При этой мысли Воронов невольно улыбнулся: ему вспомнилось, как Чарли ведет себя за рулем…
А потом… Потом наконец раздался стук в дверь.
– Come in![3] – крикнул Воронов так громко, словно боялся, что тот, кто стоит за дверью, не расслышит и может уйти.
Дверь открылась. На пороге стоял немолодой человек в синей куртке из легкой хлопчатобумажной ткани и джинсовых брюках. У него были рыжевато-седые волосы. Веснушки едва различались на покрытом морщинами лице.
Воронову казалось, что вместе с этим не по возрасту одетым пожилым американцем в комнату вошло далекое прошлое. Особым, внутренним зрением Воронов видел сейчас не только этого человека, столь изменившегося с тех пор – с тех давних-давних пор! – но и неясные очертания того, что их тогда окружало, – седые, покрытые щебеночной пылью развалины, руины, по которым, точно зеленые ручейки, ползли змейки плюша. Из тумана медленно выступали чьи-то полузабытые лица, глядели чьи-то знакомые глаза.
Некоторое время они стояли друг против друга – Михаил Воронов и Чарльз Брайт, застывшие, окаменевшие, точно внезапно оказавшиеся в совсем другом измерении и еще не знавшие, как вернуться из него в сегодняшний день.
Воронов глядел на этого седовласого американца.
Встретив на улице, он, конечно, никогда не узнал бы его…
Но это был именно тот Чарльз Брайт, которого Воронов с таким нетерпением ждал. Широко раскинув руки, он крикнул: «Чарли!» – и бросился к человеку, все еще продолжавшему одиноко и нерешительно стоять на пороге.
Глава вторая
НАЗАД, В ПРОШЛОЕ
В июле 1945 года Воронов снова ехал в Берлин.
Война опять обступала его со всех сторон.
Правда, теперь не раздавались винтовочные выстрелы, не частили автоматы и пулеметы, не слышались разрывы бомб и снарядов. Но ведь и на войне, окончившейся немногим более двух месяцев назад, тоже бывали минуты, а то и целые часы, когда в лица солдатам молча смотрели пустые или наполненные водой темные глазницы воронок, мертвые развалины домов…
Воронов ехал в купе жесткого вагона. Соседями его были майор в форме пограничных войск и двое армейских офицеров – капитан и старший лейтенант.
Поезд останавливался редко и проделал путь до Берлина менее чем за двое суток. Когда Воронов в середине мая возвращался из Берлина в Москву, он добрался до дома лишь к исходу четвертого дня.
Обо всем успели переговорить между собой четверо попутчиков, но один вопрос так и оставался без ответа: зачем все они едут сейчас в Германию. Как только Воронов касался этого вопроса, в купе возникало странное, неловкое молчание.
После разговора с Лозовским Воронову было в общих чертах известно, зачем он едет. Но почему в его командировке, кроме Берлина, упоминался еще и Потсдам? И главное, зачем, с какой целью шел в Германию этот поезд, полный солдат и офицеров? Ведь сейчас тысячи, десятки тысяч солдат двигались как раз в обратном направлении!
Почему в этом поезде так много пограничников? Наконец, для какой цели их посылают именно в Потсдам?
Однако все попытки Воронова получить ответ на эти вопросы ни к чему не приводили.
С чего ему самому надо начинать по приезде в Берлин, Воронов хорошо знал. Прежде всего он должен направиться в восточный район города – Карлсхорст. Здесь, в двухэтажном сером невзрачном здании, бывшем немецком военно-инженерном училище, недавно произошло событие, которого мучительно ждали миллионы людей на земле, – была подписана капитуляция «третьего рейха». В Карлсхорсте Воронов уже бывал. Добравшись до Берлина на второй день после взятия немецкой столицы советскими войсками, он – собственный корреспондент Совинформбюро – присутствовал на церемонии капитуляции.
Вплоть до своего отъезда из Берлина Воронов каждый день посылал в Москву корреспонденции и фотографии.
Приказы советской военной комендатуры следовали один за другим: о снабжении населения Берлина продовольствием, о восстановлении коммунального хозяйства столицы, о молоке для берлинских детей…
Именно в те дни из Советского Союза в Берлин поступили десятки тысяч тонн муки, картофеля, сахара, жиров.
На множестве фотографий Воронов запечатлел раздачу продуктов городскому населению.
Обо всем этом он вспомнил сейчас потому, что, как и в прошлый раз, все для него должно было начаться с Карлсхорста. Там по-прежнему располагался штаб маршала Жукова, а также некоторые отделы политуправления бывшего фронта, а теперь – группы советских оккупационных войск. Туда, в политуправление, Воронову и надлежало явиться.
Воронов подхватил свой чемоданчик, где лежали фотоаппарат, запас пленки, штатский костюм, – хотя он и не знал, зачем этот костюм может ему понадобиться.
…Когда Воронов вышел из вагона, его сразу поразил царивший на вокзале необычный, строгий порядок. Ехавшим в поезде до Потсдама солдатам и офицерам, видимо, приказали не выходить из вагонов в Берлине. Перрон был чист. Казалось, его только что надраили, как палубу военного корабля. Чистыми – то ли свежепокрашенными, то ли тщательно вымытыми – были и стены чудом сохранившегося вокзала Шлезишербанхоф.
По перрону прохаживался советский военный патруль – капитан и трое солдат. За последнее время Воронов встречал множество военных, на которых были старые гимнастерки и кителя, в самом прямом смысле слова прошедшие сквозь огонь и воду. На капитане и сопровождавших его солдатах была никем ранее не ношенная, новенькая, несомненно только что выданная форма.
Поравнявшись с капитаном, Воронов на всякий случай спросил, где находится сейчас политуправление.
– Документы, товарищ майор, – останавливаясь и поднося ладонь ребром к козырьку фуражки, сказал капитан.
Воронов протянул ему офицерское удостоверение с вложенным в него командировочным предписанием.
Капитан внимательно читал предписание.
– Пропуск на объект имеете? – спросил он потом.
– На какой объект? – с недоумением переспросил Воронов.
– Вы ведь в Потсдам следуете?
– Да. Но сначала должен явиться в политуправление.
– Ясно, – возвращая Воронову документы, сказал капитан. – Политуправление в Карлсхорсте, на старом месте. Транспорт имеете?
– Нет. Откуда?!
– Придется проголосовать. Остановите нашу военную машину…
– Ясно, – в свою очередь отозвался Воронов. Этот щеголеватый капитан, кажется, собрался учить его тому, как голосуют…
Он козырнул и, не глядя на офицера, пошел к выходу.
Выйдя на площадь, Воронов прежде всего обратил внимание на то, что она тщательно расчищена. Груды разбитого камня и щебенки, развалины домов с зияющими лестничными клетками виднелись всюду, как и два месяца назад. Но если раньше эти груды так загромождали мостовую, что шоферам приходилось искусно лавировать между ними, то сейчас проезжая часть улицы была освобождена от развалин.
Воронову повезло. Неподалеку от вокзала стоял «додж» с советским военным номером – американская полугрузовая машина, каких в последний период войны в пашей армии появилось немало. Когда Воронов направился к машине, шофер уже включал мотор.
– Эй, друг, подожди! – громко крикнул Воронов.
Водитель высунулся из кабины:
– Слушаю вас, товарищ майор.
– В какую сторону едете, товарищ сержант? – разглядев «лычки» на погоне водителя, спросил Воронов.
– А вам в какую, товарищ майор? – в свою очередь спросил сержант.
– Карлсхорст.
– Садитесь. Как раз туда и еду, – сказал сержант, перебрасывая на заднее сиденье шинель и видавший виды выцветший вещевой мешок.
Воронов забросил туда же свой чемоданчик и уселся рядом с сержантом.
Водитель выжал сцепление, с особой шоферской лихостью, со звоном «воткнул» ручку переключения скоростей и нажал на газ.
Машина тронулась.
Воронов искоса взглянул на сержанта. Тот был еще молод, однако усат. Клок белокурых волос выбивался из-под пилотки, которая была так сдвинута набок, что почти касалась одной из бровей. На груди у сержанта поблескивали орден Славы третьей степени и медали за освобождение многих городов.
– С этим эшелоном прибыли, товарищ майор? – спросил сержант.
– С этим, – подтвердил Воронов.
– Значит, из самой Москвы?
На мгновение Воронов запнулся, – находясь на фронте, он не привык называть случайным попутчикам место отправления или пункт следования воинской части.
– Да не темните, товарищ майор, – широко улыбаясь, сказал сержант. – Я своего начштаба возил этот эшелон встречать.
– Что ж вы его не дождались? – уклончиво спросил Воронов.
– А он дальше эшелон сопровождать будет. Прямиком до Потсдама!
«И этот про Потсдам!» – подумал Воронов. Он хотел было расспросить водителя о Потсдаме, но тот опередил вопросом:
– Как там, в Москве-то?
– Здорово! – невольно улыбаясь в ответ на заразительную улыбку белозубого сержанта, сказал Воронов.