Ты не думай: он среди этих псов — человек случайный. Не зря он с нашим сыном дружил. Закрыли глаза ему басмачи, да солнце все равно любую тьму рассеет. Поймет и Султан, на кого надо саблю поднимать.
Шарафат поспешно слезла вниз.
— Я просто так, дяденька, — сказала она. — Интересно, когда много людей.
А ночью она все-таки незаметно выскользнула за дверь, добежала до старого карагача и торопливо спрятала под камнем свою первую записку.
«Так ничего и не узнала», — досадовала Шарафат. Написала, что много басмачей. Это Алексеев и без нее знал. Ему нужно другое. Но она не теряла надежды.
На второй день появился Султан. Он молча выпил три пиалы чаю и только после этого произнес:
— Плохи твои дела, красавица. Есть здесь несколько человек из отряда, разбитого красными. Так вот, они говорят, что брата твоего еще прошлым летом убили.
Шарафат тоненько вскрикнула и опустила голову. Плечи ее затряслись.
— Ты извини, — продолжал Султан, — но я подумал, лучше пусть знают правду. И ты, и твои родители. — Он бесшабашно взмахнул рукой. — Эх, все мы скоро там будем. Пропащее наше дело, что бы ни говорили все эти баи и инглизы.
Шарафат насторожилась, но тут же вспомнила о своей роли и зарыдала еще громче.
— Было бы за что, — вел свое Султан, будто рассуждая вслух, — а то, смотришь, все по-старому. У бедняков последнюю нитку отнимаем, а у баев мешки от золота лопаются. Разве это справедливо, скажи?
— Я в этом не разбираюсь, — сквозь слезы ответила Шарафат. — Не женского ума это дело.
— Не плачь, — еще раз повторил Султан. — Мне и без того жаль тебя. Я из-за этого и не донес, что тебя встретил. Хотя нас, знаешь, как предупредили! Сам курбаши велел не только о человеке, о каждой черепахе, что проползла со стороны Андижана в Файзабад, доносить ему лично.
— Спасибо вам, — едва слышно произнесла Шарафат, — только я ни в чем не виновата.
— Так-то оно так, — задумчиво сказал Султан, — только в руки к нашему Кара Сакалу как попадешь, он из камня слезу выжмет. Не посмотрит, виноват, нет ли.
«Значит и этот шакал здесь, — вихрем пронеслось в голове у Шарафат. — В главных палачах у курбаши ходит. Ну, попадись ты мне!» — пообещала она черному предателю.
А Султан видел только убитую горем девушку.
— Успокойся, — как можно ласковее сказал он. — И не бойся. Не отдам я тебя Кара Сакалу.
— Я не потому, — всхлипнула Шарафат, — брата жалко.
— Может, врут эти люди, — сказал Султан. — Они же сами не видели, как твоего брата убили. Ты успокойся. — Он наклонился и быстро зашептал: — Вот придет завтра сам курбаши Кадыр...
— Ну и что? — прервала его Шарафат. — Что мне до этого, как он там называется, курбаши? Если бы он брата с собой привез... — И она заплакала еще пуще. — О-о-ой, Джура, солнце нашего дома...
— Глупая! — прикрикнул Султан. — С курбаши Кадыром приедет главная канцелярия. У нее каждый мусульманский воин по имени записан. Где служил, что с ним случилось. Вот там-то я и узнаю все. Может быть, жив и здоров твой Джура, а ты его оплакиваешь. Вот женщины, — обратился он к старику, — слова им не скажи.
— Правда ваша, — почтительно откликнулся ткач. — Не плачь, доченька, прежде времени. Потерпи до завтра. Бог даст, все еще хорошим обернется. Даже если человека нету, не значит — погиб. Бывает всякое: кто — сбежал, а кто — к красным ушел. И таких немало.
— Не такой Джура человек, чтоб против веры идти, — возразила, впервые подняв голову, Шарафат.
— Ничего ты не понимаешь, — с горячностью возразил Султан. — Все говорят, что русские нам добра хотят. Трудовым людям большевики землю дают, скот. Помогают им, а молиться не запрещают, и жен не отбирают.
«Так что ж ты, парень, мучаешься! — хотелось воскликнуть Шарафат. — Ты же сердцем бедняка понял, где правда. — Но тут же холодная мысль заглушила этот порыв. — А что, если Султан — провокатор?! Нет, нет, ни за что не раскрываться!»
— Простите, — сказала Шарафат, — а мне нельзя самой поговорить с этой касне... кансне...
— С канцелярией? — впервые улыбнулся Султан. — Ладно уж, я сам с ней побеседую. — Он встал. — Дня два я заходить не буду, — сказал он, обращаясь к Шарафат. — Ты сама не выходи. Махмуд-бобо найдет меня во дворе мечети. К самому главному начальству приставлен я там. — Он потоптался у порога. — Жаль, красавица. Очень хотелось бы с тобой скорее увидеться. Мы о многом могли бы поговорить.
Хлопнула калитка.
Шарафат тоже поднялась. Не таясь от стариков, она быстро набросала записку.
— Я скоро вернусь, — сказала она, — тогда все расскажу о себе.
— Делай свое дело, дочка, — откликнулась старуха, — и поскорее приходи.
— И возвращайся клеверным полем, — спокойно произнес старик. — А то вчера ты пробиралась садами — всех собак подняла.
Шарафат испуганно вскинула брови и тут же благодарно улыбнулась старому ткачу.
Расправа
Шарафат не чуяла под собой ног от радости. Не зря, значит, послал ее командир, товарищ Алексеев! Сейчас она оставит донесение, перед рассветом его заберет Юнус, а утром красный отряд возьмет в кольцо басмаческий стан. Как на крыльях, летела девушка к старому карагачу. Вот уже на фоне лунного неба видны его черные бесчисленные ветви. И вдруг у Шарафат подкосились ноги: под старым деревом стояли чьи-то кони. Они всхрапывали и с хрустом жевали сено. Стараясь слиться с землей, девушка подползла ближе. В лунном свете она разглядела троих.
— Лучше места, чем здесь, не найдешь. Уж я-то знаю, — сказал густой хриплый голос. Где она его слышала? Вспыхнул огонек. Человек закурил. Из тьмы на мгновение появилось сплошь заросшее черными волосами лицо. Кара Сакал! Ночной гость Каримбая! Предатель, погубивший комиссара Тулкуна Исмаилова. Это был он.
Мысли у Шарафат лихорадочно заплясали. — «Спокойнее! — велела она себе. — Надо трезво обсудить обстановку. Так учил Алексеев. Прежде всего не выдавать себя. Но как же быть с донесением? Басмаческий дозор, очевидно,