Потом, словно спохватившись, нетерпеливо спросил:
– А вы-то как, Василий Степанович? Вы-то где воевали?
– Где я воевал? – переспросил Карпов, – И у Конева и у Жукова…
«А теперь?» – хотелось спросить Воронову. Он надеялся по ответу генерала хоть отчасти разобраться в том, что его волновало. Ведь Карпов наверняка занимал крупный пост в штабе советских оккупационных войск.
Воронов помнил Карпова моложавым, стройным, черноволосым полковником. Сколько раз он приходил к нему в покрытую тяжелыми пластами декабрьского снега дымную землянку со свежим номером дивизионной газеты «В бой за Родину». Вместе с Карповым и другими работниками штаба и политотдела он однажды вел бой прямо на КП дивизии, когда все, независимо от должностей и званий, взяли в руки оружие и отражали натиск врага. Бок о бок с Вороновым сражался и его непосредственный начальник – комиссар дивизии Баканидзе, старый большевик, пошедший в роту, когда враг предпринял последнюю отчаянную попытку прорваться к Москве. Немцы были остановлены, но Баканидзе из роты не вернулся…
– Вы, товарищ генерал, нашего комиссара помните? – невольно спросил Воронов.
– Реваза? – тихо сказал Карпов. Это имя, видимо, сразу перенесло его в прошлое. – Таких людей, друг мой, не забывают. – И, не то спрашивая, не то утверждая, проговорил: – Ты знаешь, Миша, он ведь у товарища Сталина был.
– Баканидзе?! – с удивлением переспросил Воронов.
– Полковой комиссар Реваз Баканидзе. Он знал товарища Сталина еще с молодых лет. В Москве, когда наша дивизия грузилась в эшелон, побывал у него. В Кремле.
Сколько долгих часов Воронов провел тогда рядом с комиссаром, обсуждая планы дивизионной газеты и содержание ее ближайших номеров. В дивизии он вступил и члены партии. Баканидзе дал ему рекомендацию.
Перед тем самым боем два немецких танка с пехотой на броне прорвались в тыл дивизии. Впрочем, какой там тыл!
На пятачке в два-три квадратных километра расположились и КП, и штаб, и политотдел, и редакция.
Рядом с ним были тогда и Карпов и Баканидзе. Война сблизила этих людей, столь разных по возрасту, по виденному, испытанному и выстраданному в жизни. Их объединила горечь отступлений, их связывало горькое сознание, что над страной нависла смертная угроза.
Когда в редакции дивизионки принималась очередная сводка Совинформбюро – завтра ей предстояло появиться в газете – ив этой сводке страшным набатным колоколом звучали названия оставленных городов и новые направления – все ближе и ближе к Москве! – двадцатичетырехлетний старший политрук приходил в землянку к пятидесятишестилетнему полковому комиссару.
Если бы их разговоры касались только содержания газеты! Если бы не звучало в них недоуменно-горькое «почему?»! Почему отступаем? Почему у врага больше оружия? Почему, почему, почему?..
Месяцы, нет, теперь уже годы прошли с тех пор. Но в памяти Воронова были живы все разговоры с Баканидзе, душевные разговоры кандидата в члены партии, вчерашнего студента, со старым большевиком, вступившим в партию еще до революции.
Но о знакомстве со Сталиным, а тем более о той, последней встрече с ним Баканидзе не упоминал никогда.
Как странно!
– Он рассказал мне о своем разговоре со Сталиным перед тем, как пошел в роту, – как бы издалека донесся до Воронова голос генерала. – Может быть, чувствовал, что не вернется…
– О чем же они говорили? – с любопытством спросил Воронов.
– В точности не помню, – неопределенно ответил генерал. – Столько лет прошло.
Воронов с удивлением посмотрел на Карпова и чуть было не сказал, что на его месте наверняка запомнил бы такой рассказ на всю жизнь. Но генерал сидел неподвижно, закрыв глаза. Что-то подсказало Воронову, что лучше его больше не расспрашивать.
Между тем машина пересекла западный район Берлина – Целлендорф. Мелькнул дорожный указатель. Широкая деревянная стрелка, прибитая к столбику, была выкрашена в зеленый цвет, и на ней четкими белыми буквами значилось ПОТСДАМ – 2 км.
– Мы в Потсдам едем? – с радостью воскликнул Воронов.
Генерал открыл глаза, глянул в окно и иронически-добродушно сказал:
– Так тебе же, кажется, в Потсдам и нужно?
– Точно, – подтвердил Воронов. – Но я не знал, что мы туда едем.
– У нас тут заранее ничего не предскажешь, – улыбнулся генерал. – Так что привыкай. Может, найдешь здесь и тех, кого в Карлсхорсте искал. Весьма возможно…
Воронов хотел выяснить, что имел в виду генерал, произнося эту туманную фразу, но не успел, потому что Карпов тут же спросил:
– В Потсдаме раньше бывал?
– Нет, не приходилось.
– Значит, что за место – не знаешь?
– Вообще-то кое-что знаю. Я все-таки на историческом учился.
– Ну, и что же ты знаешь? – с едва заметной иронией спросил генерал.
– Это место связано с прусским королем Фридрихом Великим, – напрягая память, ответил Воронов. – То ли он здесь жил, то ли построил дворец…
Карпов слушал, слегка прищурившись. Воронов ничего по мог больше выудить из своей памяти относительно Потсдама и решил отыграться на Фридрихе.
– Фридрих был любимым королем Гитлера, – продолжал он. – Я где-то читал, что фюрер возил с собой его портрет в золоченой раме.
– Вон как! – усмехнулся Карпов. – За что же он его так жаловал?
– Считал идеальным полководцем. Если говорить всерьез, Фридрих был символом прусского милитаризма.
Много воевал, удвоил армию, ввел палочную дисциплину…
– Символ, значит, – задумчиво произнес Карпов.
Тем временем машина въехала в небольшой городок.
Он пострадал от войны меньше, чем Берлин. Жилых, обитаемых домов сохранилось здесь больше, хотя следы разрушений отчетливо виднелись на каждой улице.
Воронову бросилось в глаза, что советские военнослужащие встречались здесь гораздо чаще, чем в Берлине. На каждом перекрестке стояли девушки-регулировщицы с флажками в руках.
Машина быстро проскочила по улице. Теперь дорога шла среди деревьев, за которыми виднелись нарядные виллы. Городок и дачный пригород как бы сливались, переходя друг в друга. На этом коротком пути машину дважды останавливал советский военный патруль. Заглянув в машину и увидев генерала, патрульный офицер козырял и, обращаясь к шоферу, говорил: «Можете следовать».
Наконец машина остановилась.
– Слезай, приехали, – первым выходя из машины, сказал генерал.
Воронов вышел и застыл в изумлении. Ему почудилось что он находится не в Германии, а в какой-то другой стране, совершенно не тронутой войной.
По обеим сторонам неширокой улицы-аллеи тянулись чистенькие, в большинстве своем двухэтажные особняки.
Некоторые из них были отгорожены от тротуаров решетчатой оградой, у калиток чернели кнопки звонков.
Особняки казались необитаемыми: окна закрыты, ни занавесок, ни обычной герани. Вдоль тротуара стояло несколько «эмок». Солдаты разгружали грузовики с мебелью.
По улице сновали советские офицеры в новенькой форме и до блеска начищенных сапогах. Среди них выделялись люди в штатских костюмах явно советского покроя.
– Это и есть Потсдам? – спросил Воронов генерала.
– Это Бабельсберг, – ответил Карпов, – в общем, считай, что Потсдам. Дачная местность при нем. Раньше киношные заправилы здесь жили.
– Но почему… – начал было Воронов, однако генерал прервал его.
– Заходи, – сказал он и указал на крыльцо двухэтажного домика, возле которого остановилась их «эмка».
У подъезда стояли двое часовых, а на самом крыльце Воронов увидел старшего лейтенанта в форме пограничных войск.
Карпов пошел первым. Офицер козырнул ему, но тут же обратился к Воронову:
– Документы!
Старший лейтенант, конечно, видел, что Воронов вышел из машины вслед за генералом. Судя по всему, он знал Карпова в лицо. То, что офицер все же потребовал документы, разозлило Воронова. Он пожал плечами и вопросительно посмотрел на генерала.
– Покажи, покажи, – строго и вместе с тем добродушно сказал генерал. – Здесь, брат, порядки особые.
Старший лейтенант тщательно проверил документы Воронова – удостоверение и вложенное в него командировочное предписание с магически-загадочным словом «Потсдам».
– Проходите, товарищ майор, – сказал он. – Оформляйтесь. Первый этаж, вторая дверь направо.
Генерал, молча наблюдавший за проверкой документов, сказал:
– Потом заходи ко мне. На второй этаж. Тебе покажут. – И быстро скрылся в дверях.
Воронов подхватил свой чемоданчик и шагнул к входной двери. Итак, ему приказано явиться в Карлсхорст.
Случай свел его с Карповым. Оказалось, что генерал имеет отношение к этому самому Потсдаму. Но вместо Потсдама Воронов очутился в некоем Бабельсберге, райском уголке, где стоят нарядные виллы, цветут сады, щебечут птицы и не видно ни единого следа войны….
Вместе с тем чутьем военного корреспондента, за годы войны не раз побывавшего в приемные крупных военачальников, Воронов сразу ощутил, что его окружает особая атмосфера строгости и секретности. Миновав маленькую прихожую, он оказался в просторном холле. За столом, спиной к широким окнам с полуспущенными шторами – «маркизами», сидел лейтенант. Перед ним стояли пишущая машинка и несколько телефонов. Воронов отметил, что аппараты, кроме одного, полевого, были обычного городского типа.