Читать интересную книгу Заставь меня остаться - Гауф Юлия

Алика сделала пару глотков своего чая, я последовал её примеру. А затем она вяло кивнула.

– Также неплохую кассу делали проститутки, и их распределение по точкам. Затем добавились «нищие». Ты в курсе, что это бизнес? И большая часть побирушек работает на мафию – иногда за деньги, а иногда подневольно? Берут инвалида, платят за его ночлег, кое-как кормят, и заставляют сидеть на улице сутками, и милостыню просить. А деньги отнимают.

– Я… я… не может быть!

– И оружие, Алика, – я жестко усмехнулся, вспоминая послужной список святого Владимира Веснина. – В мире всегда есть вооруженные конфликты. Поставки оружия на них огромны. Но оружие часто теряется. Это же не учения, а боевые действия. Такое «потерянное» оружие Веснин и продавал. Знаешь, кому? Тому, кто больше заплатит. Бандитам, боевикам, частным военным компаниям, обычным психам, мечтающим убить всю свою семью или соседей.

– Папа не мог, – Алика мягко улыбнулась, и покачала головой. – Ты не о нем сейчас рассказываешь!

– Насчет пыток… Аль, Егор – не первый был. Иногда на неугодного нужно повесить преступление. За это нужные люди готовы приплатить. Был случай в «карьере» Веснина, не единственный, но расскажу о нем. Гоняли по дорогам бухие мажоры, рядом с ними были их тёлки. Случилась авария, в которой погибла семья с маленьким ребёнком. Виновник – сынок одной певички, рядом с ним была девочка-студентка. Повелась на красивую жизнь, бывает. Но за решеткой оказался не мажор, а девчонка, которая даже водить не умеет. Просто её привезли в отделение твоего отца, пару раз ударили током, и припугнули, что по кругу пустят, если не признается, что за рулём была она. Девка неместная была, за ней стоял только спившийся отец. Угадай, дала ли она признательные показания? И угадай, много ли певичка забашляла твоему отцу за то, чтобы сына её отмазали? Потом даже статьи в желтой прессе были на тему, что бывает, когда хорошие мальчики из хороших семей связываются с безродными шлюшками, – сжал кулаки, взглянув на побледневшую Алику, и покачал головой. – Думаю, этого хватит. Хотя я мог бы продолжать рассказывать и дальше. Деньги… Алика, деньгами твой отец делился с нужными людьми, хоть и оставлял себе большую часть. Откладывал. Твоя мать приобретала украшения, бриллианты. Есть счета… ты можешь, если захочешь, получить эти деньги, и станешь не многим беднее меня. Хотя, я уверен, что тебе эти деньги не нужны.

Быстро набрал нужную комбинацию на смартфоне, и показал Алике ту сумму, которую скопил её отец. И сумма эта – не один миллион.

– А еще украшения в ячейках. Бриллианты. Добавь к этому примерно шесть-семь лямов. Снять деньги можно, хоть и сложно. Твой отец грамотно всё подчистил двенадцать лет назад при помощи…

– Игнатова? – хрипло спросила Алика. – Они вместе с папой работали, да? Помнишь, тот, которого мы на одной вечеринке встретили.

– Да, Аль. При его помощи.

– Ясно…

Алика сидит напротив. Хрупкая. Кулаки сжимает-разжимает, но не плачет. Только и не улыбается больше. Может, не зря я ей рассказал? С отцом они не были очень близки, пусть знает, что он был за человек, и… пусть вернется ко мне.

Я тоже молчу. Смотрю на неё, и жду вердикт.

Глава 8

Марат смотрит на меня. Взглядом своим колючим что-то требует, а что – непонятно.

Я в шоке от его рассказа. Мне не больно. Я просто в шоке.

– Не поверила? – поинтересовался он спокойно.

Я призадумалась. Рассказ этот… гадкий. Да, именно гадкий. Верю или нет? Верю ли я в то, что мой отец был подонком, или верю в его порядочность?

Боже мой. Господи Боже!

– Алика?

– Не знаю.

– Я не солгал тебе ни в чем. Многое не рассказал, но я не хочу, чтобы ты выслушивала жесть. Ты в положении, всё же.

– Как благородно, – поднялась, достала печенье, снова села на стул, и начала крошить «Юбилейное».

Я много книг прочитала, и почти в каждой встречалась фраза типа: «Я запуталась в своих чувствах». Это такой глупостью казалось, ведь чувства-то внутри, не чужие они, как можно запутаться?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Однако, можно. Я вот запуталась. Наверное, мне нужно разумом решить, что чувствовать. Или же просто всё это отбросить. Кажется, я определилась.

– Это не имеет значения, уж прости, – прохрипела я.

– В смысле?

Марат озадачен. Надо же! Аж глаза сощурил, маска дала трещину.

– В прямом. Мне пофиг, Марат. Не понимаешь? – я тоже прищурилась. – Если бы ты рассказал мне это, когда папа был жив, я бы спросила с него. Потребовала ответов, оправданий. Упрекала бы, истерику бы закатила. Может, проорала бы, что он мне больше не отец. А сейчас что мне сделать? Пойти, вытащить его прах, и плюнуть в него? Или на площадь выйти, и публично отречься? Фамилию и отчество сменить? Ах, да, еще имя, ведь его мне папа выбрал. И от матери тоже, наверное, следует отречься, раз она с таким монстром жила. Да и самой мне стоит убиться, во мне-то его гены. Но видишь ли, есть такой нюанс – папы нет.

– О мертвых либо хорошо, либо ничего кроме правды. Правду я тебе рассказал, и ты знала, что рассказ будет не лайтовый, – недовольно парировал Марат.

– Если всё это правда, мне жаль тех, кто пострадал. Правда, жаль. И папе место в тюрьме, но он уже не сможет ответить за сделанное. А значит, судить его я не стану. Постой-ка, – я ахнула искренне, но прозвучало это гротескно, – ты это серьезно?

– Что? – нахмурился он.

– Марат. Ты, блин, серьезно? Ты мне это рассказал, чтобы я не расстраивалась, что такого ужасного человека больше нет?

Молчит. И молчание это выразительное. Через чур. Только разойдясь с Маратом, я научилась его читать.

– Я от тебя в шоке.

– А я от тебя, – рыкнул он, подавшись ко мне. Злится. – Он тебя не растил. Не воспитывал. Отнял у любящего человека, не дал даже попрощаться, созвониться с твоей бабушкой. Ты сама рассказывала про его придирки, замечания, окрики. Что было хорошего? Раз в пару месяцев на рыбалку с ним съездить, и на матч? А в остальное время он тебя ломал, Алика!

– И что теперь? Я всё равно его любила!

– Да прям, – сжал он кулаки. – Родителей вроде как принято любить, ты свыклась с этой мыслью, и сама в нее поверила. Любила бы его, не сбежала бы к этому поляку жить. Любила бы, вернулась бы к отцу после первого тумака, которыми тебя ублюдок награждал. Или я не прав?

Я тяжело дышу. Шумно. Марат не понимает! Да и никто, наверное, не поймет, ведь он верные факты излагает, но выворачивает их.

Папа был жестким родителем, даже жестоким, хоть и не бил меня. Изводил, кричал, доставал как мог. Иногда наказывал игнором. Любил маму, а меня, как мне иногда казалось, ненавидел. И в то же время на несколько дней в месяц он превращался в идеального папу – тайком водил по кондитерским, где мы объедались сладостями, утаскивал меня на рыбалку, шутил, смеялся… не было бы этих моментов, может, я бы и разлюбила, но были же! И да, я сбежала от него! Почти сразу после смерти мамы, которую он безумно любил. Нормальная дочь бы осталась, утешала бы, поддерживала, а я сбежала, чтобы не свихнуться.

Но папу я любила.

– Отчасти прав, но я тебе еще раз говорю – ничего это не меняет.

– Жалеешь, что я тебе рассказал?

– Нет.

– Почему же, раз это ничего не меняет?

– Хочу подумать, как исправить хоть что-то из того, что он натворил, – устало выдохнула я.

Злость испарилась, будто её и не было. Я до сих пор не понимаю, верить в слова Марата, или не верить. Наверное, придется принять этот рассказ за аксиому, разнюхивать правду и подтверждать факты я не стану, это как в грязном белье рыться. Отвратительно.

– Если ты рассказал мне это, чтобы меня вернуть, то ты сволочь, Марат. И абсолютно не понимаешь людей.

– Должен же я был попытаться, – также устало бросил он. – Была идея подарить тебе цветы, но это как-то мелко.

– Цветы, – фыркнула, – ты же богатый… кстати, ты миллионер, или миллиардер? Столько спала с тобой, даже жила, и до сих пор не знаю.