здоровье! Выходит, я должен коней гробить, шею ломать, коляску корежить, тащить вас, и ваших ребятишек, и ваши пожитки, и за все про все - шесть монет?

С этими словами громила швырнул шляпу вместе с моими шиллингами наземь и подсунул мне кулачище под самый нос, так что я было решил, что он пустит из него Кровь.

- Восемнадцать шиллингов - вот сколько мне положено! - объявил он. Поняли? Спросите любого из вон тех джентльменов.

- Ну по правде-то - семнадцать шиллингов шесть рейсов, - молвил один из четырнадцати носильщиков, - но коли джентльмен и впрямь джентльмен, само собой - отвалит не меньше соверена.

Я собрался было возражать, а Джемми завизжала, как турок, но тут один из них гаркнул: "Э-эй!", другой подхватил: "Что за шум, а драки нет?", третий зыкнул: "А ну всыпь им!" - и я, по совести признаться, до того струхнул, что вынул целый соверен и отдал кучеру. Тем временем мой лакей и горничная куда-то скрылись: они всегда исчезают, как только начинается грабеж или скандал.

Я пошел было их искать.

- Постойте-ка, мистер Фергюсон! - подал голос юный джентльмен лет тринадцати от роду, в красном ливрейном жилете до самых пят и с целым набором булавок, пуговиц и тесемок, скреплявших его борта. - Постойте, мистер Фе, - говорит он, вынув изо рта трубку. - Не забывайте хозяина кеба.

- А тебе сколько следует, милейший? - спрашиваю я.

- Мне?.. Гм... Сейчас прикинем... Ага! Аккурат тридцать семь шиллингов да еще восемь пенсов.

Четырнадцать джентльменов с багажом в руках прыснули и давай гоготать очень наглым манером. Одна только физиономия кучера выражала досаду.

- Ах ты поганец! - вскричала Джемми, ухватив мальчишку. - Заломил дороже, чем за карету!

- Вы меня не поганьте, мэм! - взвился малый. - Что мне до кареты? Езжали бы омнибусом за шесть пенсов! Что ж не поехали! Чего наняли мой кеб? На что я отмахал сорок миль от Скарлот-стрит на Портленд-стрит да на Портленд-Плейс - и все задарма? Ну-ка, выкладывайте полтора соверена, нечего моего коня томить целый день!

Всю эту речь, на запись которой ушло немало времени, он выпалил за пятую долю секунды, а под самый конец ее отшвырнул трубку и, сжав кулаки, стал наступать на Джемми, будто вызывал ее на драку.

Моя душенька из пунцовой стала белой, как виндзорское мыло, и рухнула в мои объятия. Что мне было делать? Я закричал: "Полиция!" - но ни один полисмен не заглянет на Темз-стрит, там грабеж среди бела дня узаконен. Что же мне было делать? О, с какой отцовской благодарностью бьется мое сердце, когда я вспоминаю, как поступил наш Таг!

Только юнец принял стойку, младший Таггеридж Коукс, который все время заливался смехом, на мой взгляд очень даже непочтительным, вдруг метнул куртку прямо в лицо своей матушки (от соприкосновения с медными пуговицами она вздрогнула и более или менее пришла в себя; и не успели мы рта раскрыть, как он уже очутился в центре крута, который образовали носильщики, девять продавцов и продавщиц апельсинов, несчетное множество мальчишек-газетчиков, зевак и старьевщиков, присунул два маленьких белых кулака к лицу джентльмена в красном жилете, выставившего на врага два черных больших, и тут же начал бой.

Будьте покойны! Наш Таг не зря обучался в Ричмондской школе! Мой маленький герой молотил кулаками вовсю - раз! раз! правой! левой! - не уступая в лихости своей дорогой матушке. Сперва что-то треснуло, и высоченная грязно-белая шляпа с черной креповой тряпкой вокруг тульи, походившая на сырой глубокий колодец, - сперва, стало быть, что-то треснуло, эта белая шляпа перемахнула через кеб, и на толпу посыпалось множество различных вещей, которые в ней хранились, а именно: клубок бечевки, свечка, гребешок, ремень от кнута, свистулька, кусок грудинки и прочее и прочее...

Юнец был явно сконфужен выставкой его сокровищ, но Таг не дал ему опомниться. Следующий удар пришелся парню по скуле, а третий угодил по носу, и наглец упал.

- Браво, милорд! - заорали зрители.

- Будет с меня, и на том спасибочко! - буркнул юнец, кое-как подымаясь на ноги. - Платите за проезд, и я поехал.

- Сколько теперь запросишь, трусливый воришка? - спросил Таг.

- Два и восемь пенсов, будто сами не знаете.

И он получил свои два и восемь пенсов. Зрители рукоплескали Тагу, юнца освистали, а Тага просили дать им на выпивку. Но тут мы услышали колокол и заторопились сойти по лестнице вниз к пароходу.

Теперь уж я надеялся, что нашим бедам придет конец. Что до моих бед, то они и в самом деле чуть было не кончились, по крайней мере, в одном смысле. После того как миссис Коукс вместе с Джемаймой Энн и Тагом, а также горничной, лакеем и ценностями были доставлены на борт, подошел мой черед. Мне часто приходилось слышать, что пассажиров поднимают на борт по сходням, но очень редко, чтобы их сбрасывали при помощи таковых. Как только я на них ступил, судно чуть-чуть отошло, доска скользнула, и я плюхнулся в воду. Вопль миссис Коукс, наверно, можно было услышать в Грейвзенде. Он звенел у меня в ушах, когда я шел ко дну, скорбя о том, что покидаю ее безутешной вдовой. Я тут же вынырнул и ухватился за поля своего цилиндра, хотя, как я слышал, утопающим надлежит хвататься за соломинку. Я бултыхался, не теряя надежды на спасение, и, к счастью, вскоре почувствовал, как меня подцепило за пояс панталон и вознесло в воздух на крюке багра под возгласы: "Ии-эх! Ии-эх! Ии-эх!" - и таким образом я был поднят на борт. Меня уложили в постель, и оттого, что я наглотался воды, мне пришлось выпить добрую порцию бренди, дабы в нутре моем получилась правильная смесь. Что и говорить, несколько часов я пребывал в довольно плачевном состоянии.

Октябрь. Нас выселяют

И вот мы прибыли в Булонь, и Джемми, везде и повсюду расспрашивая о бароне, вскоре убедилась, что никто там о нем не слыхал; однако, вознамерившись, как я понял, непременно выдать нашу дочь за высокородного дворянина, она решила отправиться в Париж, где барону, по его словам, принадлежал роскошный отель, из-за чего, помнится, Джемми ужасно возмущалась, хотя вскорости мы узнали, что отель - по-французски всего-навсего дом, и она успокоилась. Надо ли описывать дорогу из Булони в Париж или самое столицу? Достаточно сказать, что мы появились там в отеле "Мюрисс", как подобало семейству Коукс-Таггеридж, и за неделю повидали все, что стоило повидать в Париже. Правда, я чуть было не протянул там ноги; но раз уж вы отправились в увеселительное путешествие в чужие края, нечего сетовать на некоторые неудобства.

Близ города Парижа есть замечательная дорога и ряды деревьев, и все это почему-то называется Шансы-Лиззи, что по-французски означает Елисейские поля; некоторые, слышал я, говорят: Шансы-Лери, но уж мой-то выговор наверняка правильный. Так вот посреди этих Шансы-Лиззи находится большой пустырь, и на нем балаган, где в летнее время мистер Франкони - это французский Астли - показывает дрессированных лошадей и прочие номера. Раз уж все туда ездят и нам сказали, что ничего в этом нет зазорного, Джемми изъявила согласие, чтобы и мы туда отправились. Так мы и сделали.